Безумие” как теомахия и как “наказание”; его последствия

Итак, то, что мы на данный момент замечали, стало поворотным пунктом в религиозной истории Реннелла и Беллона.
На данном этапе мы не будем детально разбирать символику и специфику обрисованных выше событий. Для начала мы ознакомимся с тем как сами островитяне осознавали обстоятельства и суть “сумасшествия”, их культурную саморефлексию, и его значение для некоторых современных реннелльцев.

Первое, на что стоит обратить внимание, это полное снятие островитянами ответственности с участников “сумасшествия” за дела, каковые они тогда делали и перекладывание ее на высшие силы.
“Из-за чего Тегета давал указания срубать кокосовые деревья” – задаёт вопросы Монберг у автора текста “C”. “По причине того, что он был не в собственном уме – отвечает Джаспер – распоряжения шли от божества, которым он был одержим”. Более устрашающее дела, как инцест либо убийства уже совсем совершенно верно становились манипуляциями таких всевышних как Техайнга’атуа и Теху’айгабенга.

Отношение островитян к “сумасшествию” двойственно. С одной стороны, для них это “Великая Битва в Ниупани”, в которой божества местного пантеона потерпели поражение от “Всевышнего с Небес” (God in Heaven). В то время, когда обитателей деревни пленило сумасшествие, спровоцированное Тегетой, в действительности – это всевышние пошли в последний бой за влияние на двух островах.

Еще один современныйжитель Реннелла – Саул Тогака – на вопрос о обстоятельствах “сумасшествия” дает развернутый ответ.

Он говорит, что случившееся в октябре 1938 года было реакцией высших сил на трансформации в виде божеств и борьбы Бога Реннелла. “Люди собрались совместно, и велась проповедь о слове Божьем, и тогда все покаялись и приняли новую веру. Но всевышние Реннелла были не согласны с таким положением вещей, и тогда в людей вселились разнообразные духи, каковые говорили и делали плохие вещи через них. Люди раздевались догола а также сношались с дамами собственного племени, они были психически поражены.” – Пишет Саул[90].

Итогом стало уникальное представление о том, что поверженные всевышние никуда не провалились сквозь землю, легко, при утере собственных обычных функций, их присутствие утратило суть. Тогда они и возвратились в собственные дома. В мифах всевышние иногда сражались между собой, но редко убивали.

Такое видение результата “сумасшествия”, напоминает свод историй о противоборстве Техайнга’атуа и Теху’айгабенги с божком Тангагоа – местным подобием трикстера. В нескольких схожих мифах Техайнаг’атуа сражается с Тангагоа (время от времени трикстеру оказывает помощь его приятель — Тангитеага) и терпит от него поражение. Тангагоа чуть ли не захватывает власть над всем Реннеллом, в то время, когда перед финальной битвой на помощь деду приходит Теху’айгабенга и одолевает неприятелей.

Глава местных всевышних метнул вдогонку Тангагоа пара собственных копий, но те, проткнув его, не убивают. Божество возвращается в собственный обиталище и требует собственных слуг вынуть копья у него из живота. Но слуги не справляются с копьями Теху’айгабенги, каковые так и остались в теле Тангагоа в напоминание о громадной битве.

В другом рассказе, в течение всего повествования Теху’айгабенга ходит по владениям Тангагоа и всё время прогоняет их хозяина.

В собственных новых владениях Теху’айгабенга любой раз приказывает установить места, где люди будут поклоняться ему и подносить дары[91]. Данный последний момент нам думается самый родным к истории о победе христианского Всевышнего. На захваченной территории новый Всевышний сейчас имел все права и привилегии на ритуальные почести.

Мы возвратимся к данной теме при дискуссии идей Маршалла Салинза о “мифо-практиках” в обществах, сталкивающихся с межкультурным общением.

Весьма интересно было бы с данной точки зрения выяснить, что произошло с духами предков, каковые так деятельно принимали участие в жизни островитян. Саул Тогака с Реннелла очень уникально разъясняет данный момент. Он пишет, что сейчас души погибших родственников, отправлялись не в обиталища ветхих божеств, а к Всевышнему на небо, где сотрудничество с ними становилось неосуществимым.

В случае если человек верил в Иисуса Христа, то умирая, почивший всецело обрывал связи с телесным миром[92].

Вместе с тем,, для общения с предками существовала сложная ритуальная совокупность, которой больше нет места в обновленном обществе[93].

Иначе, то, что случилось в Ниупани, островитяне знают как наказание от высших сил: или как последняя месть униженных всевышних, или как кара от нового Всевышнего за смешение культа. В большинстве случаев превалирует второе представление.

На вопрос о значении тех событий для современных островитян Линдсей Тамаика пишет: “Люди Реннелла и Беллоны вспоминают про октябрь 1938 года, в то время, когда желают показать как Всевышний всесилен по отношению к ним, и, что серьёзнее всего, данный случай показывает, как отчаянно желает Всевышний, дабы его люди возвратились к Нему.”[94] Для островитян это событие – залог устойчивости новой веры. Монберг спросил у Реннелльцев были ли те, кто засомневался в новом Всевышнем и продолжил делать ветхие обряды.

Ему отвечали: “Как это могло быть вероятно? Все они слышали о наказании в Ниупани и знали, что ветхие ‘атуа их покинули. Какой тогда суть в тех ритуалах?”[95] Самуэль Элберт говорит, как в беседе о “наказании” он заявил, что Всевышний, в теории – данный тот, кто больше обожает, чем наказывает.

Тогда реннельцы срочно стали приводить заповеди и предписания из Ветхого Завета, по окончании чего антрополог покинул эту страшную тему[96].

Стоит обратить внимание на то, что в случае если Всевышний и считается зачинщиком “сумасшествия” в целом, то конкретные действия участников ему ни при каких обстоятельствах не приписывались. За всё нечистое, ужасное и ожесточённое были в ответе лишь всевышние либо злые духи, одержимость которыми, как мы узнали раньше, без ритуала очень страшно.

Для значимости безумия и понимания “смысла” направляться посмотреть на масштабы трансформаций, каковые за ним последовали. Не обращая внимания на то, что у нас и мало материалов, соответствующих данному запросу, кое-какие выводы возможно сделать из обрисованных выше текстов. Так, исходя из слов островитян, мы видим, что религия Христа скоро охватила всё населения, при том без какой-либо доли синкретизм.

Моа говорит о цифре в один месяц, а современный реннеллец Линдсей – чуть меньше года.

В случае если раньше лишь закончившие миссионерские школы островитяне не верили всобственном деле, то сейчас “наказание” придавало им новый порыв и стойкость. Но сведений от информантов о конкретных трансформациях, в особенности на Реннелле, нет. Норткот Дек в собственной книге говорит, что наибольшие трансформации коснулись метода расселения островитян.

Характерно для миссионеров он пишет про Реннелл: “В следствии случилась необычная революциях в их социальной жизни.

В случае если до этого они жили разбросанно, всего одна-две семьи совместно, то сейчас всё население переселилось в дюжина сёл – так очень сильно было их желание определить о Всевышнем.”[97] Кристиансен в собственной монографии иллюстрирует уплотнение поселений на Беллоне. Во второй половине 30-ых годов XX века в целом было около 80-ти мест обитания, и неспешно, к 1966 году, их осталось три больших и девять более мелких[98].

В случае если о Реннелле в данном ключе у нас имеется лишь обрывки из источников, то о последствиях на Беллоне Монберг делает уникальное изучение. В собственной публикации он ставит задачу проанализировать “социальные конфигурации”, имевшие место на Беллоне в последующие двадцать лет по окончании утверждения на нём христианства[99]Эта статья с одной стороны ставит под вопрос утверждение о полном отсутствии синкретизма по окончании обретения новой веры, но и с другой – частично его подтверждает.

Мы видим, что потусторонний мир – мир духов и всевышних – изменяется в корне, но вместе с тем религиозная практика продолжительное время неимеетвозможности отыскать В статье Монберг разделяет данный период на три фазы – принятие, урегулирование и приспособление – и уделяет по главе на каждую из них. Синопсис статьи мы сопроводим выжимками из монографий Кристиансена и Кушеля, говорящих о других социальных трансформациях на Беллоне в данный же период.

В первой главе, которая ограничивается 1938 годом, антрополог говорит о похождениях Моа и миссионеров SSEM, о нескончаемых словесных спорах между ними и беллонцами, о разрешении двух камней и без того потом. Об этом мы писали выше. Тут добавляются кое-какие подробности, характеризующие уровень восприятия христианства как новыми миссионерами, так и еще необращенным язычниками.

Монберг пишет, что Моа применял классическую формулу приветствия, в которой упоминаются браться либо папа, подставив на их место его сына и Бога Отца – Иисуса, что начал считаться старших братом для каждого (Classificatory brother)[100].

Моа говорил самые понятные и узнаваемые ему части Библии, о книге Бытия (про Ноя в основном) и о рождении, смерти и жизни Христа. Более всего островитянам была близка история о Великом Потопе и о единственной семье, которая “спаслась в каноэ”. Она им напоминала рассказ о маленькой группе, переселившейся с Убеи на Реннелл и Беллону, и единственной спасшейся среди много других мигрантов.
Кушель кроме этого информирует, что у Моа был и другой метод обращения Беллонцев в христианство. Он им заявил, что реннелльцы много вот-вот уже снарядились для поездки на соседний остров, дабы устроить бойню, поскольку в некоторых последних распрях на Беллоне были убиты их родственники а также один обитатель Реннелла. Но, по словам Моа, если бы беллонцы перешли в новую религию, солдаты с Реннелла не стали ли бы атаковать своих братьев по вере[101].

Через пара недель по окончании прибытия Моа на остров, все храмы были низложены, ритуальная параферналия стёрта с лица земли, а ветхие обряды упразднены. Монберг говорит только о пяти семьях, каковые не продолжительнее двух месяцев пробовали придерживаться классических практик. Они опасались, что в какой-то момент их всё еще сильные всевышние начнут им мстить[102].

В первой главе антрополог делает неспециализированные утверждения о обстоятельствах стремительного принятия новой религии всем населением острова. Во-первых, сила Всевышнего публична утверждена в столкновениях и прениях между островитянами и миссионерами. Во-вторых, особенная методика Моа и его харизма сыграли собственную особенную роль в восприятии евангельского учения.

Он говорил библейские истории понятным языком, и его послание включало многие уже привычные концепции.

Так, следующим стоял вопрос об уровне интеграции христианского учения в до тех пор пока еще живые традиции[103].

Во второй главе Монберг берет даты с 1938 по 1949 года. До последней даты, островитяне жили фактически в полной изоляции, и очень мало человек было забрано в 1940-ых годах в миссионерские школы SDA и SSEM, что, Наверное, не очень сильно оказало влияние на религиозную обстановку на острове. Вторая Мировая Война, которая коснулась Соломоновы острова а также Реннелл, еще посильнее отсрочила контакт островитян с внешним миром.

Эта фаза знаменуется попытками беллонцев соответствовать христианскому учению в условиях фактически полного отсутствия знания ее установок. Главной проблемой для островитян было то, что реннелльцы толком им не растолковали, ни как молиться Небесному Всевышнему, ни какими ритуалами он был бы доволен. Сообщили лишь, что обряды должны быть не такими как раньше.

Главная мысль, которая была донесена до беллонцев – это то, что им следовало ожидать скорейшего пришествия Христа на землю. Многие урожаи были кроме того собраны раньше времени, чтобы была какая-то провизия на протяжении путешествия на небеса

Монберг отмечает, что в целом это был период неопределённости и глубокой фрустрации. Островитяне намного хуже не забывают данный период чем, самые практик и мелкие детали мифов собственных классических представлений и практик. Монберг уверен в том, что это кроме этого связано со стрессом, а сами островитяне говорят, что были тогда глупыми, напуганными и запутанными.

Но никто не бездействовал, и новая религия стала деятельно себя проявлять в общества через его культуру. К примеру, изменилось классическое церемониальное распределение пищи (‘осо хекау), которое создавал огородник среди тех, кто ему помогал с урожаем. Раньше, приблизительно как в обрисованном выше ритуале Хакауу, собранные плоды сперва посвящались всевышним, а позже в порядке статусного убывания распределялись между всеми присутствующими.

Сейчас же, всевышние никак не поминались, людей ставили в ряд, и каждому огородник на европейский лад должен был пожать руку. А пищу стали распределять в обратном порядке – от самых юных до самые опытных и старших. На протяжении обряда пелись маленькие молитвы, которым их обучили реннелльцы на пиджине, и каковые им были совсем непонятны.

песнопения и Ритуальные танцы фактически сходу вышли из обихода, поскольку считались нечистым.

Не смотря на то, что кое-какие песни, кроме того включающие упоминания божеств, использовалисьв церковных обрядах. В целом, как и раньше (храмовые и домашние ритуалы), работы поделились на два типа: на те, что происходили на ритуальной площадке, на которой было место для пожатого урожая, и на те, что происходили лишь в храме, и без пищевой дистрибуции. Второй тип был посвящен священным дням – субботе у адвентистов и воскресенью у SSEM[104].

Помимо этого, показались особенные религиозные роли, напоминающие те, что были задействованы в прошлых ритуалах. Участников обрядов было кроме этого трое, они назывались хетимане (headman), боси (boss) и тиса (teacher) – так, как это им передали приезжие с Реннелла. Хетимане напоминал роль главного жреца – он руководил обрядами.

Роль тиса воплощала собой индивида с громаднейшей близостью к Всевышнему, и без того же соответствовала главному жрецу, в то время, когда тот зачитывал ритуальные формулы от имени предков либо местных всевышних. Исходя из этого, один человек мог быть и хетимане, и тиса в один момент. Боси повторял роль второго жреца[105].

Начало появляться и распространяться строительство церквей. Это были постройки, ничем не отличающиеся от простых домов ветхого типа без стенку и пола; Монберг говорит, что их скорее возможно назвать часовнями. Сначала, из-за большого престижа церкви строили лишь самые большие на данный момент.

Но со временем, священные дома показались фактически в каждом большом домохозяйстве, и уже в первой половине 40-ых годов двадцатого века на острове было двадцать три церкви, которыми владел SDA и десять – SSEM (одна церковь на каждого 13 беллонца).

Став неспециализированным явлением, церкви всецело заменили собой языческие храмы. В свете пре-христианской культурной организации ясно, что было значительно эргономичнее возвести собственную церковь, чем ходить в чужие владения.

Со временем, закончились и кровавые столкновения, одно из которых застал Моа. Миссионеры не только примирили враждующие стороны, но и наложили запрет на не имеющую финиша родную месть, о различных проявления которой, мы просматривали у Кушеля. Авторитет, что частично приобретался за счет сложно продуманных атак на неприятелей, заменился экономическим престижем.

Вместо этого, беллонцы стали соревноваться в том, кто больше сможет взрастить плодов ямса, либо кто больше задействует людей в этом ходе. Устраивались большие фестивали, на которых хозяйственник демонстрировал собственные заслуги.
Кушель считает, что введение нового могучего и ревностного Всевышнего, известного своими делами в Ниупани, и помогавшего Моа разрушать святыни Беллоны, фактически свело к нулю потребность островитян продолжать собственные межродовые распри. Фундаментальный принцип родной мести сменился на прямо противоположное “Не убий” – прямое предписание от Всевышнего. Потому, что островитяне мало знали о практичной стороне христианства, выполнение шестой заповеди Декалога стала для них серьёзным элементом в служении Небесному Богу[106].

Но происходили и перепалки иного характера. От одного из информантов мы уже знаем, что, в то время, когда миссия SSEM приплыла с Реннелла, между ней и адвентистами стали случаться словесные и физические стычки. Антагонические настроения передавались беллонцам, а те с легкость переняли новый тип неприязни.

Нелюбовь двух деноминаций друг к другу привело не только к конфликтам, но и к различным социальным сложностям. К примеру, участникам одной семьи не было возможности переходить из одной церкви в другую, в противном случае им покидать дома собственных родственников. [107]

Третья глава охватывает время между 1949 годом и, условно, отечественными днями (при Монберга – это 1966 год). В текущем году, с прибытием меланезийских преподавателей SDA, начались сильнейшие трансформации. Они были весело встречены островитянами, поскольку те уже продолжительно страдали из-за нехватки знаний о христианском вероучении.

Под патронажем новых наставников адвентистские обитатели беллоны обучились новым правильной службе и молитвам в церкви. Главные трансформации касались трансформации типа поселения – так же, как обрисовывал Норткот Дэк обстановку на Реннелле. Преподаватели сообщили беллонцам покинуть собственные бессчётные церквушки, и выстроить пара больших церквей.
На Беллоне множество домохозяйств было разброшено на протяжении одной тропы, но при содействии меланезийцев, дома стали отстраиваться около больших церквей, а сёла начали уменьшаться числом и уплотняться. Замечая за происходящим в лоне SDA, приверженцы SSEM следом за ними сгруппировались в пара поселений.

После этого была основана полноценная школа; были запрещены полигамия и танцы; кое-какие продукты питания, такие как акула, летучая лисица, кокосовый краб и другое были заявлены табу, поскольку адвентисты их вычисляли нечистыми. Беллонцы во всем доверились преподавателям, поскольку те открывали им дорого к образу судьбы белых людей.

Новая церковная совокупность очень сильно оказала влияние на социальную структуру Беллонцев. Вожди в новых условиях уже не устраивали громадных фестивалей. Показался новый класс ученой молодежи, каковые стали довольно часто ездить на миссионерские станции и цениться своим знаниями Писания, умением писать, просматривать и учить других[108].

Возможно обобщить значимые для нас материалы об трансформациях в хозяйственной сфере за данный период (1938-1966), собранные Кристиансеном на Беллоне. Во-первых, это большое повышение площади возделываемой земли за счет секуляризации многих земель (около 50 га), каковые раньше считались запретными, сакральными территориями.

Во-вторых, это повышение рождаемости, которое разъясняются уплотнением населения за счет появления сёл, и снятием табу на какое-либо сотрудничество, сексуальное а также, между братьями-сестрами одного линиджа. Прекращение межродвых распрей, кроме этого имело возможность оказать влияние на рост численности обитателей острова. С пятидесятых годов, наконец, начинается тесное общение с внешним миром, появляются большие кокосовые плантации, деньги и различные привозимые блага современного мира.

Многие беллонцы прекратили быть привязаны к собственной родной почва и это стало простой практикой переезжать на соседние Соломоновы острова для работы ил учебы[109].

Мы можем высказать предположение, что на Реннелле в первое время, возможно за более маленькие сроки, происходили схожие процессы. Наверное, меланезийские либо европейские миссионеры достаточно не так долго осталось ждать по окончании событий 1938 года были на Реннелле[110]. Потом, события Всемирный Войны, снова же, приостановили контакты реннелльцев с остальным миром.

Иначе, американские армейские в это время знакомили островитян с малоизвестными им благами цивилизации[111].

Реннеллец Линдсей Тамаика дает долгий и увлекательный ответ на вопрос о культурных трансформациях на острове. Он говорит, что люди прекратили строить собственные обычные дома без стенку либо жить в пещерах, стали носить новую одежду. Кроме этого они прекратили пользоваться классическими предметами быта, инструментами огородничества, охоты и рыбалки. По словам Линдсей, эти предметы вышли из обихода, поскольку они были действенны лишь вместе с силой ушедших всевышних.[112]

Саул Тогака со своей стороны говорит о более современной ситуации. Люди объединились в громадные сёла около церквей различных деноминаций. На данный момент, он утвержает, что а Реннелле расположено 18 главных сёл, по церкви в каждой.

Помимо этого, “обитатели переняли западный образ судьбы, в их судьбы показались современная музыка, спорт, лекарства, мода… У большинства показалась собственность, постоянные дома, видеомагнитофоны и другое.” [113]