Глава i. сенсационный дебют 7 страница

В ответ на недоумевающий взор актрисы знавшей о масонах столько же, сколько все русские прочитавшие “Войну и миру” Толстого да несколько романов Дюма-отца, т. е. ровно столько, дабы вычислять масонов высоко добродетельными людьми с одной стороны, и сомневаться в их существовании, с другой, — доктор наук Гроссе принёс Ольге произведения Тэна, Брока, Лависа, Копен Дальбанчелли, полдюжины томов учёных историков, доказавших неопровержимыми документами, что так называемая “великая французская революция” была подготовлена и приведена в выполнение масонами.

Вслед после этого юный учёный просил Ольгу прочесть его произведение “Опыт истории храмовников”, раскрывающее сообщение этого ордена с тайными обществами. С редким талантом выясняла книга Рудольфа Гроссе сообщение старой халдейской мудрости, превратившейся в иудейских царствах в ту мрачную и соблазнительную “тёмную волшебство” (каббалу), которая завлекла христианских рыцарей, перевоплотив их неспешно, незаметно и неудержимо из воинствующих монахов и набожных христиан, защитников Гроба Господня, в Богоотрицателей сперва, а после этого в “поклонников” и чернокнижников сатаны.

Вторая часть увлекательного произведения молодого германского учёного не была опубликована, но создатель просил Ольгу прочесть его рукопись, уже совсем готовую к печати. С неумолимой логикой проследил историк последовательные трансформации, верней переименования “рыцарей храма” — тамплиеров, превратившихся в “свободных каменщиков”, “воссоздающих” тот самый храм Соломона, что клялись завоевать тамплиеры.

Мастерски нарисовав картину образования первых масонских лож в Шотландии и их революционного влияния на обе части великобританского королевства, создатель подсчитал, как в течение столетий масонство, неудержимо размножаясь, одновременно с этим расползалось по Европе, внося разложение в каждое государство, небрежно открывающее двери этому “филантропическому” альянсу. Одновременно с этим учёный историк установил неразрывную сообщение “братства свободных каменщиков” с каббалистами и сатанистами, либо люциферианами 17-го и 18-го столетий, существование которых непреложно установлено известными процессами отравительниц (Вуазен и Вигури), в святотатствах и преступлениях которых, известных под именем “тёмных месс сатаны”, ближайшее участие принимали два священника-масона, Лесаж и Даво.

Последствия появления сатанизма везде одинаковые. Во Франции вымирает королевская семья: сыновья, правнуки и внуки Людовика XIV… Семь смертей загадочных и “необъяснимых!”.

Мужчины, дамы и дети умирают, увы, через чур понятным образом…

В Швецию, вместе с проклятым “орденом”, попадают цареубийцы, жертвой которых делается Густав III, по окончании убийства которого начинается нескончаемая революция, вечная спутница масонов, погубившая мировое значение Швеции, бывшей недавно вершительницей судеб Европы.

Россию предохранила от масонства мудрость Екатерины Великой. Женская чуткость пробралась в то, чего не осознал мужской ум императора Австро-Венгрии Иосифа И, заплатившего судьбой за собственное увлечение масонами. Потому что масоны убивают каждого монарха, небрежно допускающего ужасное тайное общество в собственное государство.

Масоны — неприятели монархизма, поскольку монархии являются охранителями силы народов, связывая их воедино.

Все это, относительно недавнее прошлое масонства юный германский историк подтверждал выводами и документами неоспоримой логики. Но ещё бросче был воссоздан им следующий период существования масонства и его новейшая история. Опираясь на изучения французских учёных, Рудольф Гроссе раскрыл постоянную революционную деятельность “свободных каменщиков”, меняющих имена, но остающихся неизменно и везде теми же заговорщиками, цареубийцами и каббалистами, поклонниками сатаны.

Чем ближе к нашему времени, тем откровенней действуют масоны. Розенкрейцеры 18-го века, иллюминаты — начала XIX века, ещё прятались. Карбонарии 20-х, 30-х, 50-х годов XIX века уже практически не скрываются.

Они гордятся разрушением, вносимым ими во Францию, где революция следует за революцией. Целых сто лет не дает спокойствия несчастной стране то тайное общество, которое в первой половине 70-ых годов XIX века открыто заявило о собственной солидарности с Парижской коммуной, с “правлением неистовых псов”, — как выразился один из участников коммуны, полковник Россель, видевший вблизи “национальную деятельность” этого нелепого правительства, созданного английской “красной интернационалкой”, превратившейся 20 лет спустя в интернациональную социал-народовластие, придуманную Лассалем и Карлом Марксом — двумя иудеями…

С того времени всё ясней делается сообщение масонства с жидовством, с народом, избравшим каббалу собственной религией. Все яснее отражается неприязнь к христианству альянса, основанного якобы на началах христианской морали. Каждое торжество масонов-революционеров сопровождается гнусными святотатствами, избиением священников, поруганием храмов Божиих…

Сатанисты уже не смогут, да и не желают скрывать, кому они помогают…

Ужасные правонарушения совершаются то тут, то в том месте, открыто неся печать сатанизма. Но влияние масонства, уже очевидно превратившегося в жидо-масонство, так громадно, что ни в одном ходе не доискиваются побудительной обстоятельства.

То тут, то в том месте совершаются загадочные убийства христианских юношей и детей, но в 1883-м году в Австрии, в 1891 г. в Пруссии — масоны получают смещения высших судебных чинов, насилуя правительство, нуждавшееся в деньгах, и убийцы остаются безнаказанными.

“Я пережил Ксантенское дело, писал кстати Рудольф Гроссе, и отыскал в нём все показатели старейших людских жертвоприношений, превратившихся в иудейские ритуальные убийства. Талмуд стал соединительным звеном металлической цепи, сковавшей воедино масонство с еврейством, либо, вернее, жидовство с тайными обществами, меняющими формы и названия (в соответствии с понятиям и нравам разных исторических эр), но остающихся неизменно и везде орудием глобального жидовства, получающего глобального владычества не только из тщеславия, жадности и властолюбия, но в основном чтобы раздавить, унизить и стереть с лица земли христианство и воздвигнуть на месте сверженного Креста Господня трон антихриста, капище сатаны”.

Дочитав последние страницы рукописи “Истории тамплиеров”, Ольга с кошмаром взялась за последнюю книгу, отправленную ей доктором наук Гроссе, как “дополнение” к собственному произведению. Это был известный роман Гюисмана “Ladas”, создатель которого в первый раз серьёзно и открыто заявил о существовании современного сатанизма в столице Франции — Париже… Прочтя эту маленькую книжку, написанную с редким талантом, ни при каких обстоятельствах не подозревавшая ничего аналогичного, юная дама всплеснула руками и осознала ужасную опасность, окружающую не только её, но всю Европу, целый христианский мир…

Как ни далеки были религии и вопросы политики от 26-летней актрисы, интересовавшейся до сих пор лишь драматическими поэмами, но Ольга знала достаточно для того, чтобы не скучать, просматривая важную историческую книгу. Определив правду о масонстве, она испугалась не столько за себя, сколько за того, на кого она наблюдала, как на приятеля, — за доктора наук Гроссе, пренебрегшего большой опасностью, дабы предотвратить и охранить ее… Это не имело возможности не прикоснуться добропорядочного сердца чуткой русской дамы.

Но было ли это чувство началом любви либо несложной признательностью, Ольга не имела возможности решить.

Ольга задумалась над этим вопросом, уронив на колени рукопись Рудольфа Гроссе, которая медлительно сползла на ковер.

Юная дама не увидела этого, так же как и того, что кельнер, принёсший её ланч на громадном серебряном подносе, впился пытливым взором сперва в прекрасное важное лицо юный артистки, а после этого в тёмную тетрадь, лежащую у её ног.

Расставив кофейный прибор на столе, кельнер (иудейский тип лица которого привлёк бы внимание Ольги — в второе время), почтительно нагнулся, как бы только что увидев оброненную артисткой тетрадь, и, быстро подняв её, положил на стол. Но, подымая тетрадь, он успел, как бы нечаянно, раскрыть её и кинуть взор на рукопись. Определить привычный почерк и поймать слова: Бонн… масонство…

Менцерт… было не тяжело. Глаза кельнера злобно сверкнули, но поднявшая голову Ольга уже не поймала этого предательского взора и заметила перед собой лишь почтительную фигуру лакея, с опаской клавшего поднятую книжку на стол и после этого очень тихо удалявшегося.

ГЛАВА XII. Как попадают в масоны

— Я прочла ваш вашу исповедь и манускрипт, — решительно начала Ольга, подвигая чашку кофе доктору наук Гроссе. — И, в первую очередь, обязана поблагодарить вас за доверие ко мне: к даме, к актрисе… в сущности вам мало привычной.

Доктор наук скоро перебил ее:

— Для Всевышнего, не рассказываете так, Ольга… Я сообщил вам при первой встрече, что в далеком прошлом знаю вас из писем моего отца. Сейчас я могу прибавить лишь одно слово… обожаю.

Я… в далеком прошлом обожаю вас, Ольга. В сущности, я полюбил вас по этим же письмам отца… моё будущее в руках Божьих и ваших… Я опасаюсь в него заглядывать уже вследствие того что моё будущее вряд ли особенно продолжительно.

Если вы прочли мою исповедь, то вы осознаете, что я желаю сообщить.

Ольга побледнела.

— Я осознаю, что вы рассказываете о масонах, каковые не простили бы вам этого признания. — Она указала рукой на тёмную тетрадь. — Но так как никто и ни при каких обстоятельствах не определит о том, что определила я. Эту тетрадь мы кинем в пламя, и…

— Нет, нет… — скоро перебил доктор наук. — Наоборот того. Я попрошу вас, Ольга, сохранить эту исповедь на случай моей смерти. Эта рукопись возможно нужна… со временем…

— Всевышний знает, что вы рассказываете, дорогой приятель, — перебила Ольга. — Возможно ли думать о смерти, сидя вдвоем, с дамой юный и…

— Любимой — добавил доктор наук, видя смущение Ольги. Та без звучно кивнула головой. Лицо молодого учёного просветлело.

Он неуверено забрал её за руку.

— Благодарю за это немногословное признание моего эмоции. Это дает мне мужество просить вас об одной услуге…

— Рассказываете, — скоро сказала Ольга. — Я счастлива доказать вам мою дружбу.

— Так вот, выслушайте меня сперва… Мы тут одни, не так ли?.. Нас никто неимеетвозможности подслушать?

Ольга без звучно поднялась и отворила двери соседней спальни. Она была безлюдна.

— Дверь из неспециализированного коридора закрыта изнутри. Значит, с данной стороны мы надёжны. Эта же дверь, в тот же неспециализированный коридор, как видите, двойная и звука не пропускает.

Сейчас вы имеете возможность сказать совсем нормально.

Ольга старалась сказать радостно и легкомысленно, но душа её была неспокойна, а лицо заметно побледнело.

Юный учёный со своей стороны встал с места и жадно прошёлся по помещению.

— Просматривая мои признания, вы, возможно, задавали вопросы себя, для чего я информирую вам все это, для чего отягчаю вашу душу сведениями, известными покуда только весьма немногим… к несчастью!.. На это я вам отвечу легко и прямо… Любя вас, я все ещё сохраняю надежду когда-нибудь заслужить вашу любовь, а потому и желал, дабы вы знали мою душу, как и мою жизнь, моё прошлое, как и настоящее.

— Я осознала это, — тихо сказала Ольга, — и уже благодарила вас за доверие и… уважение…

— Но осознали ли вы, как мог человек появляться на краю пропасти и прийти в сознание на границе преступности? — горячо заговорил доктор наук. — Осознали ли вы, как масонство вербует собственных участников, имея везде собственных агентов: в академиях и университетах, в учёных, политических и художественных альянсах, как и в светских обществах, как на фабриках и заводах. Агенты, вербовщики масонства, показывают “главному совету” хороших внимания людей… “Хороших внимания”, т. е. талантливых, гениальных, умных либо лишь умных и преступных по натуре.

Их завлекают в масонство разными методами и для различных целей. Честные идеалисты являются вывеской, дарования и таланты прославляют масонство. Вспомните Моцарта и его “Чудесную флейту”, завоевавшую “свободным каменщиком” столько симпатий среди добрых и наивных честных людей…

Хитрецы же и преступные натуры нужней всех в коварном и ожесточённом обществе, в ритуале которого, при посвящении в четвёртую степень “мастера”, существует клятва: “почитать аква тоффана, т.е. отраву во всех её видах как верное и нужное средство борьбы за отечественные высокие цели. Да постигнет смерть либо сумасшествие неприятелей отечественных, не щадя ни не сильный, ни больных, ни детей и женщин, ни ближних, ни родных моих, ни благодетелей и друзей, ни военачальников и монархов, на верность коим я присягал раньше этого дня! Клянусь принести им смертельную отраву, в случае если того захочет верховный совет “мастеров” храма Соломона”..!

Эту страшную клятву мне не было нужно сказать, Ольга! По милости Божьей, я определил правду о масонах раньше четвёртого посвящения. Но приятель, спасший меня, сказал мне слова данной клятвы.

Вы поражены, Ольга… Вы дрожите, дорогая моя… Увы, сколько ужасного вы ещё не понимаете об адской силе адского заговора, что окружает намеченные жертвы целой сетью “начальников”, верней “совратителей”.

Незаметно и неспешно внушают они “подготовляемому” сперва любопытство, после этого симпатию к великому глобальному альянсу “братьев, преследующих такие высокие и чистые цели, и, наконец, бесконечное уважение к “храбрецам”, готовым на мученичество для страждущих братьев, вместе с непреодолимым жаждой трудиться с этими тружениками хороша и света, отрёкшимися от личного счастья для счастья человечества… Вы, Ольга, были одним из таких намеченных “номеров” в перечнях проклятого тайного общества, для которого мужчины, дамы, дети, знатные, богатые либо бедные, французы, британцы, русские, немцы либо негры, католики, православные, армяне-григорианцы либо мусульмане, — все, одинаково, лишь “номера”, орудия для разных целей, кирпичи, из которых масоны строят собственный “храм”, не люди кроме того, а лишь человекообразные животные, ничто в роде более развитых мартышек.

Талмуд, а с ним и всё жидо-масонство (за исключением, само собой разумеется, “подмастерьев и учеников”, участников первых трёх посвящений, каковые сами не знают о настоящем цели и характере масонства) — людьми вычисляет лишь иудеев. Кроме того караимов они ненавидят не меньше, чем христиан, лишь за то, что те сохранили в чистоте религию Моисея и, ненавидя каббалу, избегли сетей тёмной волшебстве и сатанизма.

Ольга бледная и взволнованная слушала страстные и ужасные слова историка. В первый раз светло стало ей, какой опасности она подвергалась и подвергается. Она нечайно содрогнулась.

— И вы не побоялись порвать с этими извергами, каждый день рискуя судьбой?

— Не имел возможности же я идти с ними дальше по пути преступлений и святотатства!.. Я решился выйти из ордена, пользуясь предлогом отбывания воинской повинности, с которой они до тех пор пока ещё, в Пруссии по крайней мере, должны принимать во внимание. Но, участников первых трёх посвящений масоны исключают легко, поскольку они не смогут повредить ордену, не зная ничего важного.

Скорей, напротив: разнося по белу свету молву о благотворительности и добродетели разных “лож”, приносят ему пользу.

Страшны лишь опытные, предусмотрительные либо догадывающиеся о действительности. За такими устанавливается “наблюдение”, и в случае если подозрение об их “ненадёжности” подтвердится, то их немедля перечисляют в разряд “минеев”, другими словами доносчиков и… “ликвидируют” при первой возможности… Талмуд именует подобные убийства “богоугодным делом”…

Доктор наук замолчал. Негодование — давнишнее глухое и неистовое негодование, сдерживаемое целыми годами, прорвалось, наконец, и душило его, сжимая горло и ложась свинцовой тяжестью на грудь.

Ольга испуганно смотрела на человека, неизменно для того чтобы сдержанного и спокойного. Она начала осознавать ужасную силу и ужасное влияние масонства, как и ту свирепую неприязнь, которую обязан ощущать к тайному обществу человек, определивший правду и вырвавшийся из его сетей. И внезапно ей припомнилась рукопись доктора наук, готовая к печати.

— Боже мой, — нечайно вскрикнула она. — Так как в случае если эта рукопись будет напечатана, в случае если масоны определят о её содержании и существовании, они убьют вас как изменника…

Юный учёный безрадостно улыбнулся.

— Потому она и не напечатана ещё. Не сочтите меня трусом, Ольга, за то, что я опасался за собственного старика-отца, которого моя смерть убила бы. А после этого и за вас, Ольга…

Мне не тяжело было додуматься о замыслах масонов довольно вас по первым вашим словам. На дам масоны действуют в противном случае. Примени они к вам те же методы, которыми они совращают мужчин, — жаждой широкой и яркой деятельности, возможно, и вы попали бы в адскую сеть, как попался я, как попадались многие другие… в мире…

Да и мог ли я не поддаться влиянию для того чтобы человека, как врач Менцерт…

— Как?.. — чуть не вскрикнула Ольга. — Известный Менцерт? Великий естествоиспытатель, историк и психиатр?..

— Вы понимаете это имя, оставшееся и поныне славой и гордостью. Доктор наук Менцерт увлекал тысячи слушателей всех национальностей, планировавших со всех финишей мира послушать его лекции. Имели возможность ли они не увлечь меня?..

В то время, когда и как я стал масоном, вы понимаете из моих воспоминаний.

Но о Менцерте и его роли в моем вступлении в число свободных каменщиков я не сообщил ни слова… Не посмел я написать и того, что тот же Менцерт, погубивший меня, стал моим спасителем… Он раскрыл мне потом настоящую цель и средства…

— Как же имела возможность случиться такая перемена? — задала вопрос Ольга.

— Зная, что вы имеете возможность быть окружены шпионами, я опасался сказать вам ту правду, знание которой составило бы для вас ужасную опасность. Но я заблаговременно решил передать вам другое на словах.

— Вы рассказываете о Менцерте? — задала вопрос Ольга.

— Да, о Менцерте, бывшем масоном 33-го посвящения… Это последняя степень, дающая звание “члена и великого мастера главного синедриона”, т. е. возможность быть одним из нескольких сотен людей, не более того, на всю землю, опытных истинные средства и истинные цели глобального масонства, опытные кроме этого его неразрывную сообщение с жидовством, верней сообщить — его происхождение от жидовства, создавшего в отдаленные столетия древности ужасное орудие “тайного общества”, именовавшегося с 16-го века масонством.

На долгое время ли ещё останется это имя? Как знать…

— Об этом говорит Конон Дальбанчелли, храбрый француз, образовавший пять лет назад антимасонскую лигу во Франции. Вы дали мне просматривать одну из его брошюр, Рудольф.

— Да, благодаря Всевышнему, историю существования тайных обществ начинают понемногу раскрывать добросовестные историки. Школа Тэна сделала собственное дело, ученики его смело идут по указанной им дороге, говорить прямо. Но внутренний строй масонства и, основное, средства его влияния на судьбу современных народов и государств остаются покрытыми непроницаемой тайной, уже вследствие того что всякого, кто осмелился бы немного поднять завесу, скрывающую эту сторону масонского вопроса, ожидает смерть… стремительная и неизбежная.

— При таких условиях, молчите… Для Всевышнего, молчите, Рудольф. Я не желаю ничего знать… не желаю подвергать вас опасности.

Прекрасное молодое лицо важного учёного осветилось.

— Ольга… Эти слова… данный тон… Они заплатили мне вперёд за все опасности будущего.

Юная дама опустила глаза. Возможно вырвавшиеся из её души слова сообщили больше, чем она желала…

Поведав историю собственного знакомства с очень способным учёным, которого обожали студенты и уважал целый образованный мир, Рудольф Гроссе пояснил, как очень сильно был польщен юный студент дружбой и вниманием для того чтобы человека. Менцерт был уже стариком. Его двадцатипятилетний профессорский юбилей только что был отпразднован в Бонне всей Европой.

Но окруженный почётом и славой пятидесятилетний учёный не был радостен.

Одинокий, разбитый разочарованием в совершенствах собственной молодости и изверившийся в человечестве, лишённый домашнего счастья, он испытал последнее горе, смерть единственного любимого им существа, — незаконнорожденного ребенка. парень 22-х лет погиб от мучительной и летальной заболевания.

— И вот, на этого-то парня я был похожим. Необычная игра судьбы дала мне черты лица, однообразную фигуру, манеры и рост человека, совсем чуждого мне по крови. И это-то сходство завоевало мне любовь старого масона и старого учёного, обязанного ужасной клятвой не обожать никого и ничего на свете, не считая тайной цели ордена, о которой я тогда и понятия не имел…

Не стану передавать вам детально, Ольга, как известный учёный, обязавшийся завоевать меня для масонства, почему-то обратившего на меня внимание, был не только неспособным выполнить собственное обязательство, но кроме того, больше того, счёл своим священным долгом спасти дорогого ему молодого человека от ужасного раскаяния, сжигавшего старость Менцерта мучительным ужасом и бесплодными сожалениями… Не стану передавать вам всего, что я определил от великого учёного.

Он должен был поведать всю ужасную правду о настоящих масонских совершенствах, чтобы уничтожить мою веру. В итоге ему, само собой разумеется, удалось вынудить меня ненавидеть и ненавидеть альянс, что так сравнительно не так давно ещё казался мне святым и чистым. Он сделал больше того.

Он доставил мне свободу, воспользовавшись знанием статутов, разрешающих выход из ордена масонам первых посвящений. Но я слышал от Менцерта, что и по окончании выхода за мной создан будет тайный надзор, и остерегался подать предлог предполагать, что знаю о масонах больше, чем любой “ученик” свободных каменщиков. Именно поэтому само собой разумеется, меня до сих пор оставляли в покое…

Но мой бедный учитель и друг… — голос доктора наук дрогнул и оборвался.

Он закрыл лицо руками, скрывая навернувшиеся на глаза слезы.

Ольга сострадательно забрала его за руку.

— Я знаю, бедный приятель… Он сошёл с ума и застрелился. Доктор наук Гроссе сверкнул глазами.

— Так говорит вся Европа, оплакивающая смерть великого соперника Гумбольдта… Но вся Европа ошибается. Я знаю иное…

Мой великий преподаватель ни при каких обстоятельствах не был сумасшедшим, и не суицидом покончил он… Я видел его за два часа до смерти. Он пришёл ко мне украдкой, в тёмном парике, скрывавшем его серебряные локоны, с привязанной синими очками и бородой на блестящих умом всегда юных глазах.

Он принес мне рукописную книгу, — собственные записки о масонстве, всё, что он видел и определил, всё, о чём догадывался… Я не просматривал ничего страшнее данной холодной и безжалостной исповеди. Эта книга, написанная великим учёным, имела возможность бы иметь огромное и спасительное влияние на отношение человечества к масонству…

Терзаемый мрачными предчувствиями, известный учёный в далеком прошлом уже планировал написать всё, что знал о злодейской интернациональной секте поклонников сатаны… Сейчас его предчувствия стали действительностью. Его заподозрили в измене ордену и позвали на суд “главного синедриона”.

Вместо того, дабы выполнить это предписание, он прокрался ко мне с книгой собственных записок в кармане… “Издай эту книгу, в то время, когда необходимо будет выручать христианство”. Это были его окончательные слова. “И что бы со мной ни произошло, — молчи!.. Не лишай меня последнего утешения: сознания, что я спас тебя, смотревшего на меня глазами моего бедного сына. Дай мне слово молчать, что бы ты ни слыхал о обстоятельствах моей смерти. Я требую этого во имя моей любви к тебе”…

Имел возможность ли я отказать таковой просьбе?..

Я дал слово и выполнил его. Старик ушел, а я просидел всю ночь за чтением ужасных записок, и неоднократно, Ольга, ощущал, переворачивая страницы, как волосы шевелились на моей голове, и кошмар леденил мою душу… А на второе утро я прочёл в газетах о “неожиданном припадке сумасшествия” отечественного известного Менцерта, на протяжении которого “несчастный учёный” нанёс себе семь смертельных ран в голову и грудь.

Револьвер моего бедного приятеля был отыскан в его окостенелой руке, и никому не пришло в голову обратить внимание на то, что револьвер данный был шестизарядный… Откуда же взялась седьмая пуля в груди “застрелившегося”?..

Масоны были неосторожны в этом случае… Но я промолчал, не забывая моё слово и зная, что все мои старания раскрыть истину окажутся тщетными, либо, в крайнем случае, при необычайной удаче, пострадает какой-нибудь “козёл отпущения”, т. е. один из участников первых посвящений, непременно христианин, — избранный всесильным жидо-масонским кагалом чтобы удовлетворить не в меру интересных судей, желающих обнаружить виновного при каждом правонарушении. Зная всё это, я молчал целых пять лет…

Не ненавидь меня за это, Ольга…

Юный учёный закрыл лицо руками, чуть удерживаясь от рыданий. Ольга негромко плакала.

— Бедный приятель, сколько вы выстрадали.

— Ах, что мои страдания… Я искупаю собственную вину, бессознательную, само собой разумеется, но однако тяжелую вину перед родиной и Богом вследствие того что любой, поступающий в масоны, в сущности отрекается от Христа и изменяет собственной отчизне… Я виноват… но вы, Ольга, ни перед кем и ни в чём не виновны, а в это же время я опасаюсь за вас, зная, что на вас “обратили внимание” масоны.

И, не обращая внимания на это, я однако обязан просить вас быть моим душеприказчиком и выполнить за меня обещание, данное мною Менцерту, если наступит моя очередь погибнуть… от масонского “суицида”. Давайте слово мне, так или иначе, войти в мой кабинет и забрать книгу Менцерта. Вы отыщете её по записке, которую я заблаговременно покинул моему отцу.

— Но из-за чего бы вам на данный момент не принести данной рукописи мне? — задала вопрос Ольга. — Это было бы несложнее всего.

— Вследствие того что я не желаю подвергать вас преждевременной опасности. Одно подозрение о существовании аналогичной рукописи было бы смертельным решением суда для каждого. Уже мои “признания” страшны, но вы имеете возможность стереть с лица земли их, поскольку у Менцерта отыщете подробную историю моего совращения в масоны.

Книга же, написанная рукою великого учёного, имеет такое громадное значение, что при моей смерти я прошу вас передать её императору.

Император Вильгельм знает почерк Менцерта, лекции которого он сам слушал в университете в Бонне. Он определит его рукопись, поверит убитому масонами очень способному учёному и, возможно, спасёт христианский мир от порабощения армией сатаны…

В то время, когда я определил о внимании к вам императорской четы, я осознал, что Господь отправил вас мне в помощь, и решил срочно довериться вам. Но вы ничего не знали о масонстве и имели возможность просто не осознать моей просьбы. Вот из-за чего мне было нужно подготовлять вас, растолковывая вам обстоятельства опасностей, окружающих вас самих… А за это время человек, видевший вас чуть не каждый день, имел возможность ли не полюбить вас, Ольга…

И вот эта-то любовь вынудила меня колебаться и откладывать…

В случае если это был эгоизм, то не ненавидьте меня за него. Я опасался за вас, а не за себя…

Ольга без звучно протянула руку учёному, остановившемуся перед ней с лицом человека, ожидающего решения суда: “Жизнь либо смерть”? Данный вопрос был так светло написан на побледневшем прекрасном лице молодого человека, что сердце дамы сжалось болью и нежностью.

ГЛАВА XIII. Замужество

Юный учёный с опаской поднёс к своим губам холодную белую ручку.

— Я осознаю вас, Ольга, и потому-то я и полюбил вас, что осознал ваше сердце и вашу душу раньше, чем кроме того заметил ваше красивые яркие глаза… Я знаю, что вы большое количество страдали в вашей маленькой жизни.

— Да, Рудольф… Вы правы. Я большое количество страдала. Сперва практически бессознательно, как страдают дети. Но позже я осознала, что было так мучительно в моём маленьком супружестве…

Вы понимаете, что я была замужем, но не понимаете подробностей этого брака.

А в это же время он положил неизгладимую печать на мою душу. Не потому, дабы я не обожала мужа. Не смотря на то, что он и был ровно в три раза старше меня, но 15-летняя девочка искренно восхищалась сорокапятилетним генерал-адъютантом, таким прекрасным, красивым и богатым; если бы он захотел, то ему не тяжело было бы окончательно привязать меня к себе.

Бедной сироте, вежливой из милости дальними родными, сухими эгоистами и холодными, так хотелось любви и ласки… О, да, я обожала моего мужа в сутки отечественной свадьбы, наградив его всеми качествами институтского идеала. И целый университет питал зависть к мне, делающей такую блестящую партию.

Но мой супруг наблюдал на меня так, как наблюдают знатные турки на дорого приобретённых одалисок.

Нас венчали в церкви Зимнего дворца, в присутствии всего придворного общества, причём сама государыня была посаженой матерью сиротки-институтки… В данный сутки я была безмерно радостна и обожала супруга всем своим детски чистым и детски наивным сердцем.

Нечайно увлекаясь, она передавала картины прошлого подробней и теплее, чем желала сначала:

— В тот же час по окончании свадьбы мы уехали за границу, в Италию, посетили Монте-Карло, где и остались на долгое время. Супруг очень сильно игрался, а я целые дни проводила на моём балконе, либо в мелком отдельном садике, прилегавшем к занимаемому нами павильону, составлявшему одно из “отделений” высококлассного отеля, за книгой либо вышиванием. Завтракала я одна в отечественной маленькой столовой.

Но к обеду супруг постоянно возвращался и обнаружил меня в парадном туалете, как подобает для аристократического “table d’hote”. Нас знали все решительно. Супруг не в первый раз “игрался” в Монако, и потому “la petite comtesse Belsky” пользовалась неспециализированным вниманием…

Это было лучший результат моей замужней жизни. Лишь по окончании возвращения в Санкт-Петербург начались мои опробования.