Ч.айтматов. «буранный полустанок» (фрагмент)

О памяти и беспамятстве

Исходный текст

…Тебе отвечу коротко.
Одна из отечественных дедовских примет

Гласит: коль нет на кладбище порядка,
Порядка и в самом ауле нет

Р. Гамзатов

(1) Моросит небольшой, обложной дождик. (2)Небо покрыто тяжелыми, свинцовыми тучами. (З) Сумрачно, зябко, по-зимнему неуютно.

(4) Бреду по ветшайшему муниципальному кладбищу, и окружающая меня ситуация усиливает нереальности и чувство покинутости происходящего. (5)Иду по аллее, а около много могил соотечественников. (6) Эти люди по-различному прожили жизнь и принесли на суд Господа различные судьбы. (7)Трогаю рукой покрытый капельками жидкости обломок могильной плиты, под которой уже сто лет лежит «купеческая вдова…». (8)Нет ни фамилии, ни дат. (9)Чья-то «заботливая рука» молотком прошлась по табличке, установленной на монументе. (10)Рядом — поваленное на землю надгробие кроме этого «малоизвестного». (11) Остался след от надписи года смерти человека, а фотография, выполненная на керамике, разбита. (12) Табличка с данными погибшего человека провалилась сквозь землю, как и решетка ограды могилы. (13) Седовласая старуха, проходившая мимо меня, безрадостно увидела, вытирая кончиком платка уголки глаз: «(14)Сынок, в далеком прошлом уж такое творится. (15)На металлолом забрали решетку-то. (16)Всевышнего нет в людях. (17)Сатана правит миром. (18)Ох, тяжела будет расплата, ох, тяжела».

(19)Я промолчал. (20)Но старуха и не ожидала ответа. (21)Она тихо побрела по дорожке. (22)Нечайно подумалось, что с данной бабушкой по нечистой кладбищенской тропинке уходило в вечность целое поколение. (23)Уходила история, которой гордились матери и наши отцы, строившие эту страну, умиравшие за нее на фронтах разных войн и в тифозных бараках лагерей. (24)Страну, которая была предана их детьми и кинута на растерзание движимых низменными страстями временщиков, сидящих и сейчас в высоких кабинетах этой страны…

(25)Справедливо увидено, что здоровье любого общества направляться разглядывать через призму его отношения к детям, старикам и… мертвым. (26)Я иду по кладбищу, где лежат кинутые властями, не талантливые себя обезопасисть мертвые граждане города. (27)Около запустение, разрушенные монументы, провалившиеся сквозь землю таблички, обезличенные склепы и бережно сложенные штабелем могильные решетки, подготовленные к сдаче на металлолом. (28)Делается страшно и горько. (29)Страшно за то, что отечественные дети, видя, как власть предержащие и варвары ХХI столетия насмехаются над могилами собственных соотечественников, совершенно верно кроме этого поступят с нами, пока еще живущими. (30)Беспамятство, как ржавчина, разъест и их души. (31)Бумеранг в обязательном порядке возвратится к бросившему его. (32)Мир взаимосвязан, и каждое зло наказуемо. (33)Такова логика судьбы.

(34)Я ухожу с кладбища с тяжелой душой. (35)Выйдя через его ворота на улицу, оборачиваюсь и бросаю последний взор на надгробия вечных кладбищенских жителей. (3б)участники и Молчаливые свидетели величайших исторических событий наблюдают на меня слепыми глазами забытых людей с разбитых фотографий… (37)Предки…

(38)Ни мы, ни отечественные дети ни при каких обстоятельствах не выстроим успешное общество, пока за отечественной спиной остаются покалеченные погосты и изнасилованная история, переписываемая с завидным постоянством в угоду очередной власти.

(По А. Чикину)

Произведение-рассуждение

«…Тебе отвечу коротко. Одна из дедовских примет гласит: коль нет на кладбище порядка, порядка и в самом ауле нет». Данный эпиграф предваряет текст А.Чикина, в котором создатель поднимает проблему людской памяти.

Как же связаны два эти понятия: порядок на память и кладбище?

Создатель текста говорит о том, что побывал в один раз на кладбище. Что же он в том месте заметил? Разрушенные надгробия, запустение, провалившиеся сквозь землю таблички.

А ведь тут похоронены люди, каковые все сделали чтобы будущее поколение было счастливо.

И вот сейчас об этих людях забыли… Нечайно создатель задается вопросом: что будет с этим молодым поколением , которое не желает не забывать о собственных прадедах и дедах? «Зло наказуемо, и тот бумеранг, кинутый человеком, в обязательном порядке возвратится к нему», — делает вывод А.Чикин.

Я согласна, что категория памяти – одно из наиболее значимых понятий в жизни человека. Согласна, что беспамятство и зло – понятия, стоящие рядом. Так вычисляет и Д.С.Лихачев.

В собственной статье «О памяти» он прямо говорит, что беспамятный человек – это в первую очередь человек неблагодарный, а следовательно, и не способный на хорошие поступки. «Без памяти нет совести», — пишет он.

Проблему беспамятства поднимает в собственном романе «Буранный полустанок» и Ч.Айтматов. В легенде о манкуртах он говорит о том, как рабов лишали памяти. Таковой раб позже весьма высоко ценился, по причине того, что он полностью был предан собственному хозяину и готов был выполнить любой его приказ.

Матери опасались таковой участи для собственных детей.

Беспамятный человек неимеетвозможности, в первую очередь, дать оценку своим и чужим поступкам. Не хотя не забывать о прошлом, он не вспоминает о будущем, а потому не дает оценку себе в настоящем. Какое будущее ожидает отечественное поколение?..

Тексты.

Д.Лихачев «О памяти»

Память – одно из наиболее значимых особенностей бытия: материального, духовного, человеческого… Памятью владеют отдельные растения, камень, на котором остаются следы его движения и происхождения в ледниковый период, стекло, вода и т.д.

На памяти древесины основана особая дисциплина, произведшая переворот в археологических изучениях – дендрохронология.

Сложнейшими формами родовой памяти, разрешающими новым поколениям выполнять перелеты в нужном направлении, к нужному месту владеют птицы. В объяснении этих перелетов не хватает изучить лишь «способы и навигационные приёмы», которыми пользуются птицы, ответственнее всего память, заставляющая их искать неизменно одинаковые зимовья и летовья.

Принято элементарно дробить время на прошедшее, будущее и настоящее. Но благодаря памяти прошедшее входит в настоящее, а будущее как бы предугадывается настоящим, соединенным с прошедшим. Память – преодоление времени, преодоление смерти.

В этом величайшее нравственное значение памяти. «Беспамятный» — это в первую очередь человек неблагодарный, а следовательно, и не способный на хорошие, благородные поступки.

Безответственность рождается отсутствием сознания того, что нет ничего, что проходит бесследно. Человек, совершающий недобрый поступок, считает, что поступок данный не сохранится в памяти его, личной, и в памяти окружающих.

Человеку тесно жить лишь в настоящем. Нравственная судьба требует памяти о прошлом и сохранения памяти на будущее.

Совесть – это по большей части память, к которой присоединяется моральная оценка совершенного. Но в случае если идеальное не сохраняется в памяти, то не может быть и оценки. Без памяти нет совести.

Ч.Айтматов. «Буранный полустанок» (фрагмент).

Предание начиналось с того, что жуаньжуаны, захватившие сарозеки в прошлые века, только жестоко обращались с военнопленными солдатами. При случае они реализовывали их в рабство в соседние края, и это считалось радостным финалом для военнопленного, потому что реализованный раб непременно имел возможность бежать на родину. Ужасная участь ожидала тех, кого жуаньжуаны оставляли у себя в рабстве.

Они уничтожали память раба ужасной пыткой — надеванием на голову жертвы шири.

В большинстве случаев эта участь постигала молодых парней, захваченных в битвах. Сперва им начисто обривали головы, шепетильно выскабливали каждую волосинку под корень. К тому времени, в то время, когда заканчивалось бритье головы, умелые убойщики-жуаньжуаны забивали поблизости матерого верблюда.

Освежевывая верблюжью шкуру, первым долгом отделяли ее самая тяжёлую, плотную выйную часть.

Поделив выю на куски, ее тут же в парном виде напяливали на обритые головы военнопленных вмиг прилипающими пластырями — наподобие современных плавательных шапочек. Это и означало надеть шири. Тот, кто подвергался таковой процедуре, или умирал, не выдержав пытки, или лишался на всегда памяти, преобразовывался в манкурта — раба, не помнящего собственного прошлого.

Выйной шкуры одного верблюда хватало на пять-шесть шири. По окончании надевания шири каждого обреченного заковывали древесной шейной колодой, дабы испытуемый не имел возможности прикоснуться головой к почва. В этом виде их отвозили подальше от людных мест, дабы не доносились понапрасну их душераздирающие крики, и бросали в том месте в открытом поле, со ногами и связанными руками, на солнцепеке, без воды и без пищи.

Пытка продолжалась пара дней.

Только усиленные дозоры стерегли в определенных местах подходы на тот случай, в случае если соплеменники плененных постарались бы выручить их, пока они живы. Но такие попытки предпринимались очень редко, потому что в открытой степи неизменно заметны каждые передвижения. И в случае если потом доходил слух, что такой-то перевоплощён жуаньжуанами в манкурта, то кроме того самые родные люди не стремились спасти либо выкупить его, потому что это означало вернуть себе чучело прошлого человека.

И только одна мать найманская, оставшаяся в предании под именем Найман-Ана, не примирилась с аналогичной участью сына. Об этом говорит сарозекская легенда. И из этого наименование кладбища Ана-Бейит — Материнский упокой.

Кинутые в поле на мучительную пытку в большинстве собственном погибали под сарозекским солнцем. В живых оставались один либо два манкурта из пяти-шести. Погибали они не от голода а также не от жажды, а от невыносимых, нечеловеческих мук, причиняемых усыхающей, сжимающейся на голове сыромятной верблюжьей кожей.

Неумолимо уменьшаясь под лучами палящего солнца, шири стискивало, сжимало бритую голову раба подобно металлическому обручу.

Уже на два дня начинали прорастать обритые волосы мучеников. Твёрдые и прямые азиатские волосы другой раз врастали в сыромятную кожу, как правило, не находя выхода, волосы загибались и опять уходили финишами в кожу головы, причиняя еще громадные страдания. Последние опробования сопровождались полным помутнением рассудка.

Только на пять дня жуаньжуаны приходили проверить, выжил ли кто из военнопленных.

В случае если заставали в живых хотя бы одного из замученных, то считалось, что цель достигнута. Для того чтобы поили водой, освобождали от оков и со временем возвращали ему силу, поднимали на ноги.

Это и был раб-манкурт, насильно лишенный памяти и потому очень полезный, стоивший десяти здоровых невольников. Существовало кроме того правило — при убийства раба-манкурта в междоусобных столкновениях выкуп за таковой ущерб устанавливался втрое выше, чем за судьбу свободного соплеменника.

Манкурт не знал, кто он, откуда родом-племенем, не ведал собственного имени, не помнил детства, матери и отца — одним словом, манкурт не осознавал себя людской существом. Лишенный понимания собственного я, манкурт с хозяйственной точки зрения владел целым рядом преимуществ. Он был равнозначен божией твари и потому полностью покорен и надёжен.

Он ни при каких обстоятельствах не помышлял о бегстве. Для любого рабовладельца самое ужасное — восстание раба.

Любой раб возможно мятежник. Манкурт был уникальным исключением — ему в корне чужды были побуждения к бунту, неповиновению. Он не ведал таких страстей.

И исходя из этого не было необходимости стеречь его, держать охрану и тем более подозревать в тайных планах.

Манкурт, как собака, признавал лишь собственных хозяев. С другими он не вступал в общение. Все его помыслы сводились к утолению чрева.

Вторых забот он не знал. Но порученное дело выполнял слепо, усердно, неуклонно. Манкуртов в большинстве случаев заставляли делать самая грязную, тяжёлую работу либо же приставляли их к самым нудным, тягостным занятиям, требующим тупого терпения.

Лишь манкурт имел возможность выдерживать в одиночестве безлюдье и бесконечную глушь сарозеков, пребывав неотлучно при отгонном верблюжьем стаде.

Он один на таком удалении заменял множество работников. Нужно было всего-то снабжать его пищей — и тогда он бессменно пребывал при деле зимний период и летом, не тяготясь одичанием и не сетуя на лишения. Повеление хозяина для манкурта было превыше всего.

Для себя же, не считая обносков и еды, дабы лишь не замерзнуть в степи, он ничего не потребовал…

Намного легче снять военнопленному голову либо причинить каждый вред для устрашения духа, нежели отбить человеку память, уничтожить в нем разум, оторвать корни того, что пребывает с человеком до последнего вздоха, оставаясь его единственным обретением, уходящим вместе с ним и недоступным для других. Но кочевые жуаньжуаны, вынесшие из собственной кромешной истории самый ожесточённый вид варварства, посягнули и на эту сокровенную сущность человека.

Они нашли метод отнимать у рабов их живую память, нанося тем самым людской натуре самое тяжёлое из всех мыслимых и немыслимых злодеяний. Не просто так так как, причитая по сыну, перевоплощённому в манкурта, Найман-Ана сообщила в исступленном горе и отчаянии: В то время, когда память твою отторгли, в то время, когда голову твою, дитя мое, ужимали, как орех клещами, стягивая череп медленным воротом усыхающей кожи верблюжьей, в то время, когда обруч невидимый на голову насадили так, что глаза твои из глазниц выпирали, налитые сукровицей страха, в то время, когда на бездымном костре сарозеков предсмертная жажда тебя мучила и не было капли, дабы с неба на губы упала,- стало ли солнце, всем дарующее жизнь, для тебя ненавистным, ослепшим светилом, самым тёмным среди всех светил в мире? В то время, когда, раздираемый болью, твой крик истошно стоял средь пустыни, в то время, когда ты кричал и метался, взывая к всевышнему днями, ночами, в то время, когда ты помощи ожидал от напрасного неба, в то время, когда, задыхаясь в блевотине, исторгаемой муками плоти, и корчась в мерзком дерьме, истекавшем из тела, перекрученного в судорогах, в то время, когда угасал ты в зловонии том, теряя рассудок, съедаемый тучей мушиной, проклял ли ты из последних сил всевышнего, что сотворил всех нас в покинутом им самим мире? В то время, когда сумрак затмения застилал окончательно изувеченный пытками разум, в то время, когда память твоя, разъятая силой, неотвратимо теряла сцепления прошлого, в то время, когда забывал ты в диких метаниях взор матери, шум речки подле горы, где игрался ты летними днями, в то время, когда имя собственный и имя отца ты потерял в сокрушенном сознании, в то время, когда лики людей, среди которых ты вырос, померкли и имя женщины померкло, что тебе радовалась стыдливо,- разве не проклял ты, падая в пропасть беспамятства, мать собственную ужасным проклятьем за то, что посмела зачать тебя в чреве и родить на свет божий для этого дня?..