Французский генерал с нижегородским акцентом

Он был братом Якова Свердлова, крестником другом Шарля и Максима Горького де Голля. С ним с радостью виделись Чан Кайши, Анри Филипп Петен, Марк Твен, Владимир Ленин и Андре Моруа. Он прошёл две мировые войны, добился успеха на дипломатическом поприще и был похоронен во Франции с высочайшими почестями

В один из прохладных осенних вечеров 1966 года на освидетельствование смерти пожилого парижанина из мэрии прибыл государственный служащий, что составил следующий документ:

«27 ноября 1966 года в 21 час 50 мин. скончался живущий в Париже, 16-й округ, улица Лористена, 107, Зиновий Пешков, Посол, кавалер ордена Громадной крест Почётного легиона, Креста войны и военной медали 1914–18 гг., появившийся в Нижнем Новгороде, Российская Федерация, 16 октября 1884 года… Протокол составлен 28 ноября этого года в 15 часов 30 мин. по заявлению Жоржа Ландье…, что по прочтении настоящего акта подписал его с нами, Морисом Тисье, национальным государственным служащим, воображающим главы горадминистрации».

Он был братом революционера Якова Свердлова, крестником русского писателя Максима Горького и другом французкого президента Шарля де Голля. Имея театральное образование, отечественный храбрец участвовал в двух мировых войнах и добился успеха на дипломатическом поприще. За собственную жизнь данный человек успел поменять веру, фамилию, отчество и имя, и много раз поменять страну проживания.

С ним дружили, вести войну и вели переговоры Чан Кайши, Анри Филипп Петен, Марк Твен, Владимир Ленин, Андре Моруа и многие другие знаменитости. Благодаря продолжительной военной и дипломатической карьере он был удостоен пятидесяти национальных призов и выучил семь языков, причём два из них – в очень преклонном возрасте. Столь необычная будущее была дарована уроженцу Нижнего Новгорода Зиновию Алексеевичу Пешкову, ставшему кавалером ордена Почётного легиона, участником Первой и Второй мировой войны войн, дипломатом и французским генералом.

юность и Детство

Иешуа-Залман Михайлович Свердлов (как раз такое имя взял мальчик при рождении) появился 16 октября 1884 года в классической иудейской семье, жившей в Нижнем Новгороде. Его папа Михаил Израилевич Свердлов был гравером (по другим сведеньям – обладателем граверной мастерской), а потому семья жила на Громадной Покровской улице в помещениях при скоропечатной мастерской. У своих родителей росло шестеро детей: дочери Сара и София, и сыновья Залман, Яков, Лев и Вениамин.

Братья Свердловы. Конечный слева – Залман, второй справа –Яков
Источник: archive.org

Нередким гостем в доме Свердловых был автор Максим Горький, пребывавший в революционном подполье. В 1901 году семнадцатилетний Залман был арестован вместе с ним по подозрению в применении типографского аппарата для изготовления пропагандистских материалов марксистского кружка.

Подпольщиков наказали нестрого – Залмана пара дней продержали в камере (как было написано в протоколе, «для воспитания»), по окончании чего отпустили к себе, а Горького выслали из Нижнего Новгорода в Арзамас (В том же направлении в 1902 году приехал и Залман Свердлов). На протяжении выполнения роли Васьки Пепла в пьесе Неприятного «На дне» Свердлов был увиден известным театральным режиссёром Владимиром Немировичем-Данченко, что дал начинающему актёру рекомендацию для предстоящего обучения в столичном Императорском филармоническом училище.

Но, прибыв в Москву, Залман столкнулся с официальным антисемитизмом – ему отказали в зачислении по обстоятельству иудейского вероисповедания. Дабы исправить обстановку, Неприятный (Алексей Максимович Пешков) стал крестным отцом бывшего иудея Залмана Свердлова и практически усыновил его, дав крестнику не только новое имя, но и фамилию с отчеством – Зиновий Алексеевич Пешков.

В некоторых очерках о семье Свердловых говорится о том, что по окончании крещения Залмана папа проклял его древним иудейским проклятием, а позднее (в 1916 году), выяснив, что сын лишился на войне правой руки, был несказанно этому рад, потому, что в соответствии с поверью проклятый обязан утратить как раз правую руку. Но в большинстве источников указано, что Михаил Израилевич Свердлов принял православие ещё раньше сына – в 1900 году, вступив по окончании смерти жены во второй брак с Марией Александровной Кормильцевой.

Максим Горький и семья Свердловых
Источник: o-mnogom.com

В 1903 году Зиновий Пешков предпринял ещё одну попытку поступить в театральное училище. На этот раз она увенчалась успехом, и будущий французский генерал два года получал образование школе Столичного художественного театра. Данный период судьбы Зиновия был неразрывно связан с домом Максима Неприятного – он часами пропадал в библиотеке писателя, игрался в массовке пьесы «На дне» и вёл беседы с женой Неприятного Екатериной Павловной.

Эта привязанность к семье Неприятного стала причиной эмиграции Зиновия в Канаду. Дело в том, что Максим Горький влюбился в актрису Марию Федоровну Андрееву, с которой у Зиновия сложились непростые отношения. Крестник писателя не легко переживал домашнюю драму, сочувствовал первой жене Неприятного и выдерживал нередкие обвинения со стороны Марии Федоровны в том, что у него нет постоянного занятия.

Устав от упрёков, Зиновий решил сильно поменять собственную жизнь и в 1904 году уехал в Торонто.

Зиновий Пешков в подростковом возрасте
Источник: fenixclub.com
Американские гастроли: из ночлежек в высший свет

В Торонто парень пробовал собственные силы во многих местах – на кирпичном заводе, в меховой мастерской, в столярных цехах. Наряду с этим материальное положение молодого эмигранта оставалось очень тяжёлым, ему приходилось нищенствовать. Через некое время Зиновий переехал из Канады в Соединенных Штатах, но в том месте ему было нужно пережить ещё громадные лишения.

По дороге из Канады в Соединенных Штатах у него похитили все деньги, однако, не обращая внимания на действовавшую норму, которая запрещала пересечение канадско-американской границы лицам без денег, Зиновию удалось попасть в Соединенных Штатах, где он временно поменял имя и фамилию, став именоваться Николаем Заволжским. В те годы в Соединенных Штатах процветал расизм, ещё не существовало антимонопольного законодательства и профсоюзов, и всё это порождало сильное социальное неравенство, которое весьма не нравилось странствующему авантюристу.

Живя в ночлежках, юный эмигрант возненавидел резкое разделение и капитализм общества на нищих и богатых. В то время, когда в 1906 году Андреева и Горький отправились в Америку, Зиновий определил об этом из газет и приехал в порт, дабы встретить собственного крёстного отца. Тёплую встречу известного русского писателя и никому не известного парня в тёмной курточке и с пенсне на тёмном шнурке замечали десятки американских обозревателей.

В Соединенных Штатах Зиновий сопровождал Горького, делая функции переводчика на ответственных встречах, к примеру на протяжении обеда с Марком Твеном, за которым два писателя обсудили неприятности «русского народа, сражающегося за свободу». Горького были счастливы видеть Герберт Уэллс, Эрнест Резерфорд, многие общественные деятели и миллионеры. Но через некое время по окончании прибытия русского писателя в Соединенных Штатах пуританское американское общество выяснлов, что Андреева есть всего лишь гражданской женой писателя.

С этого момента домашняя пара и сопровождавшие их Зиновий Николай и Пешков Буренин стали испытывать проблемы с заселением в американские отели. Возвратившись с очередного митинга, на котором Неприятный посвятил свое выступление вопросу поддержки американских пролетариев, постояльцы нашли собственные вещи выкинутыми из номера, а хозяйка отеля встретила их словами: «No come in!

No come in!» Стало известно, что в данный сутки американская бульварная пресса опубликовала известие о том, что русский автор Неприятный прибыл в Америку с девушкой легкого поведения, кинув на произвол судьбы собственных пятерых детей. Необходимость безотлагательно искать ночлег вынудила Зиновия осуществить первую в собственной жизни «спецоперацию». Мария и Горький Федоровна пешком отправились в Дом писателей, а Буренин и Пешков загрузили вещи в кэб и стали петлять по муниципальным улицам.

В какой-то момент, увидев за собой слежку, они остановились у Пенсильванского вокзала, положили вещи в камеру хранения, а сами провалились сквозь землю в метро и, добравшись до соседней станции, смогли уйти от преследователей. «Спецоперация» удалась, на следующий сутки газеты сказали о том, что Неприятный уехал в Пенсильванию. Но травля в прессе не закончилась – газеты всегда публиковали карикатуры и фельетоны на его подругу и «Горького», писали гневные статьи, чем довели Марию Федоровну до нервного истощения. На помощь писателю пришла американская семья Мартин, которая предоставила ему для проживания собственное поместье, размешавшееся около канадской границы в местечке Адирондак.

На встрече с Марком Твеном
Источник: runivers.ru
Жизнь на Капри

В то время, когда в конце 1906 года Неприятный отправился лечить туберкулёз на итальянский остров Капри, Зиновий Пешков решил последовать за ним. Но перед этим он совершил ещё одно путешествие – отправился в Новую Зеландию, устроившись подручным кочегара на торговое судно. Пешков в далеком прошлом грезил посетить эту далёкую страну, но знакомство с новозеландской действительностью разочаровало его.

Не обращая внимания на прекраснейшую природу, страна испытывала экономические трудности, рабочих мест не хватало, а также жизнь обеспеченных новозеландцев была лишена авантюр и развлечений, каковые так обожал Зиновий. «Не хорошо живётся. Прожил в Окленде – это самый громадный город Новой Зеландии – мало – мертво. Такие мрачные тягостные будни кругом, везде.

Какое-то жалкое бледное существование. Наблюдаешь тут на обитателя, и хочется потрогать его руками – живой ли, либо легко набитое и заведённое чучело. Все обитатели довольны судьбой собственной.

Их «кантри» наилучшая. Жалкие бараны, глупые овечки – чем они радостны? Ночлежки собственные они именуют «Пипелз Пэлес», разумеется, уверенные, что лучшего представления о Народном Дворце местные не имеют», – писал Пешков о том, что ранее было его мечтой.

Зиновий Пешков жил на Капри вместе с Максимом Неприятным с 1907 по 1910 год. Сейчас они были фактически неразлучны, и Зиновий выполнял обязанности личного секретаря-референта Неприятного. В письмах, направленных бывшей жене Екатерине Павловне, автор весьма тепло отзывался о «Зине», отмечая, что Зиновий большое количество просматривает, большое количество знает и поразительно скоро начинается.

5 августа 1909 года на Капри была открыта «Первая Верховная социал-демократическая пропагандистско-агитаторская школа для рабочих», где преподавали революционеры Александр Богданов, Владимир Базаров и Анатолий Луначарский. Гостем школы был Владимир Ленин, а на известной фотографии, где Неприятный следит за шахматной партией Богданова и Ленина, изображён Зиновий Пешков (в советское время он, по понятным обстоятельствам, редко упоминался).

Зиновий Пешков (на заднем замысле) следит за шахматной партией Богданова и Ленина
Источник: runivers.ru

В 1910 году Зиновий покинул Капри. В биографических заметках о нём значительно чаще указано, что обстоятельством отъезда стали расхождения во взорах с Неприятным и его политическим окружением. Но Виталий Вульф, изучивший жизнь Зиновия Пешкова, показывает на то, что к новой странице эмигрантской биографии его подтолкнул очередной конфликт с Марией Фёдоровной.

В те годы через личную бухгалтерию Неприятного проходили пожертвования в пользу социал-демократических партий Европы – к распределению этих денег имели Мария и отношение Федоровна, и «Зина». В какой-то момент супруга Неприятного обвинила Зиновия в том, что тот забрал пятьдесят тысяч рублей и не вернул. Это очень сильно задело Пешкова, он уехал от Неприятного и,поселился в местечке Федзано, где стал секретарём прекрасно издаваемого в те годы русского писателя Александра Амфитеатрова.

Александр Валентинович относился к Зиновию превосходно и платил ему хорошее жалованье. Неприятный знал, что его крестник живёт у Амфитеатрова, начал писать Зиновию письма, и скоро они помирились.

В Федзано Зиновий женился на Лидии Бураго, дочери казачьего офицера, жившего в Италии, а годом позднее у юный пары появилась дочь Елизавета. В то время, когда дочери исполнилось два года, семья отправилась в Соединенных Штатах, дабы начать новую судьбу. Но и вторая попытка «покорения Америки» закончилась для Пешкова неудачно – ему не удалось отыскать хорошую работу.

В эти же годы его отношения с Неприятным опять ухудшились, и Пешков совершил последнюю в собственной жизни эмиграцию – уехал во Францию, покинув семью на Капри.

На Западном фронте

С началом Первой Мировой Пешков поступил на работу в пехотный полк, находившийся в Ницце, и попросил послать его на передовую, но сыну Максима Неприятного (как раз так именовали его во Франции) было отказано в этом из-за отсутствия французского гражданства. Выход был один – вступить в Зарубежный легион.

При приёме на работу Зиновий Пешков был высоко оценён за знание языков (в то время он владел русским, французским, английским, итальянским и германским языками, что было очень принципиально важно для подразделения, в котором собрались люди со всех стран). Пешков скоро отыскал неспециализированный язык со собственными новыми сослуживцами. Сохранились его воспоминания о воинах Зарубежного легиона:

«Они несложны, они скромны, воины Зарубежного легиона. Они не требуют вознаграждения за собственную работу. Они не ищут славы. Но их энтузиазм, их упрочнения, вызывающие восторг, их сердца, каковые они вкладывают в собственное дело, не смогут остаться незамеченными теми, кто их видел в деле.

Легионеры не помышляют о смелом принесении себя в жертву.

Они не вычисляют себя мучениками. Они идут вперёд, и если они умирают, то умирают с умиротворением».

По окончании двухмесячной подготовки Пешков отправился на фронт, начав собственный боевой путь под Реймсом в провинции Шампань. Оттуда он писал Амфитеатрову:

«Над головой летят боеприпасы. Жужжат моторы аэропланов, то германских, то французских, в противном случае и тех, и других… И отечественные, и их аэропланы отправляют какие-то сигналы, то красные, то светло синий, то белые – по окончании таких сигналов артиллерия делается активнее…Стреляют немцы из ружей достаточно метко, не смотря на то, что плохо смешно. Вот, к примеру, увидят они, где у нас трудятся, вскидывают лопаты почвы, начинают стрелять в этот самый момент уже постоянно стреляют2 дня, 3 дня, семь дней.

Поставят, по всей видимости, двух солдат и приказывают им стрелять в это место каждые 10 мин.. Имеется участки в траншеях, в каковые стреляют месяца 2. Прямо смех разбирает».

1 апреля 1915 года Пешков был назначен начальником отряда польских добровольцев (шахтёров из Познани, трудившихся во Франции), а 9 мая утратил в сражении под Аррасом солидную часть правой руки. Ранение было таким тяжёлым, что санитары посчитали истекающего кровью легионера обречённым и покинули его умирать.

Кое-какие французские публицисты утверждают, что раненого Пешкова спас пребывавший рядом лейтенант Шарль де Голль, что вынес его с поля боя, не смотря на то, что в воспоминаниях самого Пешкова об этом нет ни слова. Позднее Зиновий сообщит: «Атака – приятная вещь! Стоило для этого прожить семь месяцев в окопах».

Доковыляв до поезда, что вёз раненых, Пешков попросил, дабы его разрешили войти в вагон, но вагоновожатый ответил, что в поезде уже нет мест. Тогда легионер дотянулся оружие и, взведя курок, сообщил: «Как это нет мест? Я вижу, что имеется места!»

Воспоминания Зиновия Пешкова о собственном ранении были записаны Анатолием Луначарским и размещены в газете «Киевская идея» за 7 июня 1915 года:

«В то время, когда нам заявили об атаке, мы все пришли в громадное возбуждение – не то весёлое, не то какое-то второе. Тяжело осознать, тяжело поведать. С раннего утра, а утро было хорошее, началась артиллерийская подготовка. Это было что-то замечательное… Целый воздушное пространство плакал.

Мы видели перед собой неприятельские траншеи, откуда вылетали, разбрасываясь фонтанами, дерево, почва, камни, люди.

Капитан, отправляясь на собственное место, крикнул мне, радуясь: «Красиво, а, Пешков?» Я ответил: «Да, мой капитан, это извержение Везувия!» И это были окончательные слова, каковые я от него слышал. на данный момент он умирает от тяжёлой раны в пузо. Наконец раздалась команда.

Солнце сияет, целый луг усеян золотыми цветами.

Мы вскакиваем «из-за кулис», как я это назвал, и я делаю командное перемещение ружьем – «вперёд». В то же мгновение раздался треск пулемётов, моя рука падает, как плеть, меня самого что-то толкает, и я лечу на землю… Вся атака была совершена молодецки: в полтора часа мы забрали 3 линии и пара сот военнопленных. Но это всё уже случилось без меня.

Я ощущал, что не могу встать, имея на себе 250 патронов, тяжёлую сумку, фляжку с водой, бинокль и другое.

Отечественные убежали вперёд, а я копошусь на земле. Дотянулся левой рукой перочинный нож, разрезал ремни. Постарался мало осмотреть руку.

Вижу, что с неё сорвана большая часть мускулов, крови целая лужа.

Попытался левой зубами и рукой потуже затянуть ремнём расшибленную руку у самого плеча. Позже поднялся. Шёл я назад с километр, без всякой перевязки.

По дороге видно множество германских военнопленных… В то время, когда я проходил мимо их, держа собственную окровавленную руку, они мне радовались, не то дружески, не то заискивающе, и козыряли… Кое-как меня перевязали и послали пешком в Акр.

Идти в том направлении – километра 4. С кошмаром я увидел, что рука вспухает, стала серой, начинает наполняться газом. Наконец добрался я в сильном жару до Акра. В том месте перевязали меня вторично и уложили.

Ночью снова открылось кровотечение.

Вся постель подо мной совсем промокла. Крови утратил столько, что голова кружилась – я ощущал, что умираю. Кликал на помощь, но никто не доходил: раненых нахлынуло множество, и персонал справлялся, как мог.

Был уверен, что погибну. К груди мне прилепили красный символ на эвакуацию, как всем тяжелораненым, в большинстве офицерам. Офицеров эвакуировали первыми.

Со мной рядом лежал капитан. Он видел всё, что происходило… Имеете возможность вы как-нибудь встать? – задал вопрос он меня… – Право, не знаю… – Носилок я вам не добуду. Но если вы сможете со мной добрести до фургона, в котором меня увезут, я отыщу вам местечко, и мы как-нибудь совместно доберёмся до настоящего пункта.

В военного госпиталь одна из медсестёр, готовившая раненого легионера к ампутации, сказала по-английски: «Ну, данный погибнет!» Она не знала, что её больной осознаёт английский язык. «Я взглянуть на неё и сообщил: «А возможно, ещё не совсем?» Боже мой, что с ней сделалось!» – вспоминал Пешков.

Период реабилитации по окончании ранения Пешков совершил в американском госпитале, по окончании чего снова прибыл на Капри, где прочёл пара лекций о войне. 28 августа 1915 года маршал Жозеф Жак Жоффр подписал приказ о награждении капрала Пешкова Армейским крестом с пальмовой ветвью. На праздничной церемонии в Зале военной чести Дома калек ему кроме этого вручили именное оружие.

Кроме этого, будучи зарубежным легионером, раненым в битвах за Францию, Пешков взял право стать французским гражданином.

На дипломатической работе у новой Отчизны

22 июня 1916 года Зиновий Пешков возвратился на работу во французскую армию, где занялся штабной работой. В Париже он познакомился с главным секретарём МИДа Франции Филиппом Бертелло, что подчернул, что данный покалеченный войной юный человек имел возможность бы стать хорошим пропагандистом в государствах, выполняющих нейтралитет – в частности, в Соединённых Штатах, каковые прекрасно ему привычны.

Согласившись с Бертелло, глава министерства внешей политики Франции Аристид Бриан послал Пешкова в качестве дипломатического сотрудника в Соединенных Штатах, откуда тот возвратился в начале 1917 года. Политика союзников по вовлечению США в войну увенчалась успехом (в апреле 1917 года президент США Вудро Вильсон заявил о начале боевых действий на стороне Антанты), и по окончании возвращения во Францию Пешков был награждён Орденом Почётного легиона. Очень храбрую оценку деятельности Пешкова в Соединенных Штатах дал писатель и французский дипломат Франсис Хюре: «Возможно заявить, что Пешков ускорил вступление в войну США, оказал влияние на то, что Штаты выступили в войне на отечественной стороне».

В том же году Пешков был повышен в звании до дипломатического сотрудника третьего класса и послан с миссией в Россию. В мае он прибыл в Петроград в качестве представителя Франции при армейском министре России Александре Керенском. Французское управление поставило перед Пешковым задачу проанализировать разные варианты предстоящего развития событий в Российской Федерации и наладить отношения со всеми политическими группировками, каковые смогут поменять Временное правительство.

В те годы Франция вела в Российской Федерации собственную внешнеполитическую игру, в один момент ставя и на коммунистов, и на монархистов. Французское правительство осознавало, что кто бы ни победил в данной схватке, в обоих лагерях имеется люди, с которыми Франция сможет сотрудничать в будущем. Не обращая внимания на огромное количество личных контактов с коммунистами, по окончании Октябрьской революции Пешков покинул Россию, а через время возвратился уже в качестве советника генерала Мориса Жанена, главнокому сил Антанты.

В 1918 году управление Антанты даёт Пешкову задание лично вручить адмиралу Колчаку акт о признании его главным правителем России. Как политик Колчак ни при каких обстоятельствах не был независимой фигурой, и задача Пешкова была в том, чтобы курировать его политическую деятельность. Так, в Российской Федерации сложилась курьёзная обстановка – главный пост в большевистском правительстве занимал Яков Свердлов, а «серым кардиналом» Белого перемещения был его братЗиновий.

Оба брата старались скрыть собственное родство, и, как сообщают свидетели, в один раз встретившись на переговорах, кроме того не подали друг другу руки. Не считая всего другого, в 1919 году Пешков осуществил реструкуризацию армии Колчака на Урале и отрядов атамана Семёнова во Владивостоке.

На протяжении работы в частях Белой армии Пешков дал диаметрально противоположные оценки двум её полководцам. «Преступник, вымогатель, отдаёт французское и британское оружие японцам, ненужный в армейском отношении», – сказал он о Семёнове, наряду с этим очень положительно отзываясь об адмирале Колчаке: «Это был человек только большого патриотизма. Из всех политиков Сибири он поражал собственной бескорыстием и целесообразностью».

В Сибири Пешков пробыл недолго, поскольку многие белые офицеры знали о его родстве с Яковом Свердловым, а генерал Фельдман высказал предположение, что через Пешкова к коммунистам просачиваются ответственные сведения армейского характера. Не хотя терпеть сплетни и кривотолки, Пешков отправился на юг России, где продолжал работу во французской военной миссии у генерала Врангеля и в меньшевистской Грузии.

Пребывав в должности начальника временного батальона, он занимался эвакуацией из России белых членов и офицеров их семей. Сам Пешков не обожал вспоминать данный эпизод собственной биографии. «Зиновий ни при каких обстоятельствах не говорил о том, что он в том месте видел. Он кроме этого ни при каких обстоятельствах не сказал о белых армиях.

Всё это оставило у него страшные воспоминания…», – писала во второй половине 60-ых годов двадцатого века Эдмонда Шарль-Ру, ставшая последней любовью Пешкова.

Очевидцы эвакуации Белой армии говорили, что Пешков сыграл громадную роль в спасении семьи Оболенских, лично уладив вопрос их размещения на французском корабле, отправлявшемся из Крыма во Францию, а сам покинул Россию одним из последних, подобно капитану тонущего судна. Сохранились кроме этого свидетельства того, что на протяжении Гражданской войны Пешков сопровождал в Европу следователя Соколова с материалами по факту расстрела коммунистами царской семьи.

14 января 1920 года, ещё находясь в Российской Федерации, Пешков был назначен капитаном 1-го бронекавалерийского зарубежного полка французской армии, созданного из белых офицеров, а по прибытии во Францию взял отпуск от военной работы, что продлился до 21 января 1921 года. В данный сутки Пешков был прикомандирован к миссии МИДа Франции в Соединенных Штатах, в которой трудился до 25 мая, по окончании чего стал участником интернациональной рабочей группе по вопросам России и главой интернациональной группы, занимавшейся борьбой с голодом.

Марокканская авантюра

Уже состоявшись как дипломат и политик, в первой половине 20-ых годов XX века Пешков пишет рапорт за рапортом прося снова послать его в армии. В мае однорукий офицер был выяснен в боевые части, пребывавшие под руководством маршала Луи Юбера Лиоте, и отправился в Марокко, перешедшее под колониальный протекторат Франции в соответствии с Фесскому соглашению 1912 года.

По условиям соглашения, подписанного марокканским султаном Абд аль-Хафидом с представителями Франции, Испании и Германии, он отказывался от своих прав и признавал солидную часть Марокко французской колонией. Наряду с этим Испания взяла в собственные владения северную часть страны, где сразу же вспыхнуло антиколониальное восстание, вошедшее в историю называющиеся Испано-франко-марокканской либо Рифской войны (по заглавию данного региона).

Зиновий Пешков пребывал в Марокко с 1922 года, принимал участие в военной кампании 1922–24 годов в качестве начальника крепостного округа на Среднем Атласе, и занимался просветительской работой среди рядовых и офицеров. Боевые действия в Марокко отличались особенной жестокостью – европейцы применяли химическое оружие и проводили «зачистки» сёл, а в ответ берберы мучили и казнили военнопленных воинов. Но кроме того видя эти кошмары, Пешков всё равняется рвался в бой – война стала смыслом жизни авантюриста, продолжительное время «искавшего себя».

Французские армии официально вступили в Рифскую войну только в 1925 году. К этому времени испанцы потерпели пара поражений от берберов Северного Марокко, каковые вдохновили на восстание племена, жившие на французской территории. По данной причине армия Франции, чья деятельность ранее напоминала работу милицейского гарнизона, начала полноценные боевые действия на стороне Испании.

Луи Юбера Лиоте поменял маршал Анри Филипп Петен, что, наступая на повстанцев с юга, использовал в качестве химического оружия «горчичный газ» (иприт). 9 сентября 1925 года франко-испанские армии под руководством Петена совершили высадку у города Альхусемас, откуда началось их триумфальное наступление, закончившееся 27 мая 1926 года – в сутки, в то время, когда предводитель повстанцев Абд аль-Крим сдался французам.

В данной войне Пешков принимал участие в качестве начальника батальона, не имея подготовки и соответствующего опыта. Однако, согласно свидетельствам очевидцев, он показал особенное мужество, бесстрашно возглавляя самые отчаянные атаки и получив от воинов забавное прозвище – «Красный пингвин». В июне 1925 года, по окончании ранения в левую ногу, Пешков шутил, что «так было необходимо для симметрии», намекая на отсутствие правой кисти. В Марокко Пешкову довелось помогать с воинами русского происхождения, о чём он писал Неприятному в феврале 1924 года:

«В моей роте около сорока человек русских… У меня, кстати, превосходный русский хор… Имеется и солисты. Два у меня тут воина никак не смогут вклеиться в эту обстановку, один бар. Т.., ласковый блондин, мягкотелый, никак кроме того до капральского чина достукаться неимеетвозможности, поёт цыганские песни, а второй –долгий и дистрофичный юный господин в очках, сын помещика Орловской губернии, поёт песенки Вертинского: «твои пальцы пахнут ладаном», ты видишь эту картину… в горах Среднего Атласа, одетый в шинель легионера, закрыв глаза и раскачиваясь, кто-то с надрывом поёт о пальцах, пахнущих ладаном…»

В том месте же, в Марокко, Пешков встретился с сержантом Зарубежного легиона, что утверждал, что есть венгерским коммунистом Бела Куном. Пешков вспоминал об данной встрече так: «Глядя в пламя, Бела Кун сказал, как бы думая вслух: «Я тут… Из-за чего? В этом воинском подразделении я, борющийся за братство!» Однако, ни один другой источник не содержит информации о работе Куна в Марокко, и нельзя исключать, что речь заходит о фантазии малоизвестного сержанта либо неточности Пешкова.

Работа Пешкова в Марокко окружена множеством преданий. Говорили, что в один раз, разгромив берберских повстанцев, он пригласил вождя побеждённого племени на роскошный ужин, горячо обнял его и посадил во главе стола. О собственном участии в Рифской войне Пешков написал в мемуарах, первое издание которых вышло в свет во второй половине 20-ых годов XX века называющиеся «Звуки горна. Жизнь в Зарубежном легионе»:

«Летом 1925 г. я пребывал в госпитальв Рабате, где ожидал заживления раны на левой ноге, взятой в битвах с рифами. У меня хватало времени, дабы обдумать и вернуть в памяти годы работы в Марокко, в Зарубежном легионе. Я почувствовал себя обязанным людям, судьбу которых разделял в течение нескольких ряды и лёт которых только что покинул.

Мне направляться придать значение малоизвестному величию этих людей, по случаю ставших воинами, этим кочующим труженикам, каковые под солнцем Африки делают множественные и тяжёлые задачи. Они имели возможность бы сообщить о себе, как воины Рима: «Мы идём, и дороги следуют за нами». В промежутках между боями, в том месте, где чуть намечались тропинки, они прокладывают дороги, каковые открывают аборигенам их собственную страну.

Неизменно солдаты, но и попеременно сапёры, землекопы, каменщики, плотники.

Они – пионеры, жертвы и работа которых разрешают вторым людям жить счастливо и мирно в этих отдалённых местах. Это под защитой постов, сооружённых ими, под защитой постов, неустанно бодрствующих, цивилизуется Марокко».

Мемуары Пешкова позвали живой интерес не только во Франции, но и в Соединенных Штатах, где кинокомпании сняли по их мотивам пара фильмов, причём в написании сценариев учавствовал и он сам. Съёмки кинолент проходили, в основном, в Северной Африке, а Зиновий Пешков много раз оказался в кадре. В том же 1926 году мужество русского иудея на работе Франции было отмечено на самом высоком уровне. Французское издание «Le journal officiel» 7 ноября 1926 года писало:

«Пешков (Зиновий), капитан 1-го полка Зарубежного легиона, в соответствии с представлением Совета ордена и Военного Министерства Почётного Легиона, за необыкновенные заслуги, блестящее выполнение обязанностей капитана, красивое воспитание воинов, хладнокровие и замечательную энергию, показанные во всех сражениях, в которых он участвовал, начиная с 1 мая по 27 июня 1925 года, и в которых был ранен под Баб Таза (Марокко) 27 июня, ведя в наступление собственное подразделение, награждается Армейским Крестом Т.О.Е. с пальмовой ветвью».

По окончании Рифской войны Пешков приобрел новое дипломатическое задание, которое снова было связано с США. Период с 1926 по 1929 год он проводит в консульстве Франции в Соединенных Штатах, а в первой половине 30-ых годов двадцатого века отправляется с миссией в ближневосточную французскую колонию Левант, где, кроме другого, занимается умиротворением шиитских групп. В Леванте Пешков познакомился со своей второй женой Жаклин Делоне-Бельвиль, но данный брак распался столь же скоро, как и первый.

Активист «Свободной Франции»

Во второй половине 30-ых годов XX века Пешков опять уехал в Марокко, где являлся командиром 3-го батальона 2-го пехотного полка Зарубежного легиона, а по окончании вступления Франции во Вторую мировою войну отправился на фронт руководить батальоном. 18 июня 1940 года, по окончании поражения Франции в войне, генерал Шарль де Голль выступил с обращением к народу, в котором сказал о собственном ответе покинуть Отчизну и возглавить перемещение «Свободная Франция» в Лондоне.

Определив об этом, Зиновий Пешков решил присоединиться к собственному ветхому приятелю, но, не успев покинуть Францию, попал под арест и был приговорён к расстрелу за антинацистские высказывания. Незадолго до казни Пешков разговорился с часовым и внес предложение ему сделку – золотые часы с надписью «Сыну Зине Пешкову от отца Максима Неприятного» в обмен на гранату. Тот дал согласие, и на следующий сутки Пешков захватил в заложники одного из германских офицеров, выдернув чеку зубами и прижав гранату к груди.

Пребывав в тесных объятиях со своим заложником, Зиновий отправился в аэропорт, где, угрожаягранатой, настойчиво попросил дать ему самолёт для полёта в Гибралтар. Это требование было удовлетворено.

Зиновий Пешков в конце 30-х годов
Источник: peoplecheck.de

В конце 1941 года де Голль послал полковника Пешкова в Южную Африку в качестве представителя «Свободной Франции». В 1942–43 годах он занимался организацией охраны транспорта союзнических армий, параллельно проводя дистанционную разведку и устанавливая дипломатические контакты на Мадагаскаре, где с мая по ноябрь 1942 года проходила операция английских, австралийских и южноафриканских армий против вишистского японцев и правительства. Но главной задачей, которую де Голль ставил перед Пешковым и с которой тот блестяще справился, были переговоры с бурами о поставках вооружения «Свободной Франции».

В первой половине 40-ых годов двадцатого века Зиновию Пешкову было присвоено звание генерала, а ещё через год он приобрел статус посла. В апреле 1944 года Пешков отправился в Китай, где наладил контакты с Чан Кайши в качестве представителя Французского комитета национального освобождения. Во второй половине 40-ых годов двадцатого века Пешков был назначен представителем Франции в Японии, где ему удалось вернуть партнёрские отношения между двумя государствами.

Современные историки и французские политики высоко оценивают деятельность Пешкова по налаживанию взаимоотношений между ключевыми государствами и Францией Дальнего Востока, но отчёты о его работе до сих пор находятся под грифом «секретно». В Японии дипломат и французский генерал пробыл до 1950 года, по окончании чего возвратился во Францию (как тогда казалось, уже окончательно), взяв при выходе в отставку Громадной крест Почётного легиона.

Зиновий Пешков – генерал Франции
Источник: istoki-rb.ru

Приход к власти во Франции Шарля де Голля подтолкнул к новому витку в карьере Зиновия Пешкова. С 1958 года он занимался дипломатической работой во Франции, а в первой половине 60-ых годов двадцатого века отправился со особым поручением в Китай, где вручил лично в руки Чан Кайши ответ Франции о признании КНР. В первой половине 60-х годов Франция теряла колонии, отношения со государствами «третьего мира» накалялись, и де Голль был должен признать маоистский Китай.

Де Голль сделал вывод, что единственный человек из всего дипломатического корпуса Франции, кто в силах совершить подобную встречу, – это Зиновий Пешков, и не совершил ошибку.

память и Имя

Зиновий Пешков погиб в Париже во второй половине 60-ых годов двадцатого века и упокоился на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. По его просьбе на могиле была высечена краткая надпись: «Зиновий Пешков, легионер». Похороны нижегородца, дослужившегося во Франции до звания генерала, стали одной из самых пышных и праздничных траурных церемоний за всю послевоенную историю Франции. «В сутки похорон в Париж приехала советская делегация, но целый город был увешан русскими триколорами.

Если бы он знал об этом, он бы засмеялся» – вспоминала Эдмонда Шарль-Ру.

Зиновий Пешков перед смертью
Источник: vestnik.com

Французские газеты отозвались на смерть генерала некрологами, в которых первое место отводилось мужеству покойного:

«Le Parisien»: «Он был одной из самых необыкновенных фигур французской армии».

«Le Figaro»: «Собственное французское гражданство он завоевал пролитой кровью, его подтвердило признание самых высоких авторитетов страны».

«Kepi Blanc» (газета Зарубежного легиона): «Его карьера, необыкновенная и волнующая, измеряется расстоянием от воина-легионера 2-го класса до посла и корпусного генерала Франции».

«Le Monde»: «Не стало Зиновия Пешкова – громадной личности, яркой краски в палитре Свободной Франции».

Кладбище местечка Сен-Женевьев-де-Буа стало «русским» во второй половине 20-ых годов XX века, по окончании основания тут Русского старческого дома. Сейчас на нём покоится прах более чем десяти тысяч уроженцев России, среди которых Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский. Тут же отыскал собственное последнее пристанище и Зиновий Пешков – человек, которого французы вычисляют храбрецом собственной страны, но что был забыт в Российской Федерации.

В советское время его вычисляли предателем, а единственное полное жизнеописание Пешкова на русском («Сын России, генерал Франции») было издано маленьким тиражом во второй половине 80-ых годов XX века и с того времени ни разу не переиздавалось. Мало кто в Российской Федерации сможет ответить на вопрос, кто таковой Зиновий Пешков, во Франции же его не забывают до сих пор. «Я искал данный дом, и две француженки подошли и сообщили: «Вы, возможно, ищете дом, где жил Зиновий Пешков? Вот, вы верно стоите – он наоборот».

Я был поражён, по причине того, что я ни у кого ничего не спрашивал, – вспоминал журналист Виталий и российский писатель Вульф. – Он всегда приводил к невероятному интересу».