Громкие слова, тихие слова 29 страница

– Ваше высочество! – Гость поклонился ей так низко, что это было уже похоже на насмешку.

– Что, Перепел все же дал моему отцу необходимый ответ?

– Нет, к сожалению. Но он еще жив, если вы это желали определить. – Его глаза смотрели через круглые очки с самым невинным выражением. Она заказала себе подсмотренные у Орфея очки, но не носила их неизменно, как он.

Время от времени Виоланта предпочитала, дабы мир расплывался перед глазами.

– Где он?

– А, вы заметили пустую клетку. Я внес предложение Змееглаву второе место для Перепела. Вы, возможно, понимаете о ямах, куда ваш дедушка бросал узников.

Я уверен, что в том месте отечественный добропорядочный разбойник скоро прекратит сопротивляться требованиям вашего отца.

Но перейдем к цели моего визита.

Ухмылка у него была сладкая, как сироп. Что ему от нее необходимо?

– Ваше высочество! – Его голос погладил Виоланту, как заячья лапка, какими Бальбулус разглаживал пергамент. – Я, как и вы, любитель чтения. К сожалению, библиотека замка, как мне доложили, в страшном состоянии, но я слышал, что у вас неизменно при себе пара книг. Не могли бы вы одолжить мне одну, а значительно лучше две?

Я, очевидно, сделаю все возможное, дабы отблагодарить вас.

– А моя книга? – Якопо поднялся перед Виолантой, скрестив руки на груди, как это обожал делать его дедушка, пока боль в распухших руках не заставила Змееглава отказаться от привычного жеста. – Ты мне ее так и не вернул. Ты мне обязан, – он поднял детскую пухлую ладонь и посчитал на пальцах, – двенадцать серебряных монет.

Взор, которым Орфей смерил Якопо, не высказывал ни тепла, ни нежности. Но голос оставался сладким:

– Очевидно! Прекрасно, что вы мне напомнили, принц. Зайдите позже ко мне, и я дам вам деньги и книгу.

Но на данный момент мне необходимо поболтать с вашей матерью.

С просящей прощения ухмылкой он повернулся к Виоланте.

– Так что же? – задал вопрос он, доверительно понижая голос. – Вы одолжите мне книгу, ваше высочество? Я слышал чудеса о ваших книгах. Поверьте, я буду обращаться с ней весьма аккуратно.

– У нее с собой лишь две! – Якопо продемонстрировал на сундук, находившийся у кровати. – И обе о Пере…

Виоланта зажала ему рот, но Орфей уже шагнул ксундуку.

– Мне весьма жаль, – сообщила она, заступая ему дорогу, – но эти книги мне через чур дороги, дабы одолжить их кому бы то ни было. Как ты, без сомнений, слышал, мой папа позаботился о том, дабы Бальбулус не имел возможности изготовить мне новых вместо.

Орфей очевидно ее не слушал. Он как зачарованный наблюдал на сундук.

– Вы разрешите хотя бы посмотреть?

– Не давайте ему книги!

Орфей до этого, наверное, не подмечал Брианну. В то время, когда он услышал за спиной ее голос, его лицо окаменело, а пальцы сжались в кулаки.

Брианна встала и нормально встретила его исполненный неприязни взор.

– Он делает с книгами необычные вещи, – сообщила она. – С словами и книгами, каковые в том месте написаны. А Перепела он ненавидит. Мой папа говорил, что он желал реализовать его Смерти.

– Ненормальная! – пробормотал Орфей, жадно поправляя очки. – Она была у меня служанкой, как вы возможно, понимаете, и попалась на воровстве. По всей видимости, исходя из этого она сейчас и говорит обо мне всевышний знает что.

Брианна покраснела, как будто бы ей плеснули в лицо кипятком. Виоланта поднялась с ней рядом.

– Брианна не может на воровство! – сообщила она. – А сейчас уходите. Книги я одолжить не могу.

– Ах вот как, не может на воровство? – Орфей старался сказать все тем же бархатным голосом. – Но мужа она у вас похитила, как я слышал?

– Вот! – Опоздала Виоланта осознать, в чем дело, Якопо уже протягивал Орфею ее книги. – Тебе какую? Она больше обожает толстую. Но ты обязан сейчас заплатить побольше, чем в прошедший раз!

Виоланта постаралась отобрать у него книги, но руки у Якопо были на удивление сильные. Орфей быстро открыл дверь.

– Быстро! Забрать книги! – приказал он страже. Солдат легко отобрал у Якопо книги.

Орфей открыл каждую, полистал – и торжествующе улыбнулся Виоланте.

– Да, это как раз то чтение, которого мне не хватало, – сообщил он. – Я верну книги, в то время, когда они выполнят собственный назначение. Но в этом случае, – прошипел он, согнувшись к Якопо и больно ущипнув его за щеку, – я заберу их безвозмездно, осознал, жадный сынок мертвого князя? И про плату за твою книгу рекомендую забыть – не то познакомишься с моим ночным кошмаром.

Слыхал про него?

Якопо без звучно наблюдал на него со смешанным выражением ненависти и ужаса.

Орфей, поклонившись, направился к двери.

– У меня нет слов, дабы выразить собственную признательность, ваше высочество, – сообщил он на прощание. – Вы не поверите, как осчастливили меня эти книги. Сейчас уж Перепел совершенно верно даст вашему отцу желаемый ответ.

Часовые задвинули засов снаружи. Якопо отчаянно кусал губы, как неизменно, в то время, когда получалось не так, как ему хотелось. Виоланта с таковой силой ударила его по лицу, что он споткнулся о ее кровать и упал.

Мальчик беззвучно начал плакать, глядя на маму глазами наказанной собаки.

Брианна подняла его и утерла слезы своим платьем.

– Что Четвероглазый планирует делать с книгами? – Виоланта дрожала всем телом. У нее появился новый неприятель.

– Не знаю, – ответила Брианна. – Я знаю лишь, что папа выкрал у него одну, по причине того, что с ее помощью он совершил весьма злое дело.

Злое дело.

Сейчас уж Перепел совершенно верно даст вашему отцу желаемый ответ.

Скинутая одежда

Архимед прикончил воробья, вежливо стёр клюв о сучок и уставил на Варта обширно открытые глаза. На этих громадных, круглых глазах лежал, как выразился один известный автор, налет света, подобный лиловатому налету пыли на винограде.

– Сейчас, потому, что ты можешь летать, – сообщил он, – Мерлин хочет, дабы ты побыл Диким Гусем.

Т. X. Уайт. Король прежнего и будущего.

Том 1. Клинок в камне[33]

Летать выяснилось совсем легко. Умение пришло вместе с птичьим телом, каждым пером и каждой хрупкой косточкой. Да, зерна перевоплотили Резу в птицу по окончании мучительных корчей, до смерти испугавших Силача, но она не стала сорокой, как Мортола. Ласточка! – тихо сказал Лазаро, в то время, когда она вспорхнула ему на ладонь.

У нее кружилась голова оттого, что все около внезапно стало намного больше. – Ласточки – славные птицы! Это тебе подходит.

Он с опаской погладил ее по крыльям указательным пальцем. Самым необычным ей казалось, что она неимеетвозможности ему улыбнуться клювом. Но сказать она имела возможность, своим простым голосом, от чего бедный Туллио перепугался еще больше.

Перья прекрасно согревали, а дозорные на берегу озера кроме того не подняли глаз, в то время, когда она пролетала у них над головами. Наверное, они еще не нашли своих друзей, убитых Лазаро. Герб на серых плащах напомнил Резе застенки Дворца Ночи. Забудь об этом, – думала она, расправляя крылья по ветру. – Это прошлое.

А ты обязана постараться поменять будущее.

Либо жизнь в конечном итоге – только сеть из нитей судьбы, откуда нереально вырваться? Не думай, Реза! Лети!

Где он? Где Мо?

Свистун закрыл его в клетку. Туллио не имел возможности растолковать ей, где эта клетка стоит. Во дворе, – бормотал он, – во дворе с нарисованными птицами. Реза слышала о расписных стенках замка.

Но снаружи они были практически тёмными, из чёрного камня, видевшегося и по берегам озера. Реза была счастлива, что ей не требуется переходить через мост. В том месте кишели воины.

Шел ливень, капли рисовали по воде бесчисленные круги, но чувство полета было великолепно.

Внизу она заметила собственный отражение, стрелой проносившееся над волнами. И вот ей навстречу уже выступили башни, замечательные стенки, серые шиферные крыши, а между ними – дворы, как будто бы зияющие дыры в каменном узоре. Обнажённые деревья, загон для псов, колодец, замерзший сад, и везде воины. Клетки…

Скоро она их отыскала. Но вначале Реза заметила Сажерука, валяющегося на серой брусчатке, как связка ветхой одежды. О Господи! Она сохраняла надежду, что ей ни при каких обстоятельствах больше не нужно будет увидеть его так.

Рядом с ним стоял ребенок.

Он наблюдал на неподвижное тело, как будто бы ожидая, что оно вот-вот зашевелится, – как это в один раз уже произошло, если доверять песням комедиантов. Да, им возможно верить! – хотелось Резе крикнуть. – Я касалась его теплых рук. Я видела, как он опять радуется и целует собственную жену. Но при виде тела, распростертого на камнях, ей казалось, что он и не шевелился с того времени, как погиб в шахте.

Спустившись ниже и порхнув под одну из шиферных крыш, Реза заметила и клетки, но безлюдные. Мо не было.

Безлюдные клетки и опустевшее тело… Ей хотелось камнем упасть вниз, ударится о булыжники и остаться лежать без движений, как Сажерук.

Ребенок обернулся. Тот самый мальчишка, что стоял на стене замка в Омбре. Сын Виоланты. Кроме того Мегги обожавшая детей, сказала о нем с отвращением.

Якопо.

На мгновение он взглянуть на Резу, как будто бы видел под перьями даму, но позже опять согнулся над мертвецом, коснулся застывшего лица – и выпрямился, в то время, когда кто-то позвал его по имени.

Данный гнусавый голос ни с чем не спутаешь.

Свистун.

Реза вспорхнула на конек крыши.

– Пошли, тебя дедушка кличет! – Свистун схватил мальчика за шкирку и грубо послужил толчком к лестнице.

– Для чего? – Голос Якопо звучал как наивная пародия на деда и одновременно с этим был голосом ребенка, одинокого среди целых взрослых, сироты без отца… и без матери, если доверять тому, что говорила Роксана о холодности Виоланты.

– Вправду, для чего? Вряд ли он соскучился по твоему нытью! – Свистун ткнул Якопо кулаком в пояснице. – Он желает знать, что говорит тебе мать, в то время, когда вы вдвоем в помещении.

– Она со мной не говорит.

– Это не хорошо. Что ж мы будем с тобой делать, если ты и в соглядатаи не годишься? Может, скормить тебя ночному кошмару?

Он в далеком прошлом ничего не ел, а вдруг все отправится так, как хочет твой дедушка, то и Перепел ему дастся еще не скоро.

Ночной кошмар.

Туллио сказал правду. Когда голоса стихли, Реза слетела вниз, к Сажеруку. Но плакать ласточка не имела возможности, как и радоваться. Лети за Свистуном, Реза, – думала она, сидя на мокрых от дождя камнях, – ищи Мо.

Для Огненного Танцора ты уже ничего не можешь сделать.

Прекрасно хоть, что ночной кошмар не заглотил его, как Хвата. Она прижалась птичьей головкой к его холодной щеке.

– Как это ты нарядилась птицей, Реза?

Шепот доносился из пустоты, из дождя, из мокрого воздуха, из расписного камня, но не из застывшего рта. И все же это был голос Сажерука, грубоватый и одновременно с этим ласковый, навеки родной. Реза завертела во все стороны птичьей головкой – и услышала его негромкий хохот.

– А ведь ты уже оглядывалась так на мой голос – не забываешь, в застенках Дворца Ночи? Тогда я также был невидим, но без тела данный фокус куда занимательнее. Не смотря на то, что продолжительно этим развлекаться запрещено.

Опасаюсь, в случае если это тело еще мало полежит тут кинутое, оно мне станет не по размеру – и тогда кроме того голос твоего мужа не сможет вернуть меня обратно. Не говоря уж о том, что без помощи плоти скоро забываешь, кто ты таковой.

Нужно согласиться, я практически и забыл, пока не заметил тебя.

Мертвый зашевелился – это было похоже на пробуждение ото сна. Сажерук откинул со лба влажные волосы и осмотрел собственный тело, как будто бы хотя убедиться, что оно так же, как и прежде прекрасно сидит. Реза видела эту сцену во сне в ночь по окончании его смерти, но тогда он не проснулся.

До тех пор пока Мо его не разбудил.

Мо. Ласточка взлетела на плечо к Сажеруку, но в то время, когда она открыла клюв, он предостерегающе поднес палец к губам. Подозвав негромким свистом Гвина, он продемонстрировал глазами на лестницу, по которой встали Свистун и Якопо, на окна слева от нее и на башню-эркер, в тени которой они находились.

– Феи говорят о растении, талантливом превращать людей в животных и напротив, – тихо сказал он. – Они говорят, что пользоваться им весьма страшно. В далеком прошлом ты носишь перья?

– Часа два.

– Тогда пора тебе их стряхнуть. К счастью, в этом замке большое количество заброшенных помещений, и я успел все их изучить до появления Свистуна.

Он протянул руку, и Реза уцепилась коготками за его теплую кожу. Он все-таки живой! Либо нет?

– Из царства мертвых я принес пара нужных умений, – проговорил Сажерук, спускаясь с Резой на пальце по коридору, расписанному русалками и рыбами. – Я могу снимать тело, как платье, могу оживлять пламя и просматривать сердце твоего мужа лучше, чем буквы, которым ты меня с таким трудом научила.

Он открыл какую-то дверь. В данной комнате не было окон, но Сажерук тихо сказал что-то, и стенки покрылись искрами, как будто бы огненной шубой.

В то время, когда Реза выплюнула зернышки из-под языка, оказалось, что двух не достаточно. На миг она испугалась, что останется птицей окончательно, но ее тело еще не потеряло память. Возвратившись в человеческий вид, она нечайно совершила рукой по животу, задавая вопросы себя, преобразовывается ли вместе с ней и ребенок в утробе.

Эта идея так напугала Резу, что ее чуть не стошнило.

Сажерук поднял перышко, лежавшее у ее ног, и задумчиво взглянуть на него.

– С Роксаной все в порядке, – сообщила Реза.

Он улыбнулся:

– Я знаю.

Он, наверное, все знал. Исходя из этого она не стала рассказывать о Мортоле и о том, что Тёмный Принц чуть не погиб. А Сажерук не задал вопрос, из-за чего она все же отправилась за Мо.

– А как оказалось с ночным кошмаром? – Кроме того произносить это слово ей было страшно.

– Я успел ускользнуть из его тёмных пальцев. – Он совершил рукой по лицу, как бы стирая тень. – К счастью, эти твари не интересуются мертвецами.

– Откуда он взялся?

– Его привел Орфей. Он у него наподобие цепного пса.

– Орфей?

Этого не могло быть! Орфей же в Омбре, заливает горе жалостью и вином к себе, с того времени как Сажерук похитил у него книгу!

– Да, Орфей. Уж не знаю, как он этого добился, но он сейчас в услужении у Змея. И он только что приказал кинуть твоего мужа в яму под замком.

Над их головами раздались шаги, позже смолкли.

– Отведи меня к нему!

– Тебе в том направлении запрещено. Эти ямы глубокие и прекрасно охраняются. Один я, возможно, в том направлении и проберусь, но вдвоем мы попадемся.

Когда они увидят, что Огненный Танцор опять возвратился из мертвых, воины начнут прочесывать любой закоулок.

Тебе в том направлении запрещено… Ожидай тут, Реза… В том месте через чур страшно. Она не имела возможности больше это слушать.

– Как он на данный момент? – задала вопрос она. – Ты так как сказал, что можешь просматривать в его сердце.

Она прочла ответ в его глазах.

– На птицу никто не обратит внимания, – сообщила Реза и положила зерна под язык, перед тем как Сажерук успел ее удержать.

Чернота

Ты – птица, прошумевшая крылами.

В то время, когда я пробудился и позвал, О, не по имени, а только руками

В тысяченочный имени провал.

Райнер Мария Рильке.

Ангел-Хранитель[34]

Яма, куда кинули Мо, была хуже башни во Дворце застенка и Ночи в Омбре. Его спускали в том направлении на цепи, со связанными руками, глубже и глубже, пока тьма не закрыла ему глаза, как будто бы слепота. А Свистун, стоя наверху, гнусавым голосом расписывал, как он привезет ко мне Мегти и Резу и убьет их у него на глазах. Какая отличие?

Мегги все равно погибла. Смерть заберет ее вместе с ним.

Но возможно, Владычица превращений пощадит хотя бы Резу с нерожденным ребенком, если он откажется переплести Змееглаву новую книгу. Чернила, Мортимер, тёмные чернила, вот что тебя окружает. В сыром мраке было тяжело дышать.

Но им овладело необычное самообладание от сознания, что от него в данной истории больше ничего не зависит. Он так устал писать собственной кровью ее продолжение…

Мо упал на колени. Мокрый камень напоминал на ощупь дно колодца. В юные годы он опасался упасть в колодец и погибнуть в том месте от голода в одиночестве и темноте. Он содрогнулся. Прекрасно бы тут был на данный момент Сажерук с его теплом и светом.

Но Сажерук мертв. Ночной кошмар Орфея погасил пламя.

Мо так четко услышал рядом дыхание чудовища, что начал искать во мраке красные глаза. Но ничего не было.

Он услышал шаги и взглянул вверх.

– Ну как, нравится тебе тут?

На краю ямы стоял Орфей. Свет его факела не проникал до дна, яма была через чур глубокая, и Мо нечайно пригнулся, скрываясь в темноту. Как зверь в клетке!

– Ты, наверное, со мной не говоришь? Это можно понять! – Орфей самодовольно улыбнулся.

Рука Мо нечайно потянулась в том направлении, где прежде был нож – нож, что Баптиста так прекрасно запрятал, а Пальчик однако отыскал. Мо представил, как вонзает лезвие в жирное тело Орфея. Беззащитная неприязнь рисовала до того кровавые картины, что его самого затошнило.

– Я пришел поведать тебе, что будет дальше. Дабы ты прекратил мнить, что играешься в данной истории ключевую роль.

Мо закрыл глаза и прижался спиной к сырой стенке. Пускай себе болтает. Думай о Резе, о Мегги. Нет, лучше не нужно.

Как Орфей проведал о пещере?

Все пропало, – шептал ему внутренний голос. Самообладание, подаренное Белыми Дамами, провалилось сквозь землю. Возвратитесь! – хотелось ему тихо сказать. – Пожалуйста! Помогите мне! Но они не пришли. А слова вгрызались в его сердце, как жирные белые черви. Откуда они взялись? Все пропало.

Прекрати, Мортимер!

Но слова вгрызались , и он скорчился, как от физической боли.

– Что-то ты притих. Уже ощущаешь их, да? – Орфей засмеялся, как довольный ребенок. – Я знал, что подействует. Знал с того мгновения, как прочел первую песню. Да, Мортимер, у меня опять имеется книга! А также не одна, а целых три, до краев полные словами Фенолио, – и две из них говорят о Перепеле. Виоланта привезла их в данный замок.

Весьма мило с ее стороны.

Было нужно, само собой разумеется, кое-что поменять пара слов переставить, кое-что выпустить… Фенолио балует свого Перепела, но это нетрудно было исправить.

Песни о Перепеле Фенолио, бережно переписанные Бальбулусом. Мо закрыл глаза.

– Но за воду я не в ответе! – крикнул ему сверху Орфей. – Это Змееглав приказал открыть шлюзы. Ты не утонешь, вода поднимается невысоко, но будет не очень приятно.

В то же мгновение Мортимер почувствовал воду. Она поднималась вверх по ногам, как словно бы темнота стала жидкой. Он задохнулся от этого тёмного холода.

– Вода – не моя мысль, – неосторожно продолжал Орфей. – Я через чур прекрасно тебя знаю, дабы пробовать сломить твою волю для того чтобы рода страхом. Ты, возможно, сохраняешь надежду своим упрямством умилостивить Смерть, раз не можешь уплатить обещанный выкуп. Да, я знаю о сделке со Смертью, я все знаю… Но я выбью из тебя упрямство.

Ты у меня забудешь целый благородство и свой героизм.

Я вынужу тебя забыть обо всем, не считая страха, по причине того, что от моих слов Белые Дамы не смогут тебя обезопасисть.

Мо хотелось его убить. Без всякого оружия. Но руки-то у тебя связаны, Мортимер.

– Сперва я желал написать что-нибудь о твоей дочери и женя, но позже поразмыслил: нет, Орфей, нужно, дабы он почувствовал твои слова на собственной шкуре!

Как же Круглолицый наслаждается каждым словом! Как словно бы в далеком прошлом грезил об данной минуте. Он – наверху, а я – в чёрной яме, – думал Мортимер, – и я беззащитен, как пойманная крыса, которую он может убить в любую секунду.

– Нет! – продолжал Орфей. – Нет, сообщил я себе. Пускай он сам почувствует мощь твоих слов. Продемонстрируй ему, что отныне ты можешь играться с Перепелом, как кошка с мышкой.

Лишь вместо когтей у тебя буквы!

И Мо почувствовал эти когти. Как словно бы вода внезапно просочилась ему под кожу и капала прямо в сердце. Тёмная вода.

А позже пришла боль, такая резкая, как будто бы Мортола еще раз выстрелила в него, такая настоящая, что он прижал руки к груди и, казалось, почувствовал на пальцах собственную кровь.

Он видел ее, не смотря на то, что темнота делала его слепым, видел, как окрасились в алый цвет руки и рубашка, ощущал, как тают силы – в точности, как тогда. Он еле держалсяна ногах, упираясь спиной в стенке, дабы не соскользнуть в воду, которая встала уже до бедер. Реза, Господи!

Реза, помоги!

Отчаяние сотрясало его, как ребенка. бессильный гнев и Отчаяние.

– Вначале я не знал, на что решиться. – Голос Орфея проникал через боль, как будто бы тупой нож. – Отправить к тебе из воды чудовищ? У меня так как имеется еще книга, которую Фенолио написал для Якопо. В том месте имеется парочка достаточно мерзких тварей.

Но позже я выбрал второй, куда более занимательный путь!

Я решил свести тебя с ума привидениями из твоего собственного мозга, ветхим страхом, старой болью и старой яростью, скопившимися в твоем смелом сердце, закрытыми в том месте, но не забытыми. Отдай их все, Орфей, – сообщил я себе, – и добавь пара картин, которых он постоянно боялся: смерть жены; смерть ребенка. Пошли все их к нему во безмолвие и мрак. Пошли ему гнев, пускай грезит об убийстве, пускай захлебнется бешенством.

Как чувствует себя храбрец, дрожащий от страха, зная наряду с этим, что ужас данный живет лишь в нем самом? Как чувствует себя Перепел, грезя о кровавой резне? Каково сомневаться в собственном разуме?

Да, Орфей, – Поразмыслил я, – в случае если возможно его сломать, то лишь так. Пускай утратит самого себя, пускай воет, как свирепая собака пускай давится собственным страхом. Спусти на него фурий, каковые обучили его убивать.

Мо ощущал все, что обрисовывал Орфей, и осознал что эти слова в далеком прошлом уже написаны и прочтены голосом владевшим не меньшей силой, чем его личный.

Да, вот она, новая песня о Перепеле: как он сошел с ума в сырой чёрной яме, как чуть не утонул в собственном отчаянии, как взмолился в итоге о пощаде и дрожащими руками переплел для Змееглава новую Пустую Книгу.

Вода больше не подымалась, но Мо почувствовал, как что-то ползет по ногам. Дыши нормально, Мортимер. Замкни сердце от этих слов, не впускай их. Ты сможешь. Но как это сделать, в случае если грудь уже опять раскалывалась, кровь смешивалась с водой и все его существо жаждало мести? Его бросало в жар и в мороз, как тогда. Он до крови закусил губы, дабы Орфей не услышал его стонов, и прижал руки к сердцу.

Нет в том месте крови, убедись.

И Мегги не погибла, не смотря на то, что ты видишь эту картину так четко, когда имел возможность написать Орфей. Нет, нет, нет! Но слова шептали: да!

Мо казалось, что он разбивается на тысячу глиняных осколков.

– Часовой, кинь вниз факел! Я желаю на него взглянуть.

Факел полетел вниз. Вспышка ослепила Мо. Пара секунд пламя плыл по чёрной воде, а позже погас.

– Ага, ты их ощущаешь! Ты ощущаешь каждое слово! – Орфей смотрел вниз, как ребенок, что насадил червяка на крючок и сейчас зачарованно замечает, как тот извивается.

Обмакнуть бы его головой в воду и держать, пока не задохнется. Прекрати, Мортимер! Что он с тобой делает?

Сопротивляйся! Но как? Он желал сам погрузиться в воду, дабы хоть так уйти от этих слов, но знал, что и в том месте они его ждут.

– Через час я приду опять! – крикнул Орфей. – Я, само собой разумеется, не удержался и подпустил тебе в воду пара на уникальность неприятных существ, но они тебя не убьют, не опасайся. Кто знает, возможно, ты будешь кроме того рад, что они отвлекают тебя от ужасных порождений твоего разума… Да, нужно быть осмотрительнее, выбирая себе роль. Позови меня, в то время, когда осознаешь, что героизм тут неуместен.

Я тебе тут же напишу слова спасения. К примеру… Но настало утро, и сумасшествие отошло от Перепела…

Орфей захохотал. И ушел. Покинул его одного с водой, словами и тьмой.

Переплети Змееглаву книгу. Эта фраза появилась в голове у Мо, как будто бы выведенная каллиграфическим почерком. Переплети ему новую Пустую Книгу, и все будет прекрасно.

Боль опять порвала ему грудь с таковой силой, что он вскрикнул. Он видел, как Пальчик подносит тиски к его пальцам, как Зяблик за волосы извлекает Мегги из пещеры, как псы догоняют Резу… Его трясла лихорадка – либо озноб? Это все у тебя в голове, Мортимер!

Он ударился лбом о камень. Заметить бы что-нибудь, не считая картин Орфея. Ощутить что-нибудь, не считая его слов.

Прижми ладони ко лбу, ну, давай же, окуни лицо в воду, ударь себя кулаком.

Это – действительность, а все другое – мечты. Так ли?

У Мо вырвалось рыдание. Он прижал ко лбу связанные руки. За его спиной послышалось биение крыльев.

В темноте вспыхнули искры. Темнота отошла, будто кто-то снял у него повязку с глаз. Сажерук?

Нет, Сажерук погиб.

Не смотря на то, что сердце Мо не хотело в это верить.

Перепел умирает, – раздавался шепот в его голове, – Перепел сходит с ума. И опять раздался шорох крыльев. Само собой разумеется.

Смерть пришла за ним, и в этом случае она не стала посылать Белых Дам ему на помощь. Она пришла забрать его, по причине того, что он не справился с заданием. Вначале его, позже Мегги… Но кроме того это, возможно, лучше, чем слова Орфея.

Около было тёмным-черно, не обращая внимания на искры. Да, они все еще горели. Откуда они взялись?

Опять биение крыльев, и внезапно он почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Рука легла ему на лоб, погладила по лицу.

Знакомая рука.

– Что с тобой? Мо!

Реза. Этого не может быть. Возможно, Орфей показывает ему ее лицо, дабы утопить ее у него на глазах?

Она смотрелась совсем настоящей! Ни при каких обстоятельствах бы не поверил, что Орфей так прекрасно может обрисовывать. И какие конкретно утепленные у нее руки.

– Что с ним?

Голос Сажерука. Мо взглянул вверх и встретился с ним на том самом месте, где стоял Орфей. Сумасшествие.

Он видит сон и не проснется, пока Орфей не выпустит его.

– Мо! – Реза забрала его лицо в ладони.

Это сон. Ну и что? Какое же счастье ее видеть! Он всхлипнул от облегчения, и она обняла его.

– Тебе запрещено тут оставаться!

Не может быть, что она настоящая.

– Мо, послушай меня! Тебе запрещено тут оставаться.

– Не может быть, что ты тут.

Как тяжело ворочать языком! Как тогда, в лихорадке.

– Может – я тут!

– Сажерук погиб.

Реза… Какой у нее непривычный вид с заколотыми наверх волосами.

Между ними проплыло что-то колючее. Реза со страхом отскочила. Мо притянул ее к себе и ударил по двигавшейся тени.

Как во сне. Сажерук скинул веревку.

Она не доставала до дна, но шепот Сажерука удлинил ее огненными волокнами.

Мо схватил веревку – и опять выпустил.

– Я обязан остаться тут. – Вода, наполнявшая яму, казалась от искр багряной, как кровь. – Мне нельзя уходить.

– Что ты несешь! – Реза сунула огненную веревку в его влажные руки.

– Смерть. Мегги. – В данной тьме он разучился сказать. – Я обязан отыскать книгу, Реза.

Она опять положила ему в руки веревку. Волокна были тёплыми. Им нужно будет карабкаться скоро, дабы не обжечься.

Мо полез вверх, но темнота, казалось, прилипла к нему, как тёмная ткань.

Сажерук помог ему перебраться через край. Около ямы лежали двое солдат – мертвые либо оглушенные.

Сажерук взглянуть на него. Он наблюдал ему в сердце и видел все, что в том месте происходит.

– Ужасные картины, – сообщил он.

– Темнее чернил! – проговорил Мо хрипло. – Привет от Орфея.

Слова некуда не убежали. Боль. Отчаяние. Неприязнь. гнев. Его сердце наполнялось ими с каждым вздохом.

Как словно бы чёрная яма переместилась к нему в грудь.

Он забрал клинок у одного из воинов и притянул к себе Резу, ощущая, как она дрожит под чужой одеждой. Возможно, она и правда пришла к нему. Но как? И из-за чего Сажерук не лежит мертвым перед птичьими клетками? А что если это все же картины Орфея? – думал он, следуя за Сажеруком. – Что, если он показывает мне все это, дабы позже еще глубже затянуть во тьму? Орфей. Убей его, Мортимер, и его слова вместе с ним.

Личная неприязнь стращала Мо больше, чем тьма.

Слищком неукротимой она была, через чур кровавой.

Сажерук шел скоро. Он очевидно знал дорогу. Лестницы, ворота, нескончаемые коридоры – он ни разу не сбился, как будто бы камни подсказывали ему дорогу.

В том месте, где он проходил, на стенах выступало пламя и росло, окрашивая черноту золотом. Трижды они натыкались на воинов. Мо убивал их с удовольствием, как будто бы добрался до Орфея.

Сажеруку приходилось тащить его дальше, и он видел ужас на лице Резы.

Он схватился за ее руку, как утопающий. И ощущал тьму в.

Ах, Фенолио!

Заключенье: без отчаяния

Он закончил прощанье

и завещание с миром безнравственным

Завершил словцом потешным

Так и вы, определив об этом.

Не тужите над поэтом

Но сообщите: наконец-то

Он собственный уступит место.

А Парнас не опустеет:

Не так долго осталось ждать новый подоспеет.

Пускай ничтожный стихоплет

Не доставит вам хлопот.

Пауль Цех. Баллада, которой Франсуа Вийон завершает собственный завещание[35]

В руке гиганта. Его великана! Право, хорошо! Отнюдь не предлог огорчаться.

Если бы лишь Тёмный Принц не лежал так без движений. Если бы да кабы, Фенолио! Если бы ты успел дописать слова для Мортимера! Если бы ты имел хоть мельчайшее представление, как все отправится дальше…

Огромные пальцы держали его прочно, но с опаской, как словно бы привыкли носить человечков. Не весьма утешительная идея. Фенолио, право же, не хотелось кончить жизнь игрушкой великаньего детеныша.

Да, таковой финиш, непременно, направляться отнести к разряду самых нехороших и печальных.

Но задаёт вопросы ли кто-нибудь его вывод? Нет.

И тем самым мы опять оказываемся перед Главны Вопросом, – думал Фенолио. Его желудок от равномерного покачивания в великанской ладони медлительно, но правильно начинал ощущать себя так, как будто бы старик объелся фаршированных свиных ножек – коронное блюда Минервы. Да, Основной Вопрос.