Ii. ситуация в современном мире 3 страница

Однако последовательность «Старый мир – Средние века – Новое время» исчерпывает наконец собственный влияние. Сколь бы безнадёжно узким и плоским ни был он в качестве научной подкладки, все же он воображал собою единственный, не совсем лишенный философичности вариант, которым мы располагали для классификации отечественных результатов, и ему обязано оставшимся содержанием то, что до сих пор упорядочивалось нами под именем глобальной истории; но число столетий, талантливых разве что скрепляться еще данной схемой, в далеком прошлом исчерпано.

При стремительном приросте исторического материала, в особенности выходящего за рамки данного порядка, картина начинает распадаться в необозримый хаос. Любой не ослепший еще вконец историк знает и ощущает это, и только из страха утонуть держится он не смотря ни на что единственной ему известной схемы.

a…nНеобозримая масса людских существ, безбрежный поток, выступающий из чёрного прошлого, оттуда, где отечественное чувство времени потеряло собственную упорядочивающую активность и неспокойная фантазия – либо ужас – вколдовала в нас картину геологических периодов почвы, дабы скрыть за ней какую-то неразрешимую тайную; поток, теряющийся в столь же чёрном и безвременном будущем, – таков фон фаустовской картины людской истории. Однообразный прибой бесчисленных поколений тревожит широкую поверхность.

Ширятся сверкающие полосы. Мелькающие отсветы тянутся и пляшут над ними, морочат и темнят ясное зеркало, преображаются, вспыхивают и исчезают. Мы именуем их родами, племенами, народами, расами.

Они суммируют последовательность поколений в узком круге исторической поверхности.

В то время, когда в них угасает формообразующая сила, – а сила эта очень неоднородна, и с самого же начала предопределяет очень пластичность и неоднородную долговечность указанных образований, – вместе с нею угасают и физиогномические, языковые, умственные показатели, и явление снова растворяется в хаосе поколений. Арийцы, монголы, германцы, кельты, парфяне, франки, карфагеняне, берберы, банту – вот имена в высшей степени разнородных образований этого порядка.

На данной поверхности, но, величественными кругами расходятся волны великих культур. Они неожиданно всплывают, увеличиваются в шикарных линиях, успокаиваются, исчезают, и зеркало прилива снова одиноко и дремлюще вытягивается на опустевшем месте.

Культура рождается в тот миг, в то время, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некоторый лик из пучины безликого, что-то ограниченное и преходящее из бесконечного и пребывающего. Она расцветает на земле строго отмежеванного ландшафта, к которому она остается привязанной чисто вегетативно.

Культура умирает, в то время, когда эта душа осуществила уже полную сумму собственных возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, стран, наук и так опять возвратилась в прадушевную стихию. Но ее выполненное жизни существование, целая череда великих эр, в строгих контурах очерчивающих поступательное самоосуществление, воображает собою сокровенную, страстную борьбу за утверждение идеи против сил хаоса, давящих извне, против бессознательного, распирающего изнутри, куда силы эти злобно стянулись.

Не только живописец борется с сопротивлением материи и с уничтожением идеи в себе. Любая культура обнаруживает глубоко символическую и практически мистическую сообщение с протяженностью, с пространством, в котором и через которое она ищет самоосуществления. Когда цель достигнута и мысль, вся полнота внутренних возможностей, закончена и осуществлена вовне, культура неожиданно коченеет, отмирает, ее кровь свертывается, силы надламываются – она делается цивилизацией.

Это и имеется то, что мы ощущаем и понимаем при словах «египтицизм», «византизм», «мандарины». В таком виде может она, иссохшее огромное дерево в невинном лесу, еще тысячелетиями и столетиями топорщить собственные гнилые сучья. Мы видим это на примерах Китая, Индии, мира ислама.

Так и древняя цивилизация эры императоров с мнимой юношеской силой и полнотой гигантски вытарчивала вверх, отнимая свет и воздух у юной арабской культуры Востока.

Таков суть всех закатов в истории – внутреннего и внешнего завершения, доделанности, ожидающей каждую живую культуру, – из которых в самые отчётливых контурах вырисовывается перед нами «закат античности», в это же время как уже сейчас мы явственно чувствуем в нас самих и около себя брезжущие знамения отечественного – в полной мере однородного по длительности и течению с названным – события, которое падает на первые века ближайшего тысячелетия, – «заката Европы».

ИЗ КНИГИ Н. Я. ДАНИЛЕВСКОГОРОССИЯ И ЕВРОПА

aНиколай Яковлевич Данилевский (1822 – 1885) – русский философ, культуролог, один из основателей цивилизационного подхода к истории. Главный труд Данилевского, «Европа и Россия», печатался сперва в издании «Заря». Первое отдельное издание книги вышло в 1871 г.

Текст печатается по изданию: Данилевский Н. Я. Европа и Россия.– М.: Книга, 1991.n

a…nИтак, в случае если мы вправе вычислять совокупность науки за сокращение самой науки, – сокращение, в котором выражается значительное ее содержание и отражается степень ее совершенства, в случае если от данной совокупности зависит тот свет, что освещает все ее факты, то посмотрим, как удовлетворяет совокупность истории главным требованиям естественной совокупности. Поименую сперва эти требования, каковые, как само собой очевидно, должны быть и требованиями здравой логики.

1. Принцип деления обязан обнимать собою всю сферу делимого, входя в нее как значительнейший показатель.

2. Все предметы либо явления одной группы должны иметь между собою громадную степень сходства либо сродства, чем с явлениями либо с предметами, отнесенными к второй группе.

3. Группы должны быть однородны, другими словами степень сродства, соединяющая их участников, должна быть однообразна в одноименных группах.

a…nПерехожу сейчас к оценке общепринятой совокупности в науке глобальной истории.

Самая неспециализированная группировка всех фактов и исторических явлений пребывает в распределении их на периоды старой, средней и новой истории. Как же удовлетворяет это деление вышеизложенным требованиям естественной совокупности? Основанием отделения старой истории от средней и новой принято падение Западной Римской империи.

В новейших исторических произведениях, само собой разумеется, дело не представляется уж так, дабы с 476 годом на исторической сцене упал занавес, за чем имеет начаться новая пьеса; но самая сущность мало побеждает от этого улучшения в изложении. Как бы медлительно и неспешно занавес ни спускался и как бы, по мере этого опускания, ни вплеталась новая пьеса собственной интригою в ветхую, вопрос в том: достаточно ли велик занавес, дабы перегородить собою всю сцену, и возможно ли отыскать какой-либо второй, что был бы для этого велик?

Какое дело Китаю, какое дело Индии до падения Западной Римской империи? Кроме того для соседних заевфратских государств – не значительно ли ответственнее было падение Парфянского и происхождение Сасанидского царства, чем падение Западной Римской империи? Пала ли бы либо не пала эта империя, не одинаково ли бы случился имевший такие огромные последствия религиозный переворот в Аравии?

Основное же – из-за чего падение данной империи соединило в одну группу явлений (противополагаемую второй группе) судьбы Греции и Древнего Египта, уже и без того отживших, с судьбами Китая и Индии, продолжавших себе жить, как если бы Рима вовсе и на свете не было? Одним словом, образовывает ли падение Западной Римской империи, как оно ни многозначительно само по себе, таковой принцип деления, что обнимал бы собою всю сферу делимого? Ответ будет, по необходимости, отрицательный.

не меньше разумеется, что это происходит не оттого, что принцип был дурно выбран (выбран был наивозможно лучший), но оттого, что по большому счету нет для того чтобы события, которое имело возможность бы поделить судьбу всего человечества на какие конкретно бы то ни было отделы; потому что до сих пор, фактически говоря, не было ни одного одновременного общечеловеческого события, да, возможно, ни при каких обстоятельствах и не будет. Кроме того само христианство – явление, имевшее до сих пор самое огромное влияние на судьбы человечества и которое должно со временем обнять его в полной мере, – делается историческою гранью судеб каждого народа в разное время.

В случае если принять христианство за основную – историческую грань, то история Рима, имеющая своим предметом жизнь одного и того же народа, была бы расколота на две части, в это же время как вторая имеется, разумеется, предстоящее развитие первой, – ее итог, что не имел возможности кроме того быть значительным образом поменян внесением в римскую жизнь христианской идеи, уже не могшей возбудить изжившиеся начала ее. Итак, деление истории на старую (с одной стороны), и среднюю, и новую (иначе) совершенно верно так же не удовлетворяет первому требованию естественной совокупности, как деление растений на явнобрачные и тайнобрачные либо животных на позвоночных и беспозвоночных, совсем независимо от того, какие конкретно бы события мы ни приняли за исторические грани. И вправду, старая история имеется настоящее линнеевское тайнобрачие, куда (подобно тому, как гриб соединен с папоротником, по причине того, что они цветов не имеют) вкомканы греки с китайцами и египтянами потому лишь, что жили до падения Западной Римской империи.

Не лучше выполнено и второе требование, чтобы явления одной группы имели между собою более сродства, чем с явлениями, отнесенными к второй группе. Неужто, в действительности, история Рима и Греции имеет более связи и аналогии с историей Египта а также с историей Китая и Индии, чем с историей новейшей Европы? Очень позволительно в этом усомниться.

Но вся неверность, вся уродливость совокупности глобальной истории раскрывается самым разительным образом по отношению к третьему требованию: дабы степень сродства была однообразна в одноименных группах, т. е. в группах того же порядка. В это же время как в группе старой истории соединены Египет, Индия, Китай, Вавилон и Ассирия, Иран, Греция, Рим, каковые все проходили через разные ступени развития, мы видим, что ступени развития одного и того же племени германо-романского отнесены в разные группы – в так именуемые среднюю и новую истории, каковые разумеется воображают одну и ту же группу явлений, потому что новая история имеется лишь либо развитие заложенного в средние века, либо его отвержение и отрицание, совершаемое в той же самой среде, так что большое количество было исторических деятелей, каковые, начав собственную деятельность в средней истории, заканчивали ее в новой.

В это же время как не только Катон и император Константин, Перикл и Феодосии Великий, но кроме того император Фоги, фараон царь и Рамзес Соломон соединены в одну группу с Эпаминондом и Гракхами, мы видим, что какой-нибудь Рудольф Габсбургский – с императором Максимилианом, Филипп Прекрасный – с Людовиком XI и Ришелье а также султан Баязид – с султаном Солиманом, каковые делали одно да и то же дело, тем же плугом ту же борозду проводили, разнесены в различные столетия истории, так сообщить, в различные возрасты человечества. Не совсем ли это то же самое, что соединять ворону с устрицей, по причине того, что ни у той, ни у второй четырех ног нет?

Предлогом, либо ближайшею обстоятельством, к таковой ни с чем не сообразной группировке явлений была, разумеется, неточность возможности. Различия, подмечаемые в новых событий веков и характере средних, должны были показаться столь серьёзными и значительными для историков, к каким они были ближе (и по времени, и вследствие того что совершались в среде того же племени, к которому принадлежали эти историки), что все другое человечество и все предшествовавшие столетия представлялись им как бы на заднем замысле ландшафта, где все отдельные черты сглаживаются и он помогает лишь фоном для первых замыслов картины.

Но не кажущееся и видимость, а действительность и сущность составляют дело науки. Данный перспективный взор на историю произвел ту неточность, что вся совокупность фазисов совсем необычного развития нескольких одновременно и даже последовательно живших племен, названная старой историей, была поставлена наряду, на одну ступень с каждым из двух фазисов развития одного лишь племени, как бы третий начальный фазис развития этого племени.

Меньше сообщить, судьбы Европы, либо германо-романского племени, были отождествлены с судьбами всего человечества. Немудрено, что из этого нарушения правил естественной совокупности вышло идеальное искажение пропорций исторического строения, что линии его утратили гармонию и всякую соразмерность.

Фактически говоря, и Рим, и Греция, и Индия, и Египет, и все исторические племена имели собственную старую, собственную среднюю и собственную новую историю, другими словами как все органическое имели собственные фазисы развития, не смотря на то, что, само собой разумеется, нет никакой необходимости, чтобы их насчитывалось обязательно три – ни более ни менее. Как в развитии человека возможно различать либо три возраста (несовершеннолетие, старость и совершеннолетие – деление, принимаемое, к примеру, для некоторых гражданских целей), либо четыре (детство, молодость, возмужалость, старость), либо кроме того семь (младенчество, отрочество, молодость, юность, либо первая пора зрелости, возмужалость, дряхлость и старость), так же совершенно верно возможно отличать и разное число периодов развития в жизни исторических племен, что будет зависеть частично от взора историка, частично же от самого характера их развития, могущего подвергаться более либо менее частным переменам. Так и история Европы имеет настоящую, собственную, не основанную на перспективном обмане, старую историю – во временах, предшествовавших Карлу Великому, в то время, когда выделялись и образовывались из нестройного хаоса, последовавшего за переселением народов, государства и новые народности, воображавшие до тех пор пока еще лишь зародыш тех начал, развитие и разработка которых составит основное содержание средних, отрицание же и отвержение основное содержание новых столетий.

a…n Деление истории на старую, среднюю и новую, хотя бы и с прибавлением старейшей и новейшей, либо по большому счету деление по степеням развития – не исчерпывает всего богатого содержания ее. Формы исторической судьбе человечества, как формы растительного и животного мира, как формы людской мастерства (стили архитектуры, школы живописи), как формы языков (односложные, приставочные, сгибающиеся), как проявление самого духа, стремящегося осуществить типы хороша, красоты и истины (каковые в полной мере независимы и не смогут же почитаться один развитием другого), не только изменяются и совершенствуются повозрастно, но еще и разнообразятся по культурным типам.

Исходя из этого, фактически говоря, лишь в одного и того же типа, либо, как говорится, цивилизации, – и возможно отличать те формы исторического перемещения, каковые обозначаются словами: старая, средняя и новая история. Это деление имеется лишь подчиненное, основное же должно пребывать в отличении культурно-исторических типов, так сообщить, независимых, необычных замыслов религиозного, социального, бытового, промышленного, политического, научного, художественного, одним словом, исторического развития.

a…n Такое подчинение, в исторической совокупности, степеней развития – типам развития имеет еще то преимущество, что избавляет от необходимости прибегать к помощи ни на чем не основанных догадок о той точке пути, на которой в тот либо в второй момент пребывало человечество. Разглядывая историю отдельного культурного типа, в случае если цикл его развития в полной мере в собственности прошедшему, мы совершенно верно и точно можем выяснить возможность этого развития, можем сообщить: тут оканчивается его детство, его молодость, его зрелый возраст, тут начинается его старость, тут его дряхлость, либо, что то же самое, поделить его историю на старейшую, старую, среднюю, новую, новейшую и т. п. Мы можем сделать это с некоторым вероятием, при помощи аналогии, кроме того и для таких культурных типов, каковые еще не окончили собственного поприща.

Но что возможно сообщить о ходе развития человечества по большому счету и как выяснить возраст глобальной истории? На каком основании отнести жизнь таких-то народов, такую-то группу исторических явлений к старой, средней либо новой истории, другими словами к детству, юношеству, возмужалости либо старости человечества?

Не обращаются ли термины: старая, средняя и новая история (хотя бы и вернее употребленные, чем это сейчас делается) в слова без смысла и значения, в случае если их использовать не к истории отдельных цивилизаций, а к истории глобальной? В этом отношении историки находятся в том же положении, как и астрологи.

Эти последние смогут определять, со всей желаемой точностью, орбиты планет, каковые во всех точках подлежат их изучениям, смогут кроме того примерно определять пути комет, каковые подлежат их изучениям лишь в некоей их части; но что смогут они сообщить о перемещении всей Нашей системы, помимо этого разве, что и она движется и не считая некоторых предположений о направлении этого перемещения? Итак, естественная совокупность истории обязана заключаться в различении культурно-исторических типов развития как главного основания ее делений от степеней развития, по которым лишь эти типы (а не совокупность исторических явлений) смогут подразделяться.

перечисление и Отыскание этих типов не воображает никакого затруднения, поскольку они общеизвестны. За ними не признавалось лишь их первостепенного значения, которое, вопреки правилам естественной совокупности а также легко здравого смысла, подчинялось произвольному и, как мы видели, совсем нерациональному делению по степеням развития.

Эти культурные типы, либо самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке, сущность: 1) Египетский, 2) китайский, 3) ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский, либо древнесемитический, 4) индийский, 5) иранский, 6) иудейский, 7) греческий, римский, 9) ново-семитический, либо аравийский, и 10) германо-романский, либо европейский. К ним возможно еще, пожалуй, причислить два американские типа: мексиканский и перуанский, погибшие насильственною смертью и не успевшие совершить собственного развития.

Лишь народы, составлявшие эти культурные типы, были хорошими деятелями в истории ; любой развивал независимым методом начало, заключавшееся как в изюминках его духовной природы, так и в особых внешних условиях судьбы, в каковые они были поставлены, и этим вносил собственный вклад в неспециализированную сокровищницу. Между ними должно отличать типы уединенные – от типов либо цивилизаций преемственных, плоды деятельности которых передавались от одного второму, как материалы для питания либо как удобрение (другими словами обогащение различными усвояемыми, ассимилируемыми веществами) той земли, на которой должен был развиваться последующий тип.

Таковыми преемственными типами были: египетский, ассирийско-вавилоно-финикийский, греческий, римский, иудейский и германо-романский, либо европейский. Так как ни один из культурно-исторических типов не одарен привилегией нескончаемого прогресса и без того как любой народ изживается, то ясно, что результаты, достигнутые последовательными трудами этих пяти либо шести цивилизаций, вовремя сменявших одна другую и взявших к тому же сверхъестественный дар христианства, должны были на большом растоянии превзойти совсем уединенные цивилизации, каковы китайская и индийская, хотя бы эти последние и одни равнялись всем им длительностью судьбы.

Вот, мне думается, самое естественное объяснение и простой восточного застоя и западного прогресса. Но же и эти уединенные культурные типы развивали такие стороны судьбы, каковые не были в той же мере характерны их более радостным соперникам, и тем содействовали многосторонности проявлений человеческого духа; в чем, фактически, и содержится прогресс.

Не говоря о тех изобретениях и открытиях, каковые (как, к примеру, десятичная совокупность циферных знаков, компас, шелководство, а возможно, гравюра и порох) перенесены в Европу с Востока, через посредство арабов, разве архитектура и индийская поэзия не должны принимать во внимание обогащением общечеловеческого мастерства? Гумбольдт подмечает во второй части Космоса, что открытия индийских ученых в алгебре имели возможность бы составить обогащение европейской науки, если бы сделались известны ранее.

Но в второй области знания европейская наука вправду большое количество обязана индийской, как раз: понятие о корнях, играющееся столь ключевую роль в лингвистике, было выработано индийскими грамматиками. Китайское земледелие образовывает до сих пор высочайшую степень, до которой достигало это нужнейшее из искусств.

Но и эти культурные типы, каковые мы назвали хорошими деятелями в истории , не исчерпывают еще всего круга ее явлений. Как в нашей системе наровне с планетами имеется еще и кометы, появляющиеся иногда и позже на многие столетия исчезающие в пропастях пространства, и имеется космическая материя, обнаруживающаяся нам в виде падучих звезд, зодиакального света и аэролитов, так и в мире человечества, не считая положительно-деятельных культурных типов, либо самобытных цивилизаций, имеется еще временно появляющиеся феномены, смущающие современников, как гунны, монголы, турки, каковые, совершив собственный разрушительный подвиг, помогши испустить дух борющимся со смертью цивилизациям и разнеся их остатки, прячутся в прошлое ничтожество.

Назовем их отрицательными деятелями человечества. Время от времени, но, и зиждительная и разрушительная роль достается тому же племени, как это было с аравитянами и германцами. Наконец, имеется племена, которым (потому ли что самобытность их заканчивается в очень ранний период их развития либо по вторым обстоятельствам) не суждено ни зиждительного, ни разрушительного величия, ни хорошей, ни отрицательной исторической роли.

Они составляют только этнографический материал, другими словами как бы неорганическое вещество, входящее в состав исторических организмов — культурно-исторических типов; они, несомненно, увеличивают собою богатство и разнообразие их, но сами не достигают до исторической индивидуальности. Таковы племена финские и многие другие, имеющие еще меньше значения.

Время от времени нисходят на эту ступень этнографического материала погибшие и разложившиеся культурные типы, в ожидании до тех пор пока новый формационный (образовательный) принцип снова не соединит их, в смеси с другими элементами, в новый исторический организм, не воззовет к независимой исторической судьбе в форме нового культурного типа. Так произошло, к примеру, с народами, составлявшими Западную Римскую империю, каковые и в собственной новой форме, подвергшись германскому образовательному принципу, носят название романских народов.

Итак, либо хорошая деятельность самобытного культурного типа, либо разрушительная деятельность так называемых бичей Божьих, предающих смерти дряхлые (томящиеся в агонии) цивилизации, либо служение чужим целям в качестве этнографического материала – вот три роли, каковые смогут выпасть на долю народа.

Вникнем сейчас пара ближе в характеры и свойство разных культурно-исторических типов; не окажется ли в них таких неспециализированных линия, таких обобщений, каковые имели возможность бы принимать во внимание законами культурного перемещения и каковые, будучи выводами из прошедшего, имели возможность бы являться нормой для будущего? В случае если группировка исторических явлений по культурным типам вправду соответствует требованиям естественной совокупности в применении к истории, то такие неспециализированные выводы, такие обобщения обязательно должны, так сообщить, сами собой появляться. Они должны проистечь из самого размещения фактов, когда исторические явления станут на подобающее им относительно друг к другу место, не будучи насильственно натягиваемы в угоду какой-либо предвзятой идее, из них самих не вытекающей; такой мы вычисляем идею размещения явлений глобальной истории по ступеням развития, приведшую к нерациональному делению ее на старую, среднюю и новую – три отдела, составляющие словно бы бы эволюционные фазисы развития всего человечества, забранного в целом, причем качественное различие племен людской рода совсем упускается из вида.

a…n Начну прямо с изложения некоторых неспециализированных выводов либо законов исторического развития, вытекающих из группировки его явлений по культурным типам.

Закон 1. Всякое племя либо семейство народов, характеризуемое отдельным языком либо группой языков, достаточно родных между собою, – чтобы сродство их ощущалось конкретно, без глубоких филологических изысканий, образовывает самобытный культурно-исторический тип, если оно по большому счету по своим духовным задаткам способно к историческому формированию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Чтобы цивилизация, характерная самобытному культурно-историческому типу, имела возможность зародиться и развиваться, нужно, дабы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурного типа не передаются народам другого типа. Любой тип производит ее для себя при большем либо меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших либо современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, характерная каждому культурно-историческому типу, тогда лишь достигает полноты, богатства и разнообразия, в то время, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, – в то время, когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, либо политическую совокупность стран.

Закон 5. Движение развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем долгим одноплодным растениям, у которых период роста не редкость неизвестно продолжителен, но плодоношения и период цветения довольно мал и истощает раз окончательно их жизненную силу.

a…n Неужто же историческая деятельность, результаты, достигнутые судьбой одного культурного типа, остаются совсем бесплодными для всех остальных ему современных либо последующих типов? Неужто должны типы эти оставаться столь же чужды один второму, как, к примеру, Китай для остального мира? Само собой разумеется, нет.

Выше было уже увидено, что преемственные культурные типы имеют естественное преимущество перед уединенными.

Каким же образом происходит это преемство? Вся история обосновывает, что цивилизация не передается от одного культурного типа второму; но из этого не нужно, чтобы они оставались без всякого действия друг на друга, лишь это действие не есть передача, и методы, которыми распространяется цивилизация, нужно себе правильнее уяснить.

Самый несложный метод этого распространения имеется пересадка с одного места на второе при помощи колонизации. Так финикияне передали собственную цивилизацию Карфагену, греки – Южной. Сицилии и Италии, британцы Австралии и Северной Америке.

Если бы где-либо и когда-либо существовала общечеловеческая цивилизация, то, разумеется, должно было бы хотеть в ее заинтересованностях, чтобы данный метод распространения был везде употреблен, другими словами дабы вторых народов, не считая выработавших эту общечеловеческую цивилизацию, вовсе не было,– совершенно верно как, как, к примеру, в интересах земледелия очень было бы нужно, дабы никаких сорных трав на свете не было; и, пожалуй, как позволительно земледельцу всеми мерами их уничтожать, так было бы позволительно распространителям единой общечеловеческой цивилизации уничтожать другие народы, служащее более либо менее тому препятствием. Потому что, несомненно, те, каковые выработали цивилизацию в наичистейшем виде, способны ее сохранить и распространить ее по лицу почвы, что было бы самым прямейшим, легчайшим и действительнейшим способом осуществления прогресса. В случае если же такая способа, неоднократно, но, с успехом употребленная в других местах и Америке, показалась бы через чур радикальной, то, по крайней мере, следовало бы государства и народы, не принадлежащие к общечеловеческому культурному типу, лишать силы противодействия, т. е. политической самобытности (хотя бы то было при помощи пушек либо опиума,- как говорится: не мытьем, так катаньем), чтобы обратить их со временем в подчиненный, служебный для высших целей этнографический элемент, мягкий, как глина и воск, и принимающий без сопротивления все формы, каковые ему заблагорассудят дать.

Вторая форма распространения цивилизации имеется прививка, и обыкновенно это и разумеют под передачей цивилизации. Но прививку разумеют тут в загадочном, мистическом смысле, приписываемом данной операции людьми, не привычными с физической теорией, ни с садоводной практикой,– в том смысле, по которому привитый глазок либо прищепленный черенок обращает дичок в добропорядочное плодовитое дерево либо кроме того яблонь в грушу, сливу, абрикос, и обратно.

Но в этом загадочном, так сообщить, чудесном, смысле прививки нет ни между растениями, ни между культурно-историческими типами, как тому представлено было достаточно примеров. Почка, засунутая в разрез древесной коры, либо черенок, прикрепленный к свежему срезу ствола, нисколько не изменяют характера растения, к которому привиты. Дичок остается так же, как и прежде дичком, яблоня – яблоней, груша – грушей.

Привитая почка либо черенок кроме этого сохраняют собственную природу, лишь почерпают необходимые им для развития и роста соки через посредство того растения, к которому привиты, и перерабатывают их сообразно собственному своеобразному и формационному, либо образовательному, началу. Дичок же обращается в средство, в служебное орудие для лелеемого черенка либо глазка, составляющих как бы неестественное чужеядное растение, в пользу которого обрезываютветви, идущие от корня и самого ствола, дабы они его не заглушили.

Вот подлинный суть прививки. Таким совершенно верно греческим черенком либо глазком была Александрия на египетском дереве, так же совершенно верно привил Цесарь римскую культуру к кельтскому корню – с громадной ли пользою для Египта и для кельтского племени, предоставляю делать выводы читателям.

Нужно быть глубоко уверенный в негодности самого дерева, дабы решаться на подобную операцию, обращающую его в средство для чужой цели, лишающую его возможности приносить цветы и плоды sui generis[247], нужно быть твердо уверенным, что из этих цветов и плодов ничего хорошего в собственном роде выйти неимеетвозможности. Как бы то ни было, прививка не приносит пользы тому, к чему прививается, ни в физиологическом, ни в культурно-историческом смысле.