Я не смогла умерить свое любопытство и я попыталась ее разговорить. однако провести нору было невозможно.

– Данный сюрприз вынудит тебя забыть об усталости. Ты обязана стремительнее сама все заметить.

– Ты сделала новый декор в моей комнате?

– Значительно лучше, – засмеялась Нора.

– Ты отыскала запрятанный клад, и мы сейчас богачи?

– О, я тебя знаю: ты желаешь выпытать у меня правду, но я все равно ничего тебе не сообщу.

Я желала как возможно скорее возвратиться в Канаду. Обещанный сюрприз, и, самое основное, предвкушение счастья от встречи с родными вынудили меня отложить собственные благотворительные проекты. Но я знала, что это ненадолго.

Появившийся из прошлого

Дети с нетерпением ожидали моего возвращения. Я также была счастлива заметить семью. Какое это счастье – опять соединиться со собственными детьми!

В то время, когда я вошла в отечественное жилище, в том месте стояла неестественная тишина. Неожиданно я заметила, как с кресла поднимается большой, широкоплечий юный человек, черты лица которого показались мне привычными…

Амир! Неужто это вероятно?

Амир – мой выросший далеко от меня сын, которого я выносила и которого забрали у меня сразу же по окончании рождения. Мой сын, ни при каких обстоятельствах не вычислявший меня настоящей матерью, скорее, легко существом, произведшим его на свет. Ему говорили, что я тогда была через чур юный и безответственной.

Мой сын, которого я так мало носила на руках, все это время сторонился меня, считая, что я категорически отказалась воспитывать его. Я обожала Амира, в то время как он, совсем юный, предал меня и собственных сестер.

В течение продолжительных лет разлуки я разрывалась между ненавистью и любовью к сыну. Но и он, конечно же, страдал, осмыслив собственные поступки.

Растерявшись, я в один момент желала и очень сильно прижать его к себе, и оттолкнуть, дабы он осознал, какую сильную боль причинил мне.

Время как будто бы остановилось. Я стояла, не двигаясь, подняв руку ко рту, с мокрыми от слез глазами. Смущенный не меньше моего, Амир также не знал, что делать и сказать.

Его покрасневшие глаза свидетельствовали о пролитых сравнительно не так давно слезах.

Мое рыдание порвало тишину и было красноречивее всяких слов. Амир сделал ход навстречу, и я, обширно раскрыв руки, заключила его в объятия. Лишь в то время, когда мы прижались друг к другу, слова смогли пробиться через стенке чувств.

– Из-за чего, Амир, из-за чего? – постоянно повторялая.

Он плакал и через слезы сказал, не останавливаясь:

– Забудь обиду меня, я не знал. Нора мне все поведала. Забудь обиду меня. Все эти долгие годы меня обманывали.

Я думал, ты не желаешь меня, ты не обожаешь меня, а обожаешь лишь собственных дочерей. Забудь обиду меня, мама…

Ни при каких обстоятельствах еще Амир не называл меня мамой. Так он обращался к второй, приемной матери. Моей матери.

Сейчас он то и дело именовал так меня.

расстояние и Время сгладили скорбь. В то время, когда моя мать похитила его у меня, я была так потрясена, что это покинуло неизгладимый след в моем сознании. Мне казалось, что я родила не сына, а младшего брата, что лишь и ожидал мельчайшей неточности с моей стороны, дабы совсем отвернуться от меня.

Только воображая, что родила собственного брата, я имела возможность как-то растолковать себе настоящее положение вещей.

Был он виноват передо мной либо нет, основное, что в тот момент он стоял рядом, а я имела возможность прижимать его к себе и плакать, раздираемая противоречивыми эмоциями. Каждые слова были лишними в таковой ситуации. Обязана ли я была поведать ему всю правду о том, что происходило в отечественной семье?

Либо ничего не растолковывать и обиженно замкнуться?

Чья это была вина? Лишь его либо нас обоих? Так как без моей помощи он не смог в одиночку противостоять жестокости и мерзости.

К тому же тогда он был всего лишь ребенком. Моим родителям не составляло труда манипулировать им. А я, разве я пробовала приблизить его к себе?

Но к чему сейчас ворошить принесшее столько страданий прошлое? Что сделано, то сделано, и сейчас нужно было постараться наверстать потерянное и сблизится с сыном. Меня охватила такая нежность, что все нехорошее растаяло, как будто бы дым.

Амир совершил с нами практически 14 дней. В то время, когда мы выходили на улицу, привычные принимали его за моего друга, что не имело возможности не вызывать у нас хохот. Он кроме этого познакомился с тремя собственными братьями, к каким сходу начал относиться покровительственно, скорее как папа, а не как брат.

Словом, мы наслаждались обществом друг друга, с опаской избегая скользких тем, дабы опять не увязнуть в прошлом. Амир сожалел о том, что свято поверил, словно бы его мать бросила его для двух собственных дочерей. Как раз исходя из этого он отказался нам помогать, в то время, когда мы втроем были закрыты в кладовой, стали узниками моих своих родителей.

Тогда мой родной сын приносил нам скудный арестантский паек и без душевного трепета закрывал за собой двери на замок. Я желала поболтать с ним, убедить его оказать помощь нам, но он лишь смеялся мне в лицо, приобретая удовольствие от вида отечественных страданий. Он упрямо отказывался нам помогать, испытывая, как я думаю, чувство превосходства.

Неудивительно, поскольку с самого раннего детства ему вдалбливали в голову, что настоящая мама та, которая воспитывает, а не та, которая произвела на свеч-. Данный урок он усвоил прекрасно.