Королевский совет в мобиссоне

Итак, мессир де Мариньи, какие конкретно новости?

— Ни одной плохой, ваше величество. Я только что из Парижа. Бунт усмирен. В

I ампле по окончании вашего отъезда все так же, как и прежде. Рыцарям еще раз был обещан протекторат папы.

Филипп сидел на данный момент в собственном любимом кресле, разглядывая на противоположной стенке фламандский ковер, что украшал покои в Мобиссонском аббатстве. Король собрал собственных верных слуг незадолго до госсовета, дабы обсудить с ними серьёзные дела. При словах Мариньи Филипп резким перемещением быстро встал с кресла и заходил широким решительным шагом из угла в угол.

После этого он остановился перед собственным камергером, которого с недавних пор нарек суперинтендантом королевства, и внимательно взглянуть на Мариньи.

— Мы должны вынудить Магистра подчиниться королевской власти! — нежданно звучно сказал Филипп. Выдержав маленькую паузу, властитель Франции продолжил: — Глупый старик. Он все еще желает играться в эти игры и вычисляет себя совсем свободным.

Что ж, нужно будет показать ему, кто есть подлинным правителем в этом государстве.

Я слышал, словно бы тамплиеры планировали по окончании падения Святой Почвы сделать мое королевство собственной резиденцией. Тевтонские рыцари покинули Восток, дабы основать собственный государство среди язычников в северо-восточной части Европы. Возможно, тамплиеры желают сделать что-то подобное по отношению к югу Франции, дабы быть поближе к Риму?

Не просто так их обвиняли в сношениях с катарами?

— Сир, я пологаю, что это досужие догадки, — нежданно вмешался в беседу Гийом де Ногаре.

— Из-за чего вы так уверены?

— По вашей милости, являясь вашим представителем при папском престоле еще в правление еретика Бонифация VIII, могу заявить, что подробнейшим образом изучил дела инквизиции относительно катар. И мне не удалось найти никакого намека, кроме того самого не сильный, на то, что эти отношения имели возможность иметь место.

— Прекрасно, прекрасно! Я вам верю, Ногаре. Но слухи также не появляются просто так. Кому, как не нам, знать об этом.

И король снова принялся расхаживать по помещению.

— Замысел, что я планирую обсудить на данный момент с вами, по моему разумению, должен быть осуществлен как возможно скорее и любой ценой. Нужно наказать этих возгордившихся предателей. Это по вине тамплиеров было сорвано взятие крепости Аскалон.

Тогдашний Магистр, хотя разграбить город посредством лишь собственного ордена и тем самым взять громаднейшую добычу, приказал завалить пролом в стенке, и победа практически уплыла из рук христиан. А вспомните Фридриха II! Император был так обижен поведением тамплиеров на протяжении крестового похода, что решил изгнать их из Сицилии и конфисковать владения рыцарей.

Я уж не говорю о Людовике Святом, моем славном деде. Тамплиеры и тогда решили устроить торг за его спиной.

— Сир, — хотя подлить масла в пламя, начал Ногаре. Известие о том, что король скрылся на протяжении финансового бунта в замке Тампль, очень сильно его озадачило. Ногаре кроме того начал подумывать о побеге.

Филипп в полной мере имел возможность выследить собственного легата и найти приверженность последнего ереси катар. Но думается, все опасения были напрасными. На протяжении бунта король был сам напуган, и его появление в Тампле разъяснялось только игрой слепого случая.

А на данный момент повелитель желает собственный унижение на тех, кто стал невольным свидетелем королевского позора. — Сир, разрешите напомнить вам о возмущениях самой Церкви довольно возмутительного поведения некоторых служителей ордена Храма. В качестве собирателей податей рыцари принимают в свои ряды всех кого ни попадя, только бы платили соответствующий вступительный взнос. Так вот, один из таких служителей — неграмотный мирянин, ведущий хаотичный образ судьбы, — избил в кровь викария одной церкви.

— Спаси и сохрани! — скоро перекрестился король, мгновенно впадая при аналогичных «ужасных» рассказах в собственную простую набожность. — И дальше, дальше что было?

— А дальше он совершил еще более наглый проступок, — продолжил легат, радуясь, что нащупал нужную тему и сумел завладеть вниманием короля. — В то время, когда епископ запретил провинившемуся находиться при богослужении, пока он не очистится, собиратель податей, пользующийся как храмовник привилегией неприкосновенности, силой вынудил священника отслужить обедню. Говорят, что епископ совсем случайно избежал позорного избиения. А вспомните Иннокентия III.

Отец довольно часто сказал, что его апостольский слух всегда возмущается жалобами на поступки рыцарей.

— Напомните, напомните мне об этом, Нежаре. Я вижу, что не напрасно сделал вас послом в Риме. Вы сумели определить в том месте много нужного.

Ногаре любезно поклонился и продолжил:

— Отец Иннокентий III сказал, что рыцари

Храма, нарушая божеский закон, позоря Церковь, с вызывающей надменностью злоупотребляют огромными привилегиями, каковые были представлены им. Они дают собственный крест всякому бродяге, что соглашается платить им каждый год два либо три денье, и считаюм, что подобные служители смогут делать обязанности духовенства и есть в праве на христианское погребение кроме того тогда, в то время, когда над ними тяготеет отлучение от Церкви. Совращенные так демоном, они, со своей стороны, совращают души верных.

— Спаси и сохрани! Спаси и сохрани! — снова начал осенять себя крестным знамением Филипп Прекрасный.

Мариньи, ощущая, что уступил Ногаре пальму первенства в собственном влиянии на короля, решил вступить в беседу и показать собственные познания и в данной области, а не только в том, что касалось финансов.

— Сир, я знаю, что при собственном основании орден еще не проявлял никаких показателей страшной ереси. Сам святой Бернар благословил рыцарей. Все началось с того, в то время, когда один из Магистров попал в плен к вавилонскому султану. Он взял свободу при условии, что введет в орден антихристианские обряды.

И вдобавок я слышал, что в первые времена два тамплиера ездили верхом на одной и той же лошади.

В одной из битв сидевший спереди поручил себя Христу и был не легко ранен; второй поручил себя тому, кто лучше окажет помощь ему, и остался невредим. Данный второй был, говорили, демоном, принявшим человеческий образ; он сообщил собственному раненому приятелю, что если бы он захотел уверовать в него, то богатство и могущество ордена увеличились бы. Тамплиер разрешил себя совратить, и с этого дня заблуждения и нечестие воцарились среди храмовников.

— Наивно, Мариньи, но в полной мере в народном духе. Возможно распространить как слух. Позаботьтесь об этом, — отметил король.

Сейчас Филипп уже прекратил ходить из угла в угол.

Он застыл среди помещения, обдумывая что-то крайне важное. — Дорогой Ногаре, я поручил вам как-то допросить этого перебежчика. Забыл, как его кликали…

— Эскен де Флойран, сир.

— Вот-вот. Поведайте, что поведал вам данный Эскен.

Ногаре с большим трудом на данный момент сдерживал охватившее его весёлое беспокойство. Неужто все складывалось как раз так, как он желал? Допрос состоялся уже давно, в 1304 году, другими словами два года назад, и Гийом кроме того сделал вывод, что король забыл о собственном поручении.

Но вот все сомнения сзади. Филипп не на шутку заинтересовался делом храмовников.

А тогда, в июне 1304 года, король Франции умышленно подтвердил все привилегии тамплиеров и, не обращая внимания на признания Эскена де Флойрана, в октябре того же года издал указ, которым рыцарям Храма предоставлялись новые привилегии, к тому же в тёплых выражениях восхвалялись их заслуги перед христианским миром. Тогда Ногаре утратил всякую надежду в недалеком будущем расправиться с ненавистными рыцарями посредством короля.

Значит, что-то весьма значительное, что-то крайне важное вынудило Филиппа поменять собственный отношение к ордену. Подул ветер успеха, и сейчас остается только молиться Всевышнему Света всех катар, дабы ветер данный не поменял направления. Сейчас держись, последний бастион папства!

Пожалуй, ему, Гийому де Ногаре, удастся все-таки раздуть очистительный пламень мести и сжечь в нем сперва тамплиеров, а после этого и все другое.

— Сир, — сказал вслух королевский легат и поперхнулся, — Сир! Упомянутый вами Эскен де Флойран сказал на допросе, что орден в далеком прошлом +строил план упразднения королевской и папской власти. Потеряв собственные владения в Святой Почва, они решили подчинить себе целый христианский мир, установив везде власть жрецов, каковые бы правили за спиной его министров и короля.

Роль жрецов орден решил взять на себя.

— Прошу вас обоих, как самых верных моих слуг, заберите это дело ц собственные руки, и срочно. На ожидания уже нет времени. Начните срочно осуществлять отечественный замысел. Залепите уши воском.

Не слушайте ни папу, ни придворных.

Не принимайте у себя никаких просителей, каковые начнут оказаться у ваших дверей от лица Святого престола либо самих рыцарей. Будьте неколебимы. Найдется много языков, готовых упрекнуть нас в том, что мы действуем не для справедливости, а преследуем другие цели.

Замысел мой несложен и понятен. Я сделал вывод, что в случае если под мою крепость роют подкоп, дабы взорвать стенке, то направляться рыть навстречу и замыслу храмовников противопоставить собственный личный.

Нужно за одни сутки неожиданно арестовать всех тамплиеров, которых удастся найти на территории моего королевства.

— Как?! — в один голос вскрикнули глиняные человечки Филиппа Прекрасного и повскакали с мест.

Королю понравилось, что он так удачно смог дернуть собственных марионеток сходу за все ниточки. Ему удалось поразить кроме того тех, кто претендовал на талант просматривать мысли повелителя Франции.

— Да! Как раз так. Сейчас на громадном совете я отдам приказ об аресте тамплиеров.

Но, дабы достигнуть цели, нужно быть осмотрительным и предусмотрительным, исходя из этого то, что услышит совет, будет только частью замысла.

Вам же как своим преданным слугам я доверяю само его выполнение и наделяю вас огромными полномочиями.

— Но, сир, — получил наконец голос Мариньи, — разве у нас хватает сил, дабы совершить подобные аресты?

Король снова зашагал по помещению. Если он вылепил этих уродцев из глины и сделал собственными слугами, то это их дело придумывать, как осуществить его, Филиппа, самые храбрые планы. Ногаре прочёл эту идея во взоре собственного повелителя и осознал, что настал его час.

— Смею заверить вас, дорогой мессир Мариньи, что аналогичной силой мы располагаем.

При этих словах король остановился и, стоя спиной к своим собеседникам, стал терпеливо ожидать продолжения. Заметив, с каким вниманием король отнесся к его словам, Ногаре осознал, что фраза, кинутая кстати из несложного жажды утереть шнобель королевскому камергеру, может на данный момент или погубить его, или оказать помощь вознестись на недосягаемую высоту.

Филипп стоял и ожидал продолжения, а Ногаре думал, как ему вывернуться. «Что погубило катар? — рассуждал лихорадочно легат. — Катар погубило то, что их назвали еретиками. Какая ирония судьбы! Сейчас и тамплиеров направляться обвинить в том же самом.

Нужно отнять у них защитников христианства и ореола святости.

И тогда против рыцарей ополчится целый христианский мир. От испуга предателей станет все больше, и орден начнет разрушаться изнутри, преобразовываясь в колосса на глиняных ногах».

Не выдержав затянувшейся паузы, король повернулся к собственному легату.

— У вас плохая манера, Ногаре, замолкать на самом увлекательном месте. Итак, я слушаю. О какой силе вы планировали поведать нам?

— Эта сила превосходит мощь любой армии. Она может сломить сопротивление десяти таких орденов, как храмовники. Я имею в виду Матерь отечественную Святую церковь.

— Так, так. Предлагаете, как и при с безбожным папой Бонифацием VIII, заявить тамплиеров еретиками?

— Предлагаю воедино показания свидетелей и послать храмовников на костер. Сир, перед нами несложная юридическая неприятность, и больше ничего. Я недаром стал доктором права в Монпелье.

Что-что, а подобный процесс я имел возможность организовать и запутать всех в юридических тонкостях, в которых не очень-то разбираются отечественные неприятели. Отныне так как я могу вычислять тамплиеров отечественными неприятелями?

— Имеете возможность, имеете возможность, — медлительно сказал король.

Филипп близко подошел к собственному легату и положил ему руку на плечо. Голем был умнее и умнее, чем он предполагал.

— Мстите за то, что вас отлучили от Церкви?

— Меня отлучил еретик, соответственно, данный акт юридически не имеет силы.

— Тогда для чего вам это?

Вопрос был задан напрямую и потребовал немедленного ответа. Не говорить же, в действительности, внуку Людовика Святого о собственной приверженности ереси катар и об очистительном пламени. Но, на какое-то мгновение в душе легата появился соблазн прокричать королю прямо в лицо все, что он думает в действительности, а в том месте — будь что будет.

Филипп увидел необычный блеск во взгляде собственного слуги и осознал, что Ногаре недоговаривает чего-то самого главного. Но не стал настаивать. К этому возможно возвратиться и позднее.

Глиняный человечек возомнил себя через чур независимым.

Пускай потешится. Предложенный движение в данной сложной политической интриге был вправду вели-

колепен: заменить назревающую гражданскую

войну несложным судебным процессом. Но такая идея хороша только головы короля, а не его слуги.

За этим карликом нужен глаз да глаз. Пускай окажет помощь расправиться с храмовниками, а в том месте и его возможно будет вернуть в прошлое состояние.

— Что ж! Подготовьте все для будущего процесса.

— Как будет угодно вашему величеству.

— Сейчас на совете я лишу звания и архиепископа хранителя королевской печати и передам эту должность вам, Ногаре.

Филипп кинул стремительный взор в сторону Мариньи и заметил злобы и блеск зависти, что на секунду прожег зрачки верного камергера. «Сперва битва титанов, сперва тамплиеры, а позже позабавлюсь борьбой карликов, — поразмыслил король. — Нет, власть — это не только бремя, но и красивое развлечение. Хоть так возможно бороться с ночными и бессонницей кошмарами».

Карлики остались за тяжелой дверью и слышали только, как король сказал: «Пишите, мессир Майард. Этого дня 14 сентября года одна тысяча триста седьмого от Рождества я, король Франции, приказываю арестовать всех тамплиеров, каковые окажутся на территории моего королевства».

И больше уже ничего не было возможности разобрать в вставшей буре голосов и в грохоте падающих на пол тяжелых кресел.

Арест

С обидой и горечью в сердце видим мы эти страшные, хорошие всяческого порицания примеры ужаснейших правонарушений, слушаем историю ужасных злоумышлений, мерзких позорных деяний, воистину дьявольских, чуждых роду людской».

Данной фразой начинались тайные предписания Филиппа Прекрасного, обращенные к бальи и сенешалям на территории всей Франции. Предписания эти были разосланы 14 сентября 1307 года, дабы указанные госслужащие предприняли соответствующие меры для арестов тамплиеров во всем королевстве.

Король информировал своим слугам, что, к его ужасу и удивлению, люди «действительно верующие и хорошие» поведали ему о преступных деяниях участников этого ордена, каковые «были волками в овечьей шкуре» и как бы вторично распяли Иисуса Христа, воистину причинив ему «куда более ожесточённые страдания, чем те, каковые он уже претерпел на кресте». Эти люди, считаясь честными христианами, в действительности на протяжении приема в братство трижды отрекались от Иисуса Христа и трижды плевали на Святое распятие. После этого, всецело сняв мирскую одежду, они нагими представали перед кем-либо из старших братьев, несущих ответственность за их прием в участников ордена, и тот человек целовал их пониже поясницы, в пупок и в губы «самым бесстыжим образом, но в полном соответствии с нечестивым уставом этого ордена».

Более того, по обету они после этого обязаны были потворствовать преступным плотским утехам с другими участниками ордена либо сами должны были стать содомитами, «в то время, когда их просили об этом, от них потребовали этого, и у них не было ни мельчайшей возможности отказаться».

И наконец, «эти нечистые люди отказывались от чаши со святой водой» и совершали подношения идолам.

Тамплиеры собственными делами и порочными словами «оскверняли отечественную почву, загрязняя ее развратом, стирая с лица ее Божью росу и отравляя чистый воздушное пространство, которым мы дышим».

«Вначале, — признавался король в собственном предписании, — я сомневался в справедливости всех этих обвинений, полагая, что распространители и доносчики столь ужасных и немыслимых слухов в полной мере имели возможность функционировать по злобе, из зависти, в припадке бешенства либо же побуждаемые жадностью, а не из одного только жажды обезопасисть справедливость и истинную веру». Но же обвинения были столь бессчётны, доводы столь правдоподобны, что это стало причиной у короля «достаточно подозрения и серьёзные опасения».

А потому он встретился с папой и созвал на совет королевскую курию, куда входили бароны и прелаты, дабы всесторонне разглядеть данный вопрос и докопаться до истины. В следствии всех дискуссий, подкрепленных к тому же просьбой о помощи Гийома де Пари, назначенного папой инквизитором Франции, «взывавшего к силе отечественной руки», король издал указ о содержании и повальных арестах тамплиеров их в колонии до церковного суда. Их имущество, как движимое, так и недвижимое, подлежало отправке и конфискации — без изъятия! — на хранение в королевскую казну.

Считалось, что кроме того в случае если кое-какие рыцари окажутся невиновными — а это было в полной мере возможно, — то судебное расследование все равно отправится им на пользу, потому что все тамплиеры были чересчур очень сильно скомпрометированными.

Заканчивалось тайное предписание следующими словами: «Мы, кого Господь поместил на сторожевую башню королевского величия, дабы мы имели возможность оттуда защищать вероучение Святой церкви и всеми силами стремились множить последовательности действительно верующих, приказываем приступить к осуществлению данного предписания на утренней заре 13 октября в пятницу».

С этого момента история ордена полна, с одной стороны, всевозможных тайн, а с другой — поведение самих тамплиеров поражает собственной демонстративной нерешительностью. Создается чувство, словно бы храмовники, зная о подготавливающихся массовых арестах, и не планировали ничего предпринимать.

За много дней до арестов сенешали короля дерзко проникали на территории, находящиеся в собствености ордену, дабы заняться описью имущества, которое в недалеком будущем должно было отойти в казну. Чтобы не было подозрений предлагалось то же самое сделать и по отношению к вторым орденам под тем предлогом, что настала пора платить церковную десятину. Но только слепой не видел подлинной обстоятельства аналогичной активности.

Наконец отец Климент V незадолго до арестов сам позвал к себе высших сановников ордена. Отец сказал им об обвинениях. Тамплиеров давали предупреждение и в явном виде позволяли понять, что во Франции им больше делать нечего, а оставаться в Париже легко страшно.

Но иерархи нормально возвратились к себе в Тампль и начали покорно ожидать, в то время, когда их придут арестовывать.

И еще одна очень важная подробность, которая, скорее, не проясняет, а только усугубляет неспециализированную воздух таинственности около всех обрисовываемых событий.

Так, незадолго до собственного ареста, 12 октября, Жак де Моле находился на погребении жены брата короля Шарля де Валуа Екатерины и имел честь держать шнурок балдахина. Магистра предотвратили. Предотвратили очевидно и тайно.

Отец сам поведал ему о тех обвинениях, каковые возводили на орден слуги короля, а сенешали и бальи начали уже проводить опись имущества. В данной ситуации нужно было предпринимать какие-то контрмеры — призывать к оружию братьев, объявлять осадное положение и в боевом порядке покидать Париж и Францию. Что-то подобное и совершили, к примеру, храмовники Испании, в то время, когда очередь дошла и до них.

Так, не обращая внимания на захват Магистра крепости и арест Арагона Пенискола, король Хайме II не смог добиться полного успеха. Большие и стратегически ответственные замки Испании так же, как и прежде были в руках тамплиеров, каковые скоро укрепили собственные позиции, собираясь оказать вооруженное сопротивление. Миравет, Монсон, Аско, Кантавьеха, Вильель, Кастельоте и Чаламера не сдавались.

Эти крепости были неприступными для мавров и для короля.

Боевые действия завершились только два года спустя, в то время, когда храмовники сами нежданно выразили желание сдаться на милость папы.

Отметим, что военная мощь ордена намного превосходила и по численности и по мастерству пятитысячное войско Филиппа Прекрасного, которое проигрывало одну битву за второй в сражениях с британцами.

Но вместо этого Магистр принял приглашение короля, сделав вид, что ничего не происходит.^ В этом поведении чувствуется сознательная готовность принести себя в жертву.

Дабы хоть в какой-то мере разобраться в обстоятельствах столь необычного поведения доблестных рыцарей Храма, обратимся к перечню арестованных. Но прежде отметим, что к 1307 году орден без шуток изменился в сравнении с первыми славными годами собственного существования. Два цвета боролись между собой: белый и коричневый.

Причем коричневый все больше начинал господствовать в ордене.

Отметим, что коричневое одеяние носили в братстве не рыцари, не солдаты, а люди низкого происхождения — по большей части крестьяне. Так вот. Признание в некоторых, в противном случае и во всех правонарушениях, перечисленных в королевском указе от 14 сентября 1307 года, было получено от 134 из 138 тамплиеров, допрошенных в Париже.

Стойко сопротивлялись всевозможным издевательствам и пыткам только четверо.

Но о них мы поведем особенный разговор, чтобы не сгладить впечатления о высоком и непобедимом духе этих людей, которых предотвратить заблаговременно, что нужно сдаваться и затевать признаваться во всех грехах. Эти четверо безнадежно и бессмысленно отстаивали честь ордена и собственный человеческое преимущество. Но в этом тщетном упорстве четырех рыцарей давала знать о себе та неистребимая сила, свойственная рыцарям Храма еще в прежние годы, которая и должна была в конечном итоге направить челн по окончании самосожжения и мучительного акта самоочищения к ярким, как казалось тамплиерам, и грандиозным по собственному плану целям.

Вот коллективный портрет тех, кто торопливо произносил собственные признания и проклинал под страхом пыток тот час, в то время, когда они вступили в орден. Вот она, коричневая грязь, комья почвы, от которых нужно было очистить белую тунику с красным крестом — знаком мученичества.

Признания были взяты как у начальников ордена — Жака де Моле, Великого Магистра, и Гуго де Пейро, главного досмотрщика, — так и у самых скромных его участников, к примеру у Рауля де Грандевиля, хранителя плугов в приорстве тамплиеров в Мон-Суассоне. В 73 случаях по показаниям свидетелей на парижском и других совещаниях суда возможно найти социальный статус подсудимых: 15 из них были рыцарями, 17 — священниками (либо капелланами) и 41 — служителями (либо «сержантами»). Из вторых протоколов направляться, что наверняка еще 28 обвиняемых были служителями, не смотря на то, что и остальные 38 — известны лишь их имена — вряд ли владели высоким социальным статусом. Средняя длительность их нахождения в ордене составляла

14 лет, а средний возраст вступления в орден был около 29 лет. В аналогичных событиях возможно было бы по большому счету забыть о четверке стойких рыцарей, ни в чем не хотевших признаваться, — столь впечатляющим был список взятых признаний и столь далеко идущие последствия он имел, непременно подтверждая «важные подозрения» обвинителей кроме того в тех случаях, в то время, когда подозрениям этим очевидно не хватало объективной определенности.

Большинство тамплиеров, состоящая преимущественно из так называемой коричневой братии, старалась изобразить себя жертвами ожесточённой совокупности, совладать с которой им было не под силу. Признаваясь, что с ними совершали развратные действия, подсудимые утверждали, что принимали участие в этих действиях против собственной воли.

105 человек рассказали о том, что отречение от Иисуса Христа было в той либо другой форме им навязано, но многие взяли на вооружение расхожую формулу: они поступали так «ore et non corde», другими словами лишь на словах, потому что в сердце собственном веру в Господа сохранили.

123 человека согласились, что плевали на Распятие либо на землю около него либо на разные изображения распятого Христа по приказу тех, кто принимал их в орден, но кое-какие утверждали, что плюнули в сторону либо же, что плюнули.

В 103 случаях подсудимые утверждали, что их целовали в неприличные места, в большинстве случаев пониже поясницы и в пупок. Имеется и кое-какие вариации: один тамплиер, к примеру, взяв приказание поцеловать приора в пупок, решил этого не делать, по причине того, что «пузо у него был целый в струпьях от чесотки», и всего лишь коснулся живота носом.

В 102 протоколах имеются косвенные указания и прямые на то, что гомосексуальные связи между участниками ордена поощрялись, не смотря на то, что кое-какие свидетели всего лишь «слышали от вторых» о том, что у братьев неспециализированные постели. Только трое тамплиеров согласились, что в действительности имели гомосексуальные связи с другими братьями, и один из них, Гийом де Жиако, служитель в доме Великого Магистра, продемонстрировал, что, будучи на Кипре, имел сексуальные сношения с де Моле по три раза за ночь.

Что же касается идолопоклонства, то парижские слушания мало это прояснили. Всего 9 человек осознавали, о чем идет обращение; все они видели какую-то голову — от одного до двенадцати раз, — которой поклонялись тамплиеры на протяжении собственных собраний в таких далеких друг от друга го-родах, как, к примеру, Лимасол и Париж. Голова смотрелась по-различному: то с бородой, то ярко раскрашенная, то из дерева, то из серебра, то позолоченная, в противном случае внезапно с четырьмя ногами — двумя спереди и двумя позади.

самоё чёткое описание дал разговорчивый служитель ордена Рауль де Жизи. Он видел эту голову семь раз на разных собраниях братства, где время от времени председательствовал Гуго де Пейро. В то время, когда голова показывалась, все присутствующие падали ниц, поклоняясь ей.

Смотрелась голова жутко и была похожа на демона: стоило Раулю ее заметить, как его охватывал ужас и он чуть имел возможность сдерживать дрожь. Но же, по словам рассказчика, в душе он ни при каких обстоятельствах ей не поклонялся.

С некоторыми вариациями та же тема повторялась и на слушаниях в провинциях. В Каоре, к примеру, большинство свидетелей дала согласие с показаниями того, кого допрашивали первым, — жителя Пьера Донадери, сына местного буржуа. Его принимали в орден лет 30 назад.

На протяжении обряда посвящения, происходившего в часовне, он, отойдя в сторону, снял с себя надел и мирскую одежду платье тамплиера, по окончании чего, возвратившись к приору, понял, что тот стоит «на четвереньках, подобно зверю», а он, Пьер Донадери, обязан поцеловать его пониже поясницы и в пупок, а позже плюнуть на крест и многократно отречься от Всевышнего.

Прошло не довольно много времени, и подобные же признания стали делать рыцари, высшие иерархи ордена. Уже белая братия принялась чернить себя и поливать грязью белый хитон, как будто бы совершая обряд самобичевания.

А 24 октября было сделано признание и самим Жаком де Моле. Он сказал инквизитору Гийому де Пари, что был принят в орден сорок два года назад в Боне, в диоцезе Отён, Умбертом де Пейро, Магистром Англии, и Амори де ла Рошем, Магистром Франции.

И согласился потом, что по окончании того, как он дал множество клятв относительно соблюдения обычаев и законов ордена, его плечи окутали плащом тамплиера, и приор Умбер де Пейро приказал принести медный крест, на котором было нарисовано Распятие, и приказал ему (Моле) отречься от Иисуса Христа, чье изображение держал перед ним. Он неохотно подчинился; позже ему приказали плюнуть на Распятие, но он плюнул на пол. В то время, когда его задали вопрос в суде, сколько раз он плевал на Распятие, он поклялся, что плюнул лишь один раз и не забывает это отлично.

Для чего необходимо было ветхому Магистру (сейчас ему уже было за шестьдесят) чернить себя и делать подобные признания? Если он вправду раскаялся, то из-за чего не было возможности сказать подобные признания сразу после ареста, из-за чего пригодилось 10 дней передышки?

Но, кое-какие историки склонны растолковывать неожиданное признание Магистра тем, что де Моле был совсем запутан, насмерть перепуган и, казалось, полностью потерял землю под ногами, ни разу не показав себя в тот важный момент как какое количество-нибудь решительный начальник. Обстоятельство аналогичного состояния историки видят в том давлении, которое оказывали на Магистра королевские госслужащие.

Во-первых, никто из историков, стремящихся представить портрет разбитого и замученного старика, сам и в глаза не видел де Моле. О человеке нельзя судить только по репликам, записанным на допросе инквизиции, где нет и не может быть никакой объективности.

Во-вторых, историки сами оказываются под влиянием собственного способа, основанного только на сборе фактов, не учитывая того, что обрисовываемая эра была полна мистицизма и тайн.

Человек, стоящий во главе самого могущественного ордена, вряд ли имел возможность напоминать обычного испуганного старика. Магистр был солдатом, и напугать его мало что имело возможность по окончании тех крестовых походов, в которых он принял самое активное участие.

Вероятнее, безразличие де Моле, его готовность сказать любое признание были продиктованы тем, что Магистр на этом этапе собственной славной жизни понял, что он успел-таки сделать что-то крайне важное, что-то такое, с чем неимеетвозможности сравниться ни позор, ни физические муки, ни смерть. Что же касается «коричневых», то они выручали собственную жизнь как имели возможность и исходя из этого отвечали с готовностью на все вопросы инквизиции, прибавляя и от себя много.

Незадолго до ареста случилось еще одно крайне важное событие, и событие это не поддается никакому разумному объяснению с позиций современной исторической науки.

Вот как пишет об этом событии историк-реалист, для которого не существует никакой мистики: «Главная масса арестов планировалась как одновременный и неожиданный налет на утренней заре 13 октября, в пятницу. Эта операция, удачно позаимствовав очень многое из опыта прошлых лет, в то время, когда проводились конфискации ломбардцев и имущества евреев, прошла очень удачно, была везде четко скоординирована и подготовлена в обстановке строгой секретности.

Нескольким тамплиерам удалось скрыться — в соответствии с официальным источникам, их было человек двенадцать, но, по всей видимости, их было приблизительно вдвое больше, — но из них только один, Жерар де Вильи, приор Франции, был вправду большой фигурой; к тому же для некоторых, к примеру для рыцаря Пьера де Букля, это была только временная отсрочка. Два вторых, Жан де Шали и Пьер де Моди, бежавшие совместно, были позднее опознаны, не смотря на то, что и надели жалкие лохмотья». (Малькольм Барбер. «Процесс тамплиеров»).

Как мы видим, реалист не придает этому событию никакого особенного значения. Это всего лишь незначительный эпизод. Главная масса тамплиеров была захвачена неожиданно и была деморализована.

Но далеко не всех беглецов удалось поймать.

Большинство из них растворилась в воздухе, и наряду с этим, как утверждают историки-мистики, беглецам, как и при осады крепости Монсегюр, удалось кое-что прихватить с собой.

Согласно точки зрения историков, каковые пробуют наблюдать на обрисовываемые события с эзотерической точки зрения, не обращая внимания на строжайшую секретность, тамплиеры все-таки были предотвращены о готовящихся арестах. Они заблаговременно решили избавиться от священных для ордена книг, реликвий и пергаментов, и вечером 12 октября, другими словами ровно за сутки до ареста, три повозки, груженные сеном, в сопровождении сорока рыцарей покинули пределы Парижа.

Магистр, дабы не привлекать к этому кортежу внимание, в данный же вечер участвовал в похоронах жены брата короля. Король считал, что он усыпил бдительность старика де Моле, а де Моле сделал все, дабы король из подозрительности, которая в полной мере имела возможность появиться при отказа прийти на похороны, не закрыл ворота Парижа раньше дня повальных арестов. И три телеги с тайным грузом нормально смогли выехать из-под самого носа одураченного Филиппа Прекрасного (Патрик Ривьер. «Тамплиеры и их тайны»).

Данный финал упоминает кроме того Нострадамус в одном из собственных пророчеств. Вправду, 13 октября 1307 года практически все храмовники во Франции были схвачены, а имущество конфисковано. Но не смотря на то, что Филиппу Прекрасному и удалось, как ему казалось, достигнуть результата внезапности, его подлинный интерес, его настоящая цель — несметные сокровища ордена нежданно провалились сквозь землю.

Птичка в последний момент выпорхнула из гнезда. Сокровищам тамплиеров суждено было стать неразгаданной тайной, мифом. Те далеко не простые три повозки с сеном, на каковые никто не обратил внимания, по слухам, благополучно достигли побережья у города Ла-Рошель, где стоял на якоре маленькой флот, находящийся в собствености опальному ордену.

Груз разместили на восемнадцати галерах, о которых с этого момента уже никто ничего не слышал.

Вероятнее, суда свободно покинули бухту, по причине того, что ни в одном отчете не было, что хотя бы один из них попался на глаза королевским госслужащим. Флотилия растворилась в утреннем тумане, как будто бы призрак.

Что увозили с собой эти суда? Снова, как и в Монсегюре, древние книги, пергаменты и что-то еще, относящееся к священным реликвиям. серебро и Золото в расчет не шли, не смотря на то, что и их также хватало в трюмах.

Суда исчезали из виду, преобразовываясь в мелкие, еле различимые точки на горизонте. А оставшиеся на берегу братья должны были принять мучительную смерть, как некогда приняли ее катары.

В случае если Церковь и король желали представить храмовников, этих хранителей заветной реликвии, еретиками, то тут уже ничего не было возможности поменять. Через чур громадно было значение того, что увозили на данный момент тамплиеры в открытое море навстречу стихиям, каковые как будто бы ожидали этого дара и покорно сами усмирялись перед малой флотилией утлых суденышек. То, чем обладали храмовники, не вписывалось ни в одну из земных религий.

Быть может, исходя из этого инквизиторы ничего не могли осознать в обрядах рыцарей Храма. Судьи заметили только то, что имели возможность заметить, — грех содомии, столь распространенный практически во всех монастырях средневековья, а коричневая братия с удовольствием поддерживала любое обвинение, заботясь только о сохранении собственной жизни. Орден должен был скинуть с себя всех этих небольших людишек, как сбрасывают балласт, что не разрешает оторваться от почвы и все тянет и тянет вниз.

Например, поцелуй in posteriori parte spine dorsi (в место пониже поясницы). Кое-какие эзотеристы уверены в том, что тамплиеры исповедовали индийские теории. Поцелуй в указанное место должен был пробудить змея мудрости Кундалини, космическую силу, которая находится в основании позвоночного столба, а по окончании пробуждения достигает шишковидной железы, и с ее помощью во лбу обязан открыться третий глаз, талантливый видеть во времени и пространстве.

…А суда все плыли и плыли, все отдалялись и отдалялись от мира людей. Море и