Оставаться в счастливом не ведении. 10 страница

Ева

Января 2001 г.

Дорогой Франклин,

Назови это новогодним зароком, потому, что годами я пробовала сообщить тебе: я ненавидела тот дом. Я возненавидела его с первого взора. Я так к нему и не привыкла.

Каждое утро я просыпалась и видела его плавные очертания, его дизайнерские находки, его горизонтальные обводы и деятельно его ненавидела.

Я признаю, что окрестности Найака, лесистые и родные к Гудзону, — хорошее ответ. Ты любезно сделал выбор в пользу округа Рокланд штата Нью-Йорк, предпочтя его Нью- Джерси, штату, в котором, как я точно знаю, полно прекрасных мест, но меня убило бы одно наименование. Сам Найак был расово интегрирован и на первый взгляд запланирован на потребителей с низким доходом.

Он легко напоминал неопрятный Чатем с той только отличием, что — не в пример Чатему — его непритязательность и обветшалость были иллюзией, поскольку практически все, кто переехал в том направлении в последние десятилетия, были возмутительно богаты. Мейн-стрит всегда была вынуждена «ауди» и БМВ, через чур бары и дорогие рестораны забиты народом, а унылые, обшитые вагонкой домишки с двумя спальнями стоили по семьсот тысяч долларов. Единственной претенциозностью Найака было отсутствие у него претенциозности.

Опасаюсь, что, по контрасту с самим Гладстоном, довольно новый спальный район к северу с маленьким муниципальным центром — якобы газовые уличные фонари, закусочные и дощатые заборы наподобие «Древнего сандвича» — олицетворял то, что англичане именуют «шиком».

В случае если честно, у меня сердце ушло в пятки, когда ты в первый раз гордо вырулил с Палисад-Пэрид на долгую, помпезную подъездную аллею. Ты ничего не говорил мне о собственной попытке, дабы «сделать сюрприз». Ну, тебе это удалось.

Одноэтажное, широкое строение из рыжеватого кирпича и стекла с плоской крышей напоминало штаб-квартиру не знающей, куда девать деньги, благотворительной организации, где вручаются премии мира» Мэри Робинсон и Нельсону Манделе.

Разве мы ни при каких обстоятельствах не обсуждали то, что я воображала себе? должен был знать. Дом моей грезы был ветхим, викторианским, и в случае если уж громадным, то высоким, трехэтажным, с аттиком, укромным уголками, чье начальное назначение стерлось временем — с помещениями для упряжи и прислуги, коптильнями хранения и погребами овощей, площадками и кухонными лифтами с перильцами на крыше. Пропитанный историей, ветшающий дом с дырявой крышей.

Дом, взывающий к кропотливому субботнему ремонту шатких перил. Дом с легким запахом остывающих на кухне пирогов. Я обставила бы его подержанными кроватями с вылинявшей и протертой обивкой с цветочным узором, резными буфетами красного дерева с створками из потускневшего стекла, на окна повесила бы приобретённые на гаражных распродажах шторы с кистями на подхватах.

Рядом с качелями цвели бы герани в ветхих жестяных ведрах. Мы не тряслись бы над отечественными потертыми лоскутными одеялами и не реализовали бы их на аукционе за тысячи американских долларов, как редкие образцы раннего американского мастерства, а набросили бы в постели, как покрывала. Дом сам по себе, как щетка пушинки, собирал бы барахло: велосипед со сломанными педалями и спущенной шиной; расклеившиеся стулья; ветхий угловой шкафчик из хорошего дерева, но выкрашенный в страшный яркоголубой цвет, что я все планировала бы отшкурить, но так ни при каких обстоятельствах и не собралась бы.

Я не стану продолжать, потому, что ты совершенно верно осознаёшь, о чем говорю. Я знаю, что такие дома тяжело отапливать. Я знаю, что по ним гуляют сквозняки.

Я знаю, что нижняя камера канализационного отстойника всегда протекает, а электрические квитанции непомерно высоки. Я знаю, ты терзался бы, что ветхий колодец на заднем дворе соблазнителен и страшен для соседских мальчишек, потому что я так светло вижу данный дом своим мысленным взглядом, что имела возможность бы прогуляться по заросшему двору с закрытыми глазами и упасть в тот колодец.

Вылезая из твоей автомобили на полукруглую цементную разворотную площадку перед отечественным новым местожительством, я считала, что местожительство — правильное слово. Дом моей грезы был комфортным, защищающим от внешнего мира, а эти огромные окна, выходящие на Гудзон (признаю, вид был потрясающим), подчеркивали вечную открытость дома. Площадка из розовой гальки с дорожками, вымощенными каменной плиткой, огибала дом громадным гостеприимным ковром.

Фасад и центральную дорожку окаймляли не высокий кусты. Не ореховые деревья, не дикие заросли золотарника, не мох, а кусты. И что же во круг?

Газон. Кроме того не ласковая шелковистая трава с гудящими над нею пчелами, манящая понежиться со стаканом лимонада, а твёрдая, царапающая, как абразивные губки для мытья по суды.

Ты открыл парадные двери. Вестибюль перетекал в гостиную размером с баскетбольную площадку, а двумя ступенями выше размешалась столовая, частично отделенная от кухни барьером, через что надеялось передавать еду: что-то наподобие бурды из высушенных на солнце томатов — не меньше. Я не заметила ни одной двери и запаниковала: тут негде спрятаться.

— Попытайся заявить, что это неэффектно, — сказал ты.

Я честно сообщила:

— Я потрясена.

Мне казалось, что мелкий ребенок, появлявшись на огромных, не вынужденных мебелью просторах, станет радостно носиться, скользить в носках по сверкающим на солнце, безупречно чистым паркетным полам пустыря… пустыря, Франклин. Но Кевин обмяк на твоей руке мертвым грузом, и было нужно уговаривать его «отправиться на разведку». Он дотащился до центра гостиной и сел.

Я довольно часто испытывала отчуждение к собственному сыну, но в тот момент — его глаза маленькой сиротки Энни, тускло наблюдавшие около, ладошки, шлепнувшиеся на пол, как рыбки на палубу, — я чувствовала отечественное родное родство.

— Ты еще не видела основную спальню. — Ты схватил меня за руку. — Окна в крыше потрясающие.

— Окна в крыше! — бодро сообщила я.

В отечественной огромной спальне все углы были скошенными, потолок — наклонным. Явное недоверие к перпендикулярам и стандартным параллелям нервировало и создавало, как и вся концепция помещений, чувство ненадежности.

— Что-нибудь еще?

Что-нибудь еще! — В девяностых тиковые просторы как-то заметно выйдут из моды, но я это уже предчувствовала.

Ты показал отечественную встроенную корзину для нечистого белья, умело замаскированную под тиковую скамейку, с покрышкой в виде радующегося лица, привязанной к крышке. Ты вонял раздвижные — на колесиках — двери встроенного шкафа. Все подвижные части дома были великолепно пригнаны и не создавали никакого шума.

У дверей шкафа, как и поду, не было ручек.

В коробках были еле заметные углубления, створки кухонных шкафчиков раскрывались при нажатии и завались со щелчком. Франклин, целый данный дом взывал к антидепрессантам.

Через скользящие стеклянные двери ты вывел меня на дек. меня имеется дек, поразмыслила я. Я ни при каких обстоятельствах не крикну: «Я на крыльце!» Я крикну: «Я на деке!» Я сообщила себе: это всего лишь слово. Но дек подразумевал барбекю с соседями, что мне не весьма нравилось. Нереально уследить, в то время, когда стейки из клинок- рыбы начинают подгорать, а я бы волновалась.

Дорогой, я осознаю, что кажусь неблагодарной. Ты весьма усердно искал, ты отнесся к поискам отечественного дома со всей серьёзностью, какую проявлял к поискам места для рекламы «Жилетт». Сейчас я лучше знаю неприятности недвижимости в этом районе и верю, что все остальные варианты были страшными, его не было возможности сообщить об этом доме.

Строители не считали нег. (Мне жаль тех, кто не вычисляет денег.

Я совершенно верно знаю, потому, что подобные путешественники воображают заграничный отпуск по НОК выживанием на смерти и грани жизни.) Полезная древесина, позолоченные краны. Прошлые хозяева заказали все по собственным параметрам. Ты приобрел нам дом грезы второй семьи.

Я это четко видела. Трудолюбивая пара поднималась все выше, от недорогих съемных квартир к невзрачным зданиям с помещениями на различных уровнях, и внезапно наследство, резкое изменение событий, неожиданное увеличение. Наконец они смогут позволить себе с нуля выстроить дом собственной грезы.

Жены корпят над чертежами, рассчитывают, где запрятать любой шкаф, как сделать красивый переход от гостиной к кабинету. «С ДВЕРЬЮ!» — хотелось крикнуть мне, но мой косный совет через чур запоздал.) Все эти новаторские углы так динамично смотрелись на бумаге. Кроме того кусты казались восхитительными, в то время, когда были высотой с четверть дюйма.

Но у меня имеется теория о зданиях грезы. Не просто так при чудой именуют и безумного неточность, и дорогой дом с претензией. Я ни при каких обстоятельствах не видела дом грезы , оправдавший возложенные него надежды.

Как и отечественный дом, многие практически оправдали, не смотря на то, что катастрофические неудачи в полной мере простое дело. Частично неприятность содержится в том, что, не обращая внимания на количество денег, по траченных на дубовые плинтусы, дом без истории неизменно недорог в другом измерении. Либо же беда коренится в природе самой красоты, на удивление расплывчатого понятия, которое редко удается.

Красота ускользает под через чур сильным напором. Она награждает непреднамеренность, а более всего предпочитает оказаться по собственной прихоти, случайна В собственных путешествиях я стала тёплой поклонницей таковой случай ной красоты: света, струящегося на полуразрушенную оружейную фабрику 1914 года; закинутой афишной тумбы, превратившейся в увлекательный многослойный коллаж с рекламой кока колы, «шевроле» и крема для бритья «Бурма шейв»; недорогих пансионов с выцветшими подушками, совсем случайно, но идеально подходящими к трепещущим, выгоревшим на солнце занавескам.

Неудивительно, что данный «Гладстон Ксанаду» балка за балкой преобразовывался в душераздирающее разочарование. Строители срезали углы? Либо через чур вольно обошелся с детальными замыслами гордый архитектор?

Нет и нет. Впредь до убийственно ровных кухонных шкафчиков фантастический дизайн был воплощен в точности.

Мавзолей на Палисад-Пэрид оказался ровно таким, как задумали его создатели, и как раз исходя из этого был столь гнетущим.

Для справедливости нужно подчернуть, что между свойством большинства людей создавать красоту на безлюдном месте и просто воспринимать уже созданную красоту лежит про пасть шириной с Атлантический океан. Так что, не обращая внимания на очевидное подтверждение обратного, у прошлых обладателей имел возможность ла быть пропасть вкуса, но тем печальнее. Тот факт, что парочка выстроила что-то страшное, вовсе не опровергает мою теорию: они имели возможность замечательно осознавать, что соорудили что-то страшное. Я была глубоко уверенный в том, что ни супруг, ни супруга

кроме того не намекнули друг другу, каким угнетающим оказалось то безвкусное чудище; они притворялись, словно бы это дом, о котором они грезили, но втайне друг от друга планировали, как выбраться из него с того дня, как в него въехали.

Ты сам заявил, что дому всего три года. Три года? Три года точно ушло лишь на постройку! Кто вкладывает столько сил только чтобы сходу удрать? Может, мистера Домовладельца перевели в Цинциннати, и он дал согласие на перевод.

Что еще, не считая глубокого отвращения к собственному рению, имело возможность выставить его за эту величественную парадную дверь?

Кто способен с каждым днем жить с воплощенным в камень доказательством недостатка собственного воображения?

— Как оказалось, что люди, выстроившие столь амбициозный дом, так скоро его реализовали? — задала вопрос я, в то время, когда ты вел меня по затейливому заднему двору.

— У меня сложилось чувство, что они наподобие как развелись.

— Развелись?

— Ну, от этого дом так как не стал проклятым либо что-то наподобие того?

, Я с любопытством на тебя взглянула:

— Я этого не сказала.

— В случае если на зданиях остается подобный отпечаток, то в этом государстве не осталось бы ни одной хижины, надёжной для радостного брака.

Проклятый? Ты как будто бы почувствовал это. Не обращая внимания на все преимущества загородной судьбе — широкие парки, свежий воздушное пространство, хорошие школы, — мы отдалялись друг от друга с вызывающей панику скоростью.

Но на данный момент меня поражают не твои плохие предчувствия, а твоя свойство их проигнорировать.

У меня же не было никаких плохих предчувствий. Я просто не могла осознать, как по окончании Латвии и Экваториальной Г винеи совершила посадку в Г ладстоне, Нью-Йорк. Как будто бы стоя у моря в Фар- Рокавей на протяжении прилива сточных вод, я чуть сохраняла равновесие под набегающими волнами острого физического безобразия отечественного нового приобретения.

Из-за чего ты этого не видел?

Может, вследствие того что всегда был склонен округлять ? В ресторанах, в случае если пятнадцать процентов сводились к семнадцати долларам, ты давал на чай двадцать. В случае если мы проводили с новыми привычными изнурительный вечер, я вычеркивала их; ты желал дать им второй шанс. В то время, когда чуть знакомая юная итальянка Марина провела в отечественном лофте двое дней, а позже провалились сквозь землю твои часы, я кипела от злобы; ты еще больше укрепился во мнении, что покинул их в спортзале.

Ленч с Луизой и Брайаном неизменно наслаждение? Значит, нам было радостно. Ты как будто бы зажмуривался и отметал острые углы.

В то время, когда ты водил меня по отечественной но вой собственности, твой бодрый вид опытного рекламщика контрастировал с печальным выражением твоих глаз, моливших меня подыгрывать тебе. Ты сказал безостановочно, но истеричные нотки выдавали твои подозрения в том, что дом номер 12 по Палисад-Пэрид вовсе не внушительное архитектурное достижение, а ослепительная неудача. Не смотря на то, что более ожесточённое определение для всего этого — неправда, возможно высказать предположение, что обман имеется вариант щедрости.

В итоге, ты округлял Кевина со дня его рождения.

Я же из породы ярых приверженцев. Я предпочитаю сфокусированные фотографии. Рискуя тавтологией, сообщу: я обожаю людей только так, как обожаю их.

Моя эмоциональная судьба подчиняется таковой арифметической точности до двух- трех цифр по окончании запятой, что я с наслаждением отклонилась бы, дабы отыскать приятное в собственном сыне.

Иначе говоря Франклин, я оставляю ровно семнадцать долларов.

Надеюсь, я убедила тебя в том, что отыскала дом прекрасным. Это было твое первое масштабное ответ, независимо принятое от отечественного имени, и я не желала портить тебе настроение лишь вследствие того что от мысли о жизни в этом доме мне хотелось перерезать себе вены. Про себя я пришла к выводу, что объяснение содержится не столько в твоем другом эстетическом восприятии либо его недочёте, а в твоей внушаемости.

Меня не было рядом, я не нашептывала тебе, как желаю кухонные лифты. В мое отсутствие в тебе взыграл вкус твоих своих родителей.

Либо его усовершенствованная версия. Палисад-Пэрид лез из кожи вон, дабы «соответствовать». Дом твоих своих родителей в Глостере, Массачусетс, был классическим, двухэтажным с фасада и одноэтажным с тыла домиком Новой Англии.

Но принцип «не жалей средств», невинная вера в привлекательность били в глаза.

Мое восторг девизом твоего отца «Материалы — все» относилось не только к нему. Я видела сокровище людей, создававших вещи по высшему стандарту: Эрб и Глэдис выстроили личный дом, коптили собственного лосося, варили собственное пиво. Но я ни при каких обстоятельствах не встречала двух вторых людей, существовавших только в трех измерениях.

Я видела, как твой папа восхищается изогнутой кленовой полкой либо пенистым портером, — вот, пожалуй, и все.

Думаю, лишь статичное физическое совершенство приводило его в восхищение, а отдых перед камином с кружкой пива был дополнением. Твоя мать готовила с точностью химика, и мы замечательно питались, в то время, когда приезжали к ним.

Ее пироги с малиной, украшенные меренгами, не отличались от журнальных фотографий, и снова же у меня создавалось яркое впечатление, что целью был сам пирог, а его поедание, как разрушение ее творения, казалось ей вандализмом. (Доказательством может служить то, что твоя дистрофичная, как скелет, мать — красивая повариха, но с полным отсутствием аппетита.) В случае если конвейерное производство товаров думается мёртвым, оно и ощущается мёртвым. Я постоянно испытывала облегчение, покидая дом твоих своих родителей, а ведь и были так хороши ко мне, пускай и механически. И я ощущала себя неблагодарной.

Все в их доме было надраено до блеска и как будто бы скрывало тот факт, что под этим блеском ничего нет. Они не просматривали. У них было пара книг: энциклопедии (корешки винного цвета придавали уют кабинету), но единственными потрепанными томиками были инструкции, управления «сделай сам», комплект и поваренные книги «Как трудятся вещи».

Они никак не могли осознать, из-за чего кто-то ищет фильм с несчастливым финишем и берёт некрасивую картину. У них была самая современная стереосистема с динамиками по тысяче долларов любой, о только горстка непритязательных дисков: «Оперные шедевры», Хорошие хиты». Это может показаться ленью, но я думаю все еще неисправимее: они не знали, для чего нужна музыка.

Ты имел возможность бы сообщить это о всей жизни с твоей семьей: они не знают, для чего она. Они красивые эксперты по механике судьбы; они знают, как сцепить зубцы, но подозревают, что строят что-то бесплодное, наподобие тех вещей на журнальном столике, где серебристые шарики качаются туда-сюда, пока не изотрутся. Твой папа испытал глубокое разочарование, в то время, когда их дом был закончен, не вследствие того что что-то было не хорошо, а вследствие того что все было прекрасно.

Головка душа большого давления и герметичная стеклянная кабина были установлены безукоризнно, и я легко имела возможность представить, как — совершенно верно так же, как он отбирал безликую коллекцию лучших CD для собственной прекрасен ной стереосистемы, — он копается в грязи, дабы обеспечим, душевую кабину ежедневным смыслом существования. В этом отношении их дом так опрятен, начищен и безукоризнен, так насыщен приспособлениями, каковые месят и мелят, размораживают и нарезают рогалики, что как будто бы и не испытывает недостаток в собственных жителях. В конечном итоге рыгающие, какающие, расплескивающие кофе жильцы — единственные источники неопрятности в данной идеальной, самоподдерживающейся био сфере.

Само собой разумеется, мы говорили об этом на протяжении отечественных визитов; мы развлекались, разбирая по косточкам твоих своих родителей, потому, что, объевшись, не обнаружили в себе сил ехать сорок мин. до ближайшего кинотеатра. Я веду к тому, что в то время, когда Кевин… ну, они не готовьсяк четвергу. Они не приобрели нужный механизм, что, как их германский очиститель малины, переработает данный поворот событий и придаст ему суть.

То, что сделал Кевин, не было рациональным. Это не вынудило мотор крутиться тише либо трудиться действеннее; это не варило пиво и не коптило лосося. Это не создавало вычислений; это было физически идиотским.

Ирония содержится в том, что, не смотря на то, что твои родители постоянно сожалели о том, что Кевин не протестант, у них больше неспециализированного с Кевином, чем у всех моих привычных. Они не знают, для чего дана жизнь и что с нею делать, так и Кевин этого не знает. Примечательно, что и твои родители, и твой первенец ненавидят свободное время.

Твой сын неизменно в лоб атаковал эту антипатию, что, в случае если поразмыслить, требует определенной храбрости; он ни при каких обстоятельствах не обманывал себя тем, что, легко заполняя время, он продуктивно его применяет.

О нет… Ты точно не забываешь, как он часами сидел, томясь и хмурясь, и ничего не делая, а лишь проклиная каждую секунду каждой 60 секунд субботнего вечера.

Твоих же своих родителей возможность незанятости пугает. Им нехватает силы воли Кевина, дабы справляться с пустотой. Твой ц всегда совершенствовал бытовые устройства, не смотря на то, что каждое новое приспособление, в то время, когда он его заканчивал, было обузой его громадным ненавистным свободным временем.

Более того, установив новый опреснитель либо садовую ирригационную совокупность, он понятия не имел, что же он пробовал улучшить.

Твёрдая вода открывала радостную возможность регулярной, пристежной очистки слива кухонной раковины, и он с громадным наслаждением поливал бы сад вручную. Отличие в том, что твой сознательно устанавливал опреснитель без веской обстоятельства, его Кевин ни при каких обстоятельствах делать не стал бы. Бессмысленность ни при каких обстоятельствах тревожила твоего отца.

Жизнь для него — коллекция электрических импульсов и элементов, она материальна, вот из-за чего материалы — все.

Данный прозаический взор на судьбу его удовлетворяет… либо удовлетворял. В этом и содержится контраст: вин также подозревает, что материалы — все. Ему на материалы.

Я ни при каких обстоятельствах не забуду первый по окончании четверга визит к твоим родителям. Признаю, я оттягивала какое количество имела возможность, и это было проявлением слабости. я точно знаю, что мне было бы так же безумно тяжело, даже если бы ты смог отправиться со мной, но, само собой разумеется, необратимое нервное расстройство тебе помешало.

В одиночестве, без промежуточного звена, их сына, я осознала, что мы утратили органичную сообщение, и думаю, они также почувствовали это разъединение. В то время, когда твоя мать открыла дверь, ее лицо стало пепельно-серым, но она пригласила меня войти с той же вежливостью, с какой пригласила бы продавца запасных частей к пылесосу. Несправедливо именовать твою мать чопорной, но она великий знаток этикета.

Она обожает знать, что делать на данный момент и что последует за этим. Вот из-за чего она такая поклонница изысканных трапез. Она находит покой в чередовании блюд: суп перед рыбой, и ее не страшит, как меня, отупляющий процесс изготовление пищи, ее подачи на стол и мытья посуды трижды в сутки, ,что может непрерывно длиться с утра до вечера.

Не в пример мне, она не борется с условностями, как с принуждением; она смутно действует из лучших побуждений, но лишена воображения и потому признательна правилам. Увы, не написаны правила этикета для вечернего чая с бывшей невесткой по окончании того, как внук совершил массовое убийство.

Она усадила меня в гостиной, а не в комфортном закутке — кабинете, что выяснилось неточностью; официальная строгость кресел с подголовниками только выделила свободное падение правил. Морская синева и припыленная розовость вельветина так контрастировали с мертвенным подтекстом моего визита, что казались тошнотворными; это были цвета плесени. Твоя мать упорхнула на кухню.

Я чуть не крикнула вслед, дабы она не волновалась, по причине того, что я вправду не имела возможность проглотить ни крошки, но осознала, что было бы жестоко лишать ее столь желанной и оправданной отсрочки. Позднее я кроме того вынудила себя съесть один из ее крендельков, не смотря на то, что и почувствовала легкую тошноту.

Глэдис такая нервная, чувствительная дама, что ее внутреннее раздражение — и я не желаю заявить, что она не может быть приветливой либо хорошей, — скрыть нереально. Морщины на лбу придали ей растерянный вид; взор метался по сторонам еще исступленнее простого. Я видела в ее лице — особенно в то время, когда она не подозревала, что я смотрю за ней, — потерянность и воображала, как она смотрелась в юные годы.

Она была потрясена, но слагающие это чувство подробности были так неуловимы, что, быть может, на фотографии и не проявились бы.

В то время, когда твой папа встал из подвала (я слышала, как он не легко ступает по лестнице, и боролась испуганно; не обращая внимания на собственные семьдесят пять, он оставался энергичным мужчиной, а эти шаги были через чур медленными и тяжелыми), перемены в нем вовсе не были неуловимыми. Его хлопчатобумажный костюм свисал глубокими складками. Я поразилась тому, как очень сильно возможно похудеть за шесть недель.

Его обветренное лицо как будто бы лишилось плоти, нижние веки опустились, обнажив красные ободки глаз; щеки обвисли, как у ищейки. Я, инфицированная всепоглощающей уверенностью Мэри Вулфорд в том, что кто-то должен быть виноват, почувствовала себя виноватой. Ну, твой папа также был в этом уверен.

Он не мстительный человек, но как бывший производитель электронных станков для производства инструментов (через чур идеально, что он создавал автомобили, каковые создавали автомобили) с предельной серьезностью относился к корпоративной ответственности. Кевин был неисправным, а производителем была я.

Дребезжа рифленой чашечкой по золоченому блюдечку, я ощущала себя неуклюжей. Я задала вопрос твоего отца, как поживает его сад. Он смутился, как будто бы забыл, что у него имеется сад.

—Черничные кусты начинают плодоносить, — скорбно отыскал в памяти он.

Окончательное слово повисло в воздухе. Кусты, возможно, но твой папа так ничего и не выносил.

— А горошек? Вы постоянно выращивали таковой прекрасный горошек.

Он заморгал. Часы пробили четыре раза. Он так и не поведал про горошек, и в отечественном молчании показалась страшная незащищенность.

Мы лишь выделили, что прежде, задавая данный вопрос, я ни при каких обстоятельствах не проявляла искреннего интереса, а он так же безразлично мне отвечал.

Я потупилась. Я извинилась за то, что не приехала раньше. Они кроме того не постарались заявить, что все в порядке, что они знают.

Они по большому счету не с далека никаких звуков, исходя из этого я болтала .

Я заявила, что желала пойти на все похороны, как словно бы меня в том месте ожидали. Твоих своих родителей не поразило несоответствие; мы говорили о четверге с того момента, как твоя мать открыла дверь. Я заявила, что не желала показаться бесчувственной и звонила родителям заблаговременно. Двое трубку.

Остальные умоляли меня не приходить.

Мэри Вулфорд заявила, что мое присутствие будет неприличным.

Позже я поведала им о не Корбитт — ты не забываешь ее сына Денни, долговязого рыжеволосого мальчика, из которого имел возможность оказаться актер-трагик. Телма была так любезна со мной, что я смутилась. Я осмелилась сообщить твоей матери, что катастрофа, наверное, выявляет в людях самые неожиданные качества.

Кое-какие (я думала о Мэри) как будто бы запечатываются в вакуумную упаковку и потеют в собственном личном аду, а у других появляется совсем противоположная неприятность. Как словно бы трагедия окунула их в кислоту и содрала наружный слой кожи, когда-то защищавший их от стрел и камней чужих, ужасных судеб.

Для таких несложная прогулка по улице в кильватере негативной ауры каждого незнакомца делается агонией, больным путешествием через недавний развод этого мужчины либо последнюю стадию рака горла той дамы. Они также в аду, но это неспециализированный преисподняя, это огромное, бескрайнее, плещущееся море токсических отходов. Сомневаюсь, что я изложила все это столь затейливо, но я заявила, что Телма Корбитт принадлежит к тем дамам, чьи индивидуальные страдания становятся проводником для других людей.

И само собой разумеется, я не стала потчевать твоих своих родителей полным изложением того телефонного беседы, но он как будто бы нахлынул на меня: Телма сразу же восхитилась «смелостью», точно пригодившейся мне, дабы поднять телефонную трубку, и пригласила на похороны Денни, но лишь в случае если это для меня не через чур болезненно. Я сообщила Телме, что это, возможно, окажет помощь мне выразить мое горе по поводу смерти ее сына, и в первый раз я осознала, что говорю соответствующие слова не просто для проформы.

Вдруг Телма растолковала, что Денни они назвали в честь сети ресторанов, где у нее с мужем было первое свидание. Я чуть не остановила ее, потому, что мне казалось, что спокойнее знать как возможно меньше о ее мальчике, но она очевидно верила, что нам обеим станет легче, в случае если я определю, кого убил мой сын. Она сказала, что Денни репетировал весеннюю школьную постановку пьесы Вуди Аллена «Не выпивайте воду», и она помогала ему учить роль. «Он заставлял нас смеяться до упаду», — сообщила она.

Я заявила, что видела его в пьесе «Трамвай «Желание» в прошедшем сезоне, и (я мало покривила душой) он игрался потрясающе. Казалось, что она была рада; ее мальчик не был для меня легко именем в газете либо орудием пытки. После этого она высказала предположение, что мне тяжелее, чем любому из них. Я возразила.

Я заявила, что это несправедливо, что у меня, по крайней мере, остался сын, а ее следующие слова потрясли меня до глубины души. «Вы так думаете?

Вы вправду так думаете?» Я не ответила, но поблагодарила ее за доброту, и мы обе утонули в таком водовороте обоюдной признательности — практически безликой признательности к миру, где не все так плохо, — что обе разрыдались.

Итак, как я и поведала твоим родителям, я отправилась на похороны Денни. Я сидела в заднем последовательности. Я была в тёмном, не смотря на то, что на современных похоронах это считается старомодным. А после этого, отстояв в очереди желающих выразить соболезнования, я протянула Телме руку и сообщила:

— Я так сожалею о собственной утрата.

Именно это я сообщила. Оговорка, оплошность, но я поразмыслила, что исправляться, другими словами сообщить «вашей утрата», будет еще хуже. Твои родители, если судить по их пристальным взорам, сочли меня идиоткой.

В итоге я отыскала убежище в логистике. Юридическая совокупность сама по себе машина, и я имела возможность обрисовать, как она трудится, как когда-то твой папа растолковывал мне с поэтической яркостью принцип действия каталитического конвертора. Я сообщила,

что Кевину предъявили обвинение в убийстве и отказали в освобождении под залог. Я сохраняла надежду, что терминология, знакомая По телепередачам, их успокоит. Ничего аналогичного. (Как ответственна стеклянная граница телеэкрана.

Зрители не приветствуют эти Шоу в собственных зданиях, как чужие нечистоты в собственных унитазах.) Я заявила, что наняла наилучшего юриста, какого именно лишь смогла отыскать, другими словами самого дорогого. Я думала, твой папа одобрит, поскольку он постоянно покупал лишь наилучшее. Я совершила ошибку.

— Для чего? — тупо задал вопрос он.

Я в первый раз услышала данный вопрос из его уст и восхитилась прогрессом. За их поясницами мы с тобой постоянно высмеивали их интеллектуальное равнодушие.

Я нахмурилась.

—Не знаю, не смотря на то, что это казалось естественным… Возможно, дабы Кевин взял как возможно меньшее наказание.

— Как раз этого ты желаешь? — задала вопрос твоя мать.

— Нет… В действительности я желаю развернуть время вспять. Я желаю , дабы сама ни при каких обстоятельствах не оказалась на свет.

Я не могу взять то, чего желаю.

— Но ты желала бы, дабы он понес наказание? — настаивал твой папа. Увидь, он не был разгневан; у него не было на это сил.

Опасаюсь, я засмеялась. Легко удрученно хмыкнула. И все же это было неприлично. Я постаралась объясниться:

— Простите. Я пробовала наказать Кевина практически шестнадцать лет. Он плевал на все, что я отбирала. Что может сделать совокупность наказания несовершеннолетних штата Нью-Йорк? Отправить Кевина в его помещение?

Я это делала.

У него не было никаких дел ни вне его помещения, ни в ней; какая отличие? И вряд ли им удастся пристыдить его. Пристыдить возможно лишь тех, у кого имеется совесть.

Наказать возможно лишь тех, у кого имеется надежды либо привязанности, кому не все равно, что о них думают. Понастоящему наказать возможно лишь тех, в ком имеется хоть малая