Передача электроэнергии на большие расстояния 12 страница

В этом случае радару суждено было показаться на свет — для этого сложились все технические предпосылки. Основное же было в том, что он стал нужен армейским. Техника ПВО между двумя мировыми войнами не взяла соответствующего развития.

По?прошлому ключевую роль игрались посты воздушного наблюдения, связи и оповещения, аэростаты, прожекторы, звукоуловители.

Благодаря роста скорости бомбардировщиков посты оповещения нужно было выдвигать за 150 и более километров от того города, для защиты которого они предназначались, и прокладывать к ним долгие телефонные линии. Но эти посты все равно не давали полной гарантии безопасности. Кроме того в хорошую ясную погоду наблюдатели не могли найти самолеты, летящие на маленькой высоте.

Ночью либо в тумане, в облачную погоду такие посты по большому счету не видели самолетов и ограничивались сообщениями о «шуме моторов». Приходилось располагать эти посты в пара поясов, разбрасывать их в шахматном порядке, дабы прикрыть ими все дальние подступы.

Совершенно верно так же прожекторы были надежны в борьбе против самолетов только в ясные ночи. При низкой облачности и тумане они становились ненужны. Намерено созданные звукоуловители также были не сильный средством обнаружения.

Представим себе, что самолет находится за 10 км от наблюдательного поста. Звук мотора становился слышен слухачу звукоуловителя через 30 с маленьким секунд. За это время самолет, летевший со скоростью 600 км/ч, успевал пролететь 5 км, и звукоуловитель, следовательно, показывал место, где самолет был полминуты назад.

В этих условиях пользоваться звукоуловителем чтобы наводить с его помощью прожектор либо зенитное орудие, было бессмысленно. Вот из-за чего во всех государствах Европы и в Соединенных Штатах за 6?7 лет до Второй мировой начались усиленные поиски новых средств ПВО, талантливых предотвратить о нападении с воздуха. В итоге наиболее значимая роль тут была отведена радиолокации.

Как мы знаем, туман, облака, темнота не воздействуют на распространение радиоволн.

Луч прожектора скоро тускнеет в густых тучах, а для радиоволн аналогичных препятствий не существует. Это делало весьма перспективной идею применить их для потребностей ПВО.

Но практическое воплощение идеи радиолокации потребовало решения многих сложных научных и технических неприятностей. В частности, нужно было создать генераторы ультракоротких волн и чувствительные приемники весьма не сильный отраженных от объектов сигналов. Лишь во второй половине 30-ых годов XX века Морская исследовательская лаборатория США создала сигнальный радиолокатор XAF с дальностью действия 8 км, что был испытан на линейном корабле «Нью?Йорк».

К 1941 году было произведено 19 таких радаров.

Значительно продуктивнее шли работы в Англии, правительство которой не скупилось на затраты. Уже в 1935 году под управлением Уотсона?Уатта была создана первая импульсная радиолокационная станция дальнего обнаружения CH. Она трудилась в диапазоне волн 10?13 м и имела дальность действия 140 км при высоте полета самолета 4, 5 км.

Во второй половине 30-ых годов XX века в восточной части прибрежной полосы Англии уже было установлено 20 таких станций.

Во второй половине 30-ых годов XX века все они приступили к круглосуточному дежурству, длившемуся до конца войны.

Не смотря на то, что устройство любого радара весьма сложно, принцип его действия осознать нетрудно. Радиолокационная станция трудится не непрерывно, а периодическими толчками — импульсами.

Передатчик первой британской радиолокационной станции CH отправлял импульсы 25 раз в секунду. (Посылка импульса продолжается в современных локаторах пара миллионных долей секунды, а паузы между импульсами — пара сотых либо тысячных долей секунды.) Импульсный режим используется чтобы измерять время между его возвращением и посылкой импульса от отраженного объекта. Отправив в пространство весьма краткосрочную «порцию» радиоволн, передатчик машинально выключается и начинает трудиться радиоприемник.

Встретив на пути собственного распространения какое?или препятствие, радиоволны рассеиваются во все стороны и частично отражаются от него обратно, к месту посылки волн, другими словами к радиолокационной станции. Данный процесс подобен отражению звуковых волн — явлению эхо. Достаточно крикнуть либо ударить в ладоши в горном ущелье у подножья гора — и через пара секунд послышится не сильный эхо — отражение звука.

Так как скорость радиоволн чуть ли не в миллион раза больше скорости звуковых волн, то от гора, находящейся на расстоянии 3500 м, эхо возвратится через 20 секунд, а радиоволна — через две стотысячных доли секунды. Исходя из этого главной изюминкой радиолокационной станции должно быть стремительное измерение малейших отрезков времени с точностью до миллионных долей секунды.

Ясно, что если бы радиолокационная станция беспрерывно отправляла собственные сигналы, то среди замечательных сигналов передатчика было бы нереально уловить весьма не сильный отраженные радиоволны, возвратившиеся обратно. Антенна радиолокационной станции владеет направленным действием. В отличие от антенн радиовещательной станции, отправляющей радиоволны во всех направлениях, импульсы, излучаемые радаром, концентрируются в весьма узкий пучок, отправляемый в строго определенном направлении.

Приняв отраженные импульсы, радар направлял их на электронно?лучевую трубку. Тут данный импульс (ясно, многократно усиленный) подавался на вертикальные пластины, руководившие электронным лучом трубки (см. ее устройство в прошлой главе) и приводил к вертикальному броску луча на экране радара. Что же возможно было замечать на этом экране?

25 раз в секунду в левой его части появлялся электронный импульс (данный бросок был вызван тем, что совсем маленькой часть энергии излученного импульса попадала в приемник), и за ним бежала направо линия развертки. Это продолжалось , пока импульс не достигал цели, не отражался от нее и не возвращался обратно. Предположим, что линия, нарисованная электронным лучом, двигалась по экрану в течение 1 миллисекунды.

За это время импульс проходил 150 км до цели, отражался от нее, возвращался обратно на станцию и высвечивался на экране в виде второго броска. У того места экрана трубки, где показался первый бросок, ставили 0, а в конце линии — 150 км. Так как скорость распространения волны постоянна, то всю эту линию возможно было поделить на равные части и взять так возможность считывать (в пределах 150 км) любое расстояние до цели, отраженный импульс которой был виден на экране трубки.

Благодаря столь нередкому появлению изображения на экране, оно казалось глазу оператора как бы неподвижным и неисчезающим. Только импульс, отраженный от цели, медлительно перемещался влево по линии, в случае если самолет летел по направлению к станции.

Все сведения об найденных самолетах соперника радиолокационные станции передавали на так называемый «фильтрующий центр». Тут по донесениям отдельных станций производилось уточнение и сличение информации о воздушной обстановке. Отобранные и проверенные сведения «фильтрующий центр» передавал руководству.

На центральном командном пункте имелась громадная карта. Особые операторы перемещали по карте мелкие модели самолетов. Руководство так имело возможность непрерывно замечать воздушную обстановку и сообразно с этим принимать необходимые ответы.

Потом оказалось, что станции дальнего обнаружения смогут давать и дополнительные сведения о числе вражеских самолетов, их скорости и курсе. Командные пункты ПВО по этим сведениям имели возможность заключить, какое количество бомбардировщиков участвует в операции, установить, к какому пункту они направляются и в то время, когда к нему прибудут.

Но первые радары владели и большими недочётами. Потому, что они трудились на волне 10 и более метров, антенны их были громоздки и неподвижны. К примеру, антенна передатчика CH подвешивалась на мачтах высотой 120 м. Рядом размешалась приемная станция с антенной на высоте 80 м. Владея направленным действием, эти антенны излучали радиоволны широким конусом вперед и пара в сторону от главного направления.

Вправо, влево и назад эти антенны не излучали, и, следовательно, на этих направлениях радары не могли найти самолеты. Потому, что их волны отражались от почвы и воды, низколетящие цели были им недоступны. Так что самолеты, приближавшиеся к Англии на высоте менее 100 м, имели возможность пролететь незаметно для радаров.

Устранить эти недостатки возможно было лишь созданием новых радиолокационных станций, трудящихся на более маленьких волнах. В первые годы развития радиолокации использовались волны длиной 10?15 м, но в будущем оказалось, что эргономичнее применять для данной цели волны в тысячу раз меньше — порядка нескольких сантиметров. Устройства, трудившиеся в таком диапазоне, до начала войны являлись, по существу, лабораторными конструкциями, были весьма капризны и владели ничтожной мощностью.

Узнаваемые в то время типы электронных ламп весьма не хорошо либо практически не трудились на сантиметровых волнах. Все нужное оборудование для более идеальных радаров было создано в рекордно маленькие сроки уже в начале войны.

Сперва перешли на волну в 1, 5 м, что разрешило сходу улучшить работу радара и быстро сократить размеры антенн. Тогда показалась идея, что такую антенну возможно вращать в горизонтальном направлении и рассылать импульсы локатора во все стороны, а не только вперед.

Потом напрашивалось предположение, что в случае если радар поочередно отправляет импульсы и принимает их отражения, то вовсе не обязательно передающую и принимающую станции размещать раздельно: возможно и должно передавать и принимать на одну и ту же антенну, поочередно подключая ее то к передатчику, то к приемнику. Во второй половине 30-ых годов двадцатого века была создана станция CHL для обнаружения низколетящих надводных кораблей и самолётов с дальностью действия 100 км.

Такие станции размешались на расстоянии 40 км друг от друга, защищая подходы и устье Темзы к ней. В будущем количество станций было увеличено так, дабы прикрыть все восточное побережье Англии. Введение последовательности усовершенствований разрешило расширить дальность действия радаров до 160?190 км.

Все эти меры с лихвой оправдали себя в 1939?1940 годах, в то время, когда развернулась грандиозная битва за Англию. Не имея возможности перебросить в Англию собственные войска, Гитлер двинул против нее армады собственных бомбардировщиков. Британские истребители не знали спокойствия ни днем, ни ночью, отбивая одну за второй воздушные атаки немцев.

Радиолокационные станции дальнего обнаружения игрались сейчас огромную роль во всей совокупности ПВО. Германские летчики скоро убедились, что невидимые лучи радаров для них ужаснее зениток и истребителей. Использование радиолокации навело скоро британцев на идея нацеливать посредством радаров собственные истребители на бомбардировщики неприятеля.

Для этого были созданы маленькие радиолокационные станции (GCI). Они имели меньшую дальность действия, но более совершенно верно определяли положение вражеских самолетов. Эти радары устанавливались рядом от аэропортов истребительной авиации.

Взяв сообщение от станций дальнего обнаружения, они начинали смотреть за приближающимся неприятелем, давая летчикам?истребителям правильные информацию о расположении неприятеля.

Для станций для того чтобы типа прошлая электронно?лучевая трубка с горизонтальной линией развертки была неудобна, потому, что в любой момент времени она имела возможность замечать лишь за одним самолетом и неизменно должна была переключаться с одной цели на другую. Вследствие этого случилось большое усовершенствование радиолокационной техники — показалась так называемая трубка кругового обзора, взявшая в недалеком будущем самое широкое распространение во многих типах станций.

На экране таковой трубки световая линия развертки начиналась не с левого края экрана, как в прошлых конструкциях, а от центра. Эта линия вращалась по часовой стрелке в один момент с вращением антенны, отражая на экране расположение целей около станции. Таковой экран создавал как бы карту воздушной обстановки.

Световое пятно в центре экрана отмечало расположение радиолокационной станции.

Концентрические кольца около этого пятна помогали выяснить расстояние до отраженных импульсов, каковые обозначились в виде более ярких точек. Офицер станции наведения в один момент замечал на таком экране за всеми интересующими его целями. Осуществление наведения существенно упрощалось.

Ясно, что на таком радаре обрисованный выше метод работы индикатора не годился, поскольку все сигналы, отраженные от объектов, мгновенно пропадали с экрана.

Тут использовались экраны, владеющие так называемым «послесвечением», другими словами сохраняющие свечение в течение определенного промежутка времени. В таких трубках отклонение электронного луча осуществлялось посредством катушек, ток в которых изменялся линейно в зависимости от времени.

Использование всех совокупностей радиолокационной обороны уже в первоначальный период войны дало ощутимые результаты. За четыре месяца 1940 года в небе над Англией было стёрто с лица земли более 3000 германских самолетов, причем 2600 из них были сбиты истребителями, наведенными собственными радиолокационными станциями. Из?за громадных потери немцы были вынуждены прекратить дневные налеты.

Но и это не спасло их. Британцами без промедлений была создана маленькая радиолокационная станция AI, размещавшаяся на борту самолета. Она имела возможность обнаруживать цели на расстоянии 3?5 км.

Новыми радарами были оснащены особые ночные истребители. Не считая пилота на них размещался стрелок?радиооператор. По наводке с почвы такие самолеты приближались к германским бомбардировщикам на расстояние видимости собственного радара.

Затем уже сам оператор, имея перед лицом трубку локатора, давал летчику команды по внутреннему переговорному устройству, куда направить машину, дабы сблизиться с бомбардировщиками. К весне 1941 года совокупность ночной радиолокационной обороны уже оправдывала собственный назначение. В случае если в январе британцы сбили всего 4 германских ночных бомбардировщика, то в апреле 58, а в мае 102.

МАГНИТОФОН

Прародитель магнитофона — телеграфон — был изобретен датским физиком Вальдемаром Поульсеном. Во второй половине 90-ых годов XIX века Поульсен создал устройство, применяющее явление остаточного намагничивания и преобразующее звуковые волны в магнитные импульсы, каковые записывались на узкой металлической проволоке. На входе телеграфона подключался источник звука — микрофон.

Ток с него подавался на электромагнит особенной формы.

Создаваемое электромагнитом магнитное поле намагничивало металлическую проволоку, которая с определенной скоростью двигалась мимо магнита. В такт передаваемому звуку снимаемый с микрофона ток возрастал либо уменьшался, а следовательно, возрастала либо уменьшалась напряженность магнитного поля, создаваемого записывающим магнитом.

Для воспроизведения фонограммы проволоку пропускали мимо магнита воспроизведения. В ходе перемещения силовые линии магнитного поля фонограммы пересекали витки катушки, в которых благодаря закона электромагнитной индукции появлялся электрический ток, соответствующий записанным на проволоку звукам. Эти не сильный электрические импульсы преобразовывались в телефоне в звуковые волны.

Их прослушивали без усилителя посредством наушников. Уровень качества звука было низким, и телеграфон не взял широкого распространения.

Пригодилось тридцать лет, дабы превосходное изобретение Поульсена купило признание. Этому содействовало в первую очередь появление электронных ламп и разработка схем усилителей на их базе, и совершенствование самого звуконосителя. Проволока имела тенденцию скоро саморазмагничиваться.

Дабы компенсировать это неприятное свойство, приходилось увеличивать скорость ее перемещения, которая сначала достигала нескольких метров в секунду. Кроме того маленькая фонограмма потребовала огромного количества проволоки. Не смотря на то, что толщина ее не превышала 0, 1 мм, катушки с записью занимали много места и были весьма тяжелы.

Узкая проволока рвалась, путалась, перекручивалась на ходу. Ее постарались заменять металлической лентой.

Обрывы закончились, но вес и объём звуконосителя вырос еще многократно. Дабы раскрутить катушку с таковой лентой, требовался замечательный электродвигатель. Ходовые механизмы получались весьма громоздкими.

В это время магнитная запись давала малообещающие результаты.

Коммерческий успех пришел к магнитофону лишь по окончании изобретения нового звуконосителя. Германский изобретатель Пфеймер создал разработку нанесения слоя порошкового железа на бумажную ленту: новый звуконоситель прекрасно намагничивался и размагничивался, его возможно было обрезать и склеивать. Потом бумажную ленту заменили пластиковой — из ацетилцеллюлозы, более прочной, эластичной и невоспламеняемой.

На ленту напыляли ферромагнитный порошок (окислы железа), предварительно смешанный со связующим веществом (к примеру, нитролаком). В первый раз такую ленту начала производить в 1935 году германская компания АЕГ. Магнитофонная пленка произвела переворот в магнитной звукозаписи.

Она была легкой, компактной, прекрасно сохраняла намагничивание, что разрешило в пара десятков раз сократить скорость звуконосителя.

На таковой пленке возможно было записывать значительно более долгое произведение, чем на проволоке.

Запись на ленту происходила равно как и на проволоку. Из всего сообщённого видно, что наиболее значимыми элементами магнитофона являлись записывающий и воспроизводящий электромагниты, каковые именуют магнитными головками. Обе головки представляли собой магнитные сердечники, охваченные катушками.

В сердечнике имелся зазор, заполненный фольгой из особой латуни.

Ток, проходивший через обмотку записывающей головки, образовывал магнитное поле, которое проходило по магнитному сердечнику и выходило из его рабочего зазора в окружающее пространство. В то время, когда это поле было неизменно, оно равномерно намагничивало всю проходящую через него ленту.

В то время, когда же через обмотку головки проходил электрический ток, появлявшийся благодаря звукового действия на микрофон, магнитное поле в зазоре головке изменялось в зависимости от силы тока микрофона, другими словами в соответствии с силой звуковых колебаний. Лента получала наряду с этим разную намагниченность и преобразовывалась в фонограмму. Разные ее участки выяснялись различно намагниченными, как по силе, так и по направлению.

Магнитные силовые линии этих отдельных участков, замыкаясь в пространстве, образовывали внешнее магнитное поле. При воспроизведении магнитной фонограммы лента с той же скоростью, что и при записи, двигалась мимо воспроизводящей головки и возбуждала в ее обмотках электрический ток, что изменялся в соответствии с силой магнитного поля ленты. После этого ток, появившийся в обмотке и усиленный, поступал к динамику.

Для многократного применения одной и той же ленты имелась головка стирания, питаемая от особого лампового генератора токами высокой частоты. Ток, создаваемый этим генератором, пропускался через обмотки стирающей головки. До тех пор пока лента проходила через поле, создаваемое данной головкой, она многократно перемагничивалась и в следствии покидала ее в размагниченном состоянии.

По окончании стирания магнитная лента попадала в поле записывающей головки.

Тут любой элемент ленты подвергался двойному действию магнитного поля, которое образовывалось, с одной стороны, током записывающего сигнала, а с другой — током дополнительного смещения, поступающим в записывающую головку из высокочастотного генератора. Это дополнительное питание током высокой частоты стало называться подмагничивания.

Оно нужно для противодействия искажениям , каковые оказывали на чувствительную магнитную ленту разные части магнитофона — в первую очередь лампы и трансформаторы. На протяжении работы около них создавалось достаточно сильное магнитное поле, которое кроме этого намагничивало ленту. Продолжительное время это нежелательное намагничивание (проявлявшееся при прослушивании в виде шума, треска и шума) весьма снижало уровень качества фонограмм.

Только по окончании того как обучились подмешивать к току сигнала высокочастотный ток подмагничивания, уровень качества магнитной фонограммы возросло так, что начало конкурировать с механической звукозаписью — граммофонными пластинками.

На магнитофоне имелись две катушки — подающая и приемная. Для движения ленты служил механизм, складывающийся из электродвигателя, ведущего вала, других деталей и прижимного ролика. В большинстве случаев в магнитофоне имелось устройство для ускоренной перемотки ленты с катушки на катушку в оба направления.

ПЕНИЦИЛЛИН

Антибиотики — одно из превосходнейших изобретений XX века в области медицины. Современные люди далеко не всегда отдают себе отчет в том, сколь многим они обязаны этим лечебным препаратам. Человечество по большому счету весьма скоро привыкает к поразительным достижениям собственной науки, и иногда требуется сделать некое упрочнение чтобы представить себе жизнь таковой, какой она была, например, до изобретения телевизора, радио либо паровоза.

Так же скоро вошло в нашу жизнь огромное семейство разнообразных антибиотиков, первым из которых был пенициллин. Сейчас нам думается необычным, что еще в 30?х годах XX столетия каждый год десятки тысяч людей умирали от дизентерии, что воспаление легких во многих случаях кончалось смертельным финалом, что сепсис был настоящим бичом всех хирургических больных, каковые во множестве гибли от заражения крови, что тиф считался страшнейшей и трудноизлечимой заболеванием, а легочная чума неизбежно вела больного к смертной казни. Все эти ужасные заболевания (и многие другие, прежде летальные, к примеру, туберкулез) были побеждены антибиотиками.

Еще более поразительно влияние этих препаратов на военную медицину. Тяжело поверить, но в прошлых войнах большая часть воинов гибло не от осколков и пуль, а от гнойных заражений, вызванных ранением. Как мы знаем, что в окружающем нас пространстве находятся мириады микроскопических организмов микробов, среди которых много и страшных возбудителей заболеваний.

В простых условиях отечественная кожа мешает их проникновению вовнутрь организма. Но на протяжении ранения грязь попадала в открытые раны вместе с миллионами гнилостных бактерий (кокков). Они начинали размножаться с большой быстротой, проникали глубоко вовнутрь тканей, и через пара часов уже никакой врач не имел возможности спасти человека: рана гноилась, увеличивалась температура, начинался сепсис либо гангрена.

Человек погибал не столько от самой раны, сколько от раневых осложнений.

Медицина выяснялась бессильна перед ними. В лучшем случае доктор успевал отрезать пораженный орган и тем останавливал распространение заболевания.

Дабы бороться с раневыми осложнениями, нужно было обучиться парализовать микробов, вызывающих эти осложнения, обучиться обезвреживать попавших в рану кокков. Но как этого достигнуть? Оказалось, что вести войну с микробами возможно конкретно с их же помощью, поскольку одни микробы в ходе собственной жизнедеятельности выделяют вещества, талантливые уничтожать другие микробы.

Мысль применять микробов в борьбе с микробами показалась еще в десятнадцатом веке. Так, Луи Пастер открыл, что бациллы сибирской язвы погибают под действием некоторых вторых микробов. Но ясно, что разрешение данной неприятности потребовало огромного труда — непросто разобраться в взаимоотношениях и жизни микроорганизмов, еще тяжелее постичь, какие конкретно из них будут на ножах между собой и чем один микроорганизм побеждает другого.

Но сложнее всего было вообразить, что грозный неприятель кокков уже давно и прекрасно известен человеку, что он уже тысячи лет живет вместе c ним, то и дело напоминая о себе. Им была обычная плесень — ничтожный грибок, что в виде спор постоянно присутствует в воздухе и с радостью разрастается на всем ветхом и отсыревшем, будь то стенки погреба либо кусок хлеба.

Но, о антибактериальных особенностях плесени было известно еще в десятнадцатом веке. В 60?х годах прошлого века между двумя русскими докторами — Алексеем Полотебновым и Вячеславом Манассеиным — появился спор. Полотебнов утверждал, что плесень есть родоначальником всех микробов, другими словами что все микробы происходят от нее.

Манассеин же обосновывал, что это неверно. Дабы обосновать собственные аргументы, он начал исследовать зеленые плесени (по?латыни пенициллиум глаукум).

Он посеял плесень на питательной среде и с удивлением отметил: в том месте, где рос плесневой грибок, ни при каких обстоятельствах не развивались бактерии. Из этого Манассеин сделал вывод, что плесневой грибок мешает росту микроорганизмов. То же позже замечал и Полотебнов: жидкость, в которой оказалась плесень, оставалась неизменно прозрачной, значит, не содержала бактерий.

Полотебнов осознал, что как исследователь он был не прав в собственных заключениях. Но как доктор он решил срочно изучить это необыкновенное свойство для того чтобы легкодоступного вещества, как плесень. Попытка увенчалась успехом: язвы, покрытые эмульсией, в которой находился плесневой грибок, скоро заживали.

Полотебнов сделал занимательный опыт: он покрывал глубокие кожные язвы больных смесью плесени с бактериями и не замечал в них никаких осложнений, В одной из собственных статей 1872 году он советовал таким же образом лечить раны и глубокие нарывы. К сожалению, испытания Полотебнова не привлекли к себе внимания, не смотря на то, что от послераневых осложнений во всех хирургических клиниках тогда погибало множество народа.

Снова превосходные особенности плесени были открыты спустя пяти десятилетий шотландцем Александром Флемингом. С молодости Флеминг грезил отыскать вещество, которое имело возможность бы уничтожать вредных бактерий, и настойчиво занимался микробиологией. Лаборатория Флеминга помещалась в маленькой комнате отдела патологии одного из больших английских больниц.

В данной комнате всегда было душно, тесно и непоследовательно. Дабы спастись от духоты, Флеминг все время держал окно открытым. Вместе с другим доктором Флеминг занимался изучениями стафилококков.

Но, не завершив работы, данный доктор ушел из отдела.

Ветхие чашки с посевами колоний микробов еще находились на полках лаборатории — уборку собственной помещения Флеминг постоянно считал зряшной тратой времени. в один раз, решив писать статью о стафилококках, Флеминг посмотрел в эти чашки и понял, что многие из пребывавших в том месте культур покрыла плесень. Это, но, было неудивительно — разумеется, споры плесени занесло в лабораторию через окно.

Необычным было второе: в то время, когда Флеминг начал исследовать культуру, то во многих чашках не выяснилось и следа стафилококков — в том месте была лишь плесень и прозрачные, похожие на росу капли. Неужто простая плесень стёрла с лица земли всех вредных микробов? Флеминг срочно решил проверить собственную предположение и поместил мало плесени в пробирку с питательным бульоном.

В то время, когда грибок развился, он поселил в ту же чашку разные бактерии и поставил ее в термостат.

Изучив после этого питательную среду, Флеминг понял, что между колониями бактерий и плесенью появились яркие и прозрачные пятна — плесень как бы стесняла микробов, не давая им расти около себя. Тогда Флеминг решил сделать более масштабный опыт: пересадил грибок в громадный сосуд и стал следить за его развитием.

Скоро поверхность сосуда покрылась «войлоком» — разросшимся и сбившимся в тесноте грибком. «Войлок» пара раз менял собственный цвет: сперва он был белым, позже зеленым, позже тёмным. Менял питательный бульон и цвет — из прозрачного он превратился в желтый. «Разумеется, плесень выделяет в вохдух какие конкретно?то вещества», — поразмыслил Флеминг и решил проверить, владеют ли они вредными для бактерий особенностями.

Новый опыт продемонстрировал, что желтая жидкость разрушает те же микробы, каковые разрушала и сама плесень. Причем жидкость владела очень громадной активностью — Флеминг разводил ее в двадцать раз, а раствор все равно оставался губительным для вредных бактерий.

Флеминг осознал, что стоит на пороге серьёзного открытия. Он закинул все дела, прекратил другие изучения. Плесневый грибок пенициллиум нотатум отныне полностью поглотил его внимание.

Для предстоящих опытов Флемингу пригодились галлоны плесневого бульона — он изучал, на какой сутки роста, при какой температуре и на какой питательной среде воздействие загадочного желтого вещества окажется самоё эффективным для уничтожения микробов.

Одновременно с этим стало известно, что сама плесень, так же как и желтый бульон, были безвредными для животных. Флеминг вводил их в вену зайцу, в туловище белой мыши, омывал бульоном кожу а также закапывал ее в глаза — никаких неприятных явлений не наблюдалось. В пробирке разведенное желтое вещество — продукт, выделяемый плесенью, — задерживало рост стафилококков, но не нарушало функций лейкоцитов крови.

Флеминг назвал это вещество пенициллином. С этих пор он всегда думал над ответственным вопросом: как выделить действующее активное вещество из профильтрованного плесневого бульона? Увы, это выяснилось очень сложным делом.

В это же время было ясно, что вводить в кровь человека неочищенный бульон, в котором находился чужеродный белок, непременно, страшно.

Юные сотрудники Флеминга, такие же, как и он, доктора, а не химики, предприняли множество попыток разрешить эту проблему. Трудясь в кустарных условиях, они израсходовали массу времени и энергии но ничего не добились. Всегда по окончании предпринятой очистки пенициллин разлагался и терял целебные особенности.

В итоге, Флеминг осознал, что эта задача ему не по плечу и что разрешение ее направляться передать вторым.

В феврале 1929 года он сделал в Английском медицинском научно?исследовательском клубе сообщение о отысканном им неординарно сильном бактерицидном средстве. Это сообщение не обратило на себя внимания. Но Флеминг был упрямый шотландец.

Он написал громадную статью с подробным изложением собственных опытов и поместил ее в научном издании. На всех медицинских съездах и конгрессах он так или иначе делал напоминание о собственном открытие. Неспешно о пенициллине стало известно не только в Англии, но и в Америке.

Наконец, во второй половине 30-ых годов двадцатого века два британских ученых — Говард Флери, доктор наук патологии одного из оксфордских университетов, и Эрнст Чейн, биохимик, бежавший из Германии от преследования фашистов, — обратили на пенициллин самое внимание.

Чейн и Флери искали тему для совместной работы. Трудность задачи выделения очищенного пенициллина привлекла их. В Оксфордском университете был штамм (культура микробов, выделенная из определенных источников), отправленный в том направлении Флемингом.

С ним?то они и стали экспериментировать. Чтобы перевоплотить пенициллин в лекарственный препарат, его нужно было связать с каким?нибудь веществом, растворимым в воде, но так, дабы, будучи очищенным, он не терял собственных необычных особенностей.

Продолжительное время эта задача казалась неразрешимой — пенициллин скоро разрушался в кислой среде (исходя из этого, кстати, его не было возможности принимать вовнутрь) и весьма недолго сохранялся в щелочной, он легко переходил в эфир, но, в случае если его не ставили на лед, разрушался и в нем. Лишь по окончании многих опытов жидкость, выделенную грибком и содержащую аминопенициллиновую кислоту, удалось сложным методом отфильтровать и растворить в особом органическом растворителе, в котором не растворялись соли калия, прекрасно растворимые в воде.

По окончании действия ацетата калия в осадок выпали белые кристаллы калийной соли пенициллина. Проделав множество манипуляций, Чейн взял слизистую массу, которую ему удалось наконец перевоплотить в коричневый порошок. Первые же испытания с ним имели потрясающий эффект: кроме того маленькая гранула пенициллина, разведенная в пропорции один на миллион, владела замечательным антибактериальным свойством — помещенные в эту среду смертоносные кокки гибли через пара мин..

Одновременно с этим введенный в вену мыши препарат не только не убил ее, но по большому счету не произвел на зверька никакого действия.