Я сохранял надежду, что сейчас Тень-Король продемонстрирует мне наконец собственный лицо, собственный подлинный вид, но он предпочел остаться в тени трона. — Частично эта история о том, кого я некогда знал, — повел он рассказ. — О ветхом приятеле, о котором я временами вспоминаю с наслаждением. А время от времени без наслаждения, по причине того, что от воспоминаний мне неизменно так безрадостно. Разве не вздор, что от хороших воспоминаний слезы на глаза наворачиваются чаще, чем от плохих?
Он как словно бы не ожидал ответа на собственный вопрос, по причине того, что сходу продолжил:
— Мой дорогой друг был человеком, одним из тех немногих людей, кто решился жить в Замонии, а не перебрался на какой-нибудь второй континент. Домик его своих родителей стоял в маленьком поселении людей в равнине у подножия Мидгардских гор, где и сейчас еще притаились пара таких колоний.
Данный мой дорогой друг показался на свет уже писателем. Я не желаю заявить, что он от рождения умел писать, нет, этому он, как и все остальные, обучился значительно позднее. Но в голове у него роились истории и идеи уже тогда, в то время, когда он в первый раз заметил солнце.
Его маленькая головка была до отказа ими напичкана, и они его пугали, в особенности по ночам, в темноте.
Он ничего так не желал, как избавиться от этих историй, но не знал как, поскольку сказать он не обожал, а писать еще не умел. А новые идеи все появлялись у него в мозгу, вливались в том направлении отовсюду, исходя из этого голова у него стала тяжелой, и все собственный детство он ходил понурясь.
Свеча около меня погасла, дуновение ветра погладило по лицу, и как будто бы по чьему-то приказу зазвучала загадочная музыка Те-нероха, неземная музыка, эхом отдававшаяся в коридорах замка, — такую ни за что не извлечь из мрачных стен случайному сквозняку.
— Позже он наконец обучился писать, — продолжал Тень-Король, — и целый тяжелый балласт разом из него посыпался, потек с чернилами на бумагу и покрыл несколько квадратный километр писчих страниц. Мой дорогой друг по большому счету не имел возможности остановиться, да и не желал, поскольку это было самое красивое, что он знал: восхитительное чувство переносить придуманное на бумагу.
Тень-Король ненадолго умолк.
— Такая сказка способна тебя увлечь? — задал вопрос он. — Либо я тебе наскучил? Ага, история про писателя. Хорошо, дорогие приятели, но я ожидал чего-нибудь поживее, поскольку он давал слово мне ужасную сказку.
А ужасными сказками я вычислял те, где действуют сфинххххи, гарпиры и охотники за книгами, и где льется большое количество, большое количество крови.
Но писатели… Большая часть историй про писателей — не увлекательнее прогулки на протяжении пыльных ниш в Палате чудес книжнецов. Но однако я покачал головой.
— Тогда придется побольше потрудиться, дабы тебе наскучить, — засмеялся Тень-Король. — Первые рассказы, каковые сочинил мой дорогой друг, были путаными, поскольку жизненного опыта у него не было никакого. Одно только смутное празнание. Он Знал о событиях, каковые имели возможность произойти только в дальних краях, расположенных на иных планетах либо в иных измерениях.
Он обрисовывал существ, обитающих в безлюдных пространствах меж звезд, ему были ведомы их диковинные мысли, желания и мечты.
Он обрисовал некое место на дне стеклянного океана, где живут ядовитые твари, сражаются между собой, друг друга обожают и убивают. Не было человека, кто знал, откуда он брал эти нелепые сведения, и кое-какие думали, что у него не все дома.
Тень-Король с шорохом набрался воздуха, издав звук, какой испускает бумажный пакет, в то время, когда его медлительно надуваешь, а по окончании отпускаешь края.
— Стоило ему взглянуть на тучи, он видел в них эпос облачного народа. В бегущей воде — прозрачные фигуры эльфов. На лугу — сагу о двух семьях стеблей.
Насекомые вились около него и пересказывали собственные маленькие судьбы. Племена муравьев вели войны, дабы он имел возможность вести хронику их разгромных сражений.
товарищи и Родители по играм высмеивали его писанину, и он ощущал себя непонятым, а потому обратился к аудитории из призраков. Для этих духов он кроил, формировал, строил, расписывал и придумывал мир, в котором каждое слово, каждое чувство, событие и каждое создание, любая буква и строки находились на своем месте. И когда данный мир будет выстроен, прописан до конца и очищен от стилистических огрехов и помарок, явятся духи, дабы в нем поселиться.
Это будет призрачный город, выстроенный из его души и населенный многими реальными призраками и вымышленными существами. Слово за словом, главу за главой он возводил собственный мир. С опаской нанизывал слоги, складывал слова, громоздил фразы.
И престранные строения выходили из-под его пера, одни сплетались полностью из снов и мечтаний, другие были сбиты из предчувствий и страхов.
Для оледеневших он выстроил дворец полностью из льда и снега и населил его снежинками, каковые вились в застывших коридорах, заполняя их собственными переливчатыми трелями.
Для утонувших он создал трясину, в которой дети-утопленники мирно покачивались на лепестках анемон и были на дружеской ноге с водяными лилиями и лягушками.
Для сожженных он разжёг костер, большой и плачущий, как лесной пожар, колышущийся, как гонимое бурей море, и в том месте духи имели возможность танцевать с языками пламени, дабы забыть наконец собственную ужасную боль.
Он соорудил дом для тех, кто покончил с собойи назвал его «Гостиницей слез», а стенки у нее были из вечного дождя.
Наконец он выстроил убежище для тех, кто погиб в помрачении рассудка. Это было самое громадное и шикарное жилице из всех, расписанное броскими красками, каких не существует в действительности, и с собственными законами природы: в том месте возможно было гулять по потолку и время бежало вспять.
в один раз мой дорогой друг разглядывал себя в зеркале и заметил, как совершенно верно отражение передает мельчайшие перемещения его лица, как вечно оно имитирует действительность. И поразмыслил: я стану таким же, как существо в зеркале. Я смогу так же прекрасно имитировать жизнь.
И буду так же одинок.
Тень-Король на мгновение умолк.
— Думается, твой приятель близко подошел к сумасшествию, — вырвалось у меня. — Ему бы следовало обратиться к врачу-душеведу.
Ответом мне был ужасный хохот.
— Да, он также так время от времени думал. Но заболевание не была к нему милосердна, не доходила до того, дабы его увезли в закрытое заведение и избавили от творчества. До помешательства не дошло.
Лишь до литературы.
Сейчас и я засмеялся. По всей видимости, чувство юмора у Тень-Короля все-таки было, не смотря на то, что и самого мрачного толка. — Мой дорогой друг вправду выявил, что дальше так длиться неимеетвозможности, в случае если, само собой разумеется, он не желает закончить собственные дни в смирительной рубахе. Он осознал, что обязан больше внимания уделять обыденности, а потому закинул собственный сумасшедший город, разрешил ему превратиться в прекрасные развалины, каковые стех пор навещал только иногда.
И сосредоточился на том, что его окружало.
Замолчав, Тень-Король не легко набрался воздуха, словно бы устал сказать так много. Я воспользовался передышкой, дабы посмотреть назад и разглядеть действительность, которая окружала на данный момент меня самого. без сомнений, она похожа на сумасшедшие строения загадочного писателя!
Призрачная музыка кружила тихо по залу, и живые книги расположились на почтительном расстоянии около Тень-Короля и как словно бы увлеченно ему внимали.
Но, они, быть может, только прислушивались к модуляциям его голоса.
— Сейчас мой приятель-писатель начал описывать самые простые вещи, каковые лишь имел возможность сыскать, и понял, что на свете нет ничего тяжелее. Легко обрисовать дворец из льда и снега, но поразительно тяжело обрисовать один-единственный волос. Либо ложку.
Ноготь. Зуб. Крупинку соли. Щепку. Огонек свечи. Каплю воды.
Он сделался хроникером очевидной повседневности, сохранял самые тщетные беседы так систематично и дисциплинированно, что превратился в ходячую записную книжку, которая все машинально превращала в литературу.
Но и на этот раз он своевременно увидел, что и эта дорога ведет в тупик.
— В противном случае он закончил бы собственные дни судебным писцом либо стенографом в каком-нибудь наттиффтоффском земельном ведомстве, — разрешил я себе подметить.
— Правильно, — дал согласие Тень-Король. — Мой дорогой друг был близок к отчаянию. Чем больше он писал, тем меньше говорили его слова. И наконец он по большому счету потерял свойство творить.
Днями, семь дней, месяцами он сидел перед чистым страницей и не имел возможности выдавить из себя ни фразы.
Он уже практически решил отправиться в собственную «Гостиницу слез» и в том месте повеситься на обрывке сюжета. А позже громом среди ясного неба на долю ему выпало самое решающее и благотворное событие всего его бытия. — Он отыскал издателя? — засунул я.
Тень-Король молчал достаточно продолжительно, дабы я полностью устыдился собственного дурного замечания.
— Его пронизал Орм, — наконец сообщил он. — Так нежданно и очень сильно, что вначале ему показалось, он вот-вот погибнет.
Тень-Король верит в Орм? Куда же необходимо забраться на этом континенте, дабы отыскать место, где больше нет этих дряхлых суеверий? Но от предстоящих неотесанных замечаний я воздержался.
— Орм высвободил его дух и унес в высшие сферы вселенной, где пересекаются и сливаются все творческие идеи. Это были края без вещества, без судьбы, без единого атома материи, но выполненные столь напряженного воображения, что кругом танцевали звезды. Тут возможно было окунуться в чистейшую фантазию и напиться той силы, которая некоторым не дается ни при каких обстоятельствах в жизни.
Одной секунды в этом силовом поле хватало, дабы породить роман. В этом сумасшедшем месте не действовали законы природы, и измерения громоздились как неразобранные исходники, тут смерть была только глупой шуткой, а вечность — перемещением ресниц. Возвратившись оттуда, мой дорогой друг, казалось, готов был взорваться, так его переполняли слова, идеи и фразы, все отточенные и отполированные, — оставалось только записать.
Он был и радостен, и ошеломлен тем, сколь красивые тексты выходили из-под его пера, и тем, как мало он, казалось бы, привносил собственного.
Неудивительно, поразмыслил я, что столько графоманов грезят об Орме. Это же предел мечтаний любого ленивого творца: в руку карандаш, и все напишется само собой. Если бы!
— И лишь тогда, перечитав собственный первый, написанный под влиянием Орма рассказ, мой дорогой друг в первый раз почувствовал себя настоящим писателем. И наконец отыскал в себе мужество приложить данный рассказ к письму в Драконгор.
— Что? — с большим удивлением переспросил я. Неожиданное упоминание отчизны было нужно как удар под дых.
— Нуда, так так как поступают начинающие замонийские писатели, в то время, когда им думается, словно бы они создали что-то выдающееся. Отправляют творения собственному идолу в Драконгоре.
Тут он был прав. Начинающие авторы практически заваливают Драконгор собственными исходниками. — Кумир звался Данцелотом Слоготокарем, — продолжал Тень-Король.
Ох ты! Второй удар. Счастье еще, что я сидел, в противном случае уж точно не удержался бы на ногах.
— Данцелот Слоготокарь? — оглушенно переспросил я.
— Да. Ты его знаешь?
— Он мой… он был моим крестным.
— Ну нужно же. Какое совпадение. — Тень-Король откашлялся.
— Подожди-ка! Твой приятель написал Данцелоту письмо? Отправил ему рукопись? В котором задавал вопросы совета и мнения?
— Так оно и было. Но в случае если желаешь, можешь сам закончить сказку. Так как это ты у нас автор.
— Забудь обиду!
— Хорошо. Другими словами, Данцелот был в восхищении от рассказа моего приятеля и дал ему хороший совет срочно отправиться в Книгород и в том месте искать издателя. Мой дорогой друг послушался, приехал в Книгород и в том месте пара дней бродил бесцельно.
До тех пор пока в один раз на улице с ним не заговорил некоторый литературный агент из тех, каковые везде ищут таланты.
Мой дорогой друг продемонстрировал ему пара собственных набросков. Литагента кликали Клавдио Гарфеншток.
— Гарфеншток? — вскрикнул я.
— Ты и его знаешь?
— Да, — выдавил я.
— Нужно же, какое совпадение, — отозвался Тень-Король. — Жизнь полна сюрпризов, правильно? Так вот, Гарфеншток воистину мало что имел возможность сообщить о произведениях моего приятеля, но угостил его бутербродом с пчелами и дал адрес почерковеда по имени…
— Фистомефель Смайк!
— Вот как раз, Фистомефель Смайк. — Да, да, тот самый покровитель, что спровадил тебя в катакомбы. Мой дорогой друг посетил Смайка и продемонстрировал ему пара собственных вещей. Стихи, маленькие новеллы, рассказ, что отправил в Драконгор, и без того потом. Смайк попросил дни для изучения, и мой дорогой друг возвратился на следующий сутки.
Смайк был вне себя от эйфории, полон энтузиазма, восхищался творениями моего приятеля.
Он предсказал ему золотое будущее и назвал его величайшим талантом, что емудоводилось открыть. Смайк создал моему приятелю замысел будущей писательской карьеры, составил мудреные контракты а также подыскал типографию, которая якобы наилучшим образом доходила для его произведений. Но перед тем как воплотить собственные замыслы в судьбу, Фистомефель Смайк желал продемонстрировать ему кое-что серьёзное.
Некое место в одной книге.
— Нет! — выкрикнул я, словно бы этим имел возможность остановить события в далеком прошлом прошлых дней.
— Нет? — возмущенно переспросил Тень-Король. — Значит, мне замолчать?
Я покачал головой.
— Прости.
— Смайк дотянулся книгу, украшенную значком трикривья. И мой дорогой друг вдоволь ее листал, пока не дошел до триста тридцать третьей страницы. Тогда он утратил сознание, поскольку это была отравленная, страшная книга, одурманивающая одним прикосновением.
Тень-Король опять на долгое время умолк.
— И тут, — сообщил он, наконец, — мой рассказ, фактически говоря, лишь начинается.
Это было уж чересчур. Жестом я прервал его. Мне в обязательном порядке необходимо было отделаться от подозрения, пока оно не порвало мне душу.
— Прошу, ответь мне на один вопрос! — вскрикнул я. — Ты, случаем, не тот автор, что отправил Данцелоту собственную рукопись? Не ты ли тот приятель, о котором идет обращение в твоей сказке? Не мучь меня!
Хохот Тень-Короля раздался еще горше и страшнее, чем когда-либо раньше.
— Разве я на него похож? — задал вопрос он, отсмеявшись. — Разве я выгляжу как человек?
Нет, нужно признать, нет. Если судить по тому, что я знал об этом существе, он был как минимум в два раза выше простого человека. Но как же мне сформулировать ответ, дабы его не обидеть?
— Скажи же! Я выгляжу как человек? — Вопрос раздался холодно и властно.
— Нет, — через силу выдавил я. — Прекрасно. А сейчас возможно я закончу? Причем без предстоящих проволочек, разве что сам сочту уместной паузу для большей драматичности.
Договорились?
— Само собой разумеется, — смиренно ответил я.
Тень-Король пара раз шумно выдохнул, дабы успокоиться.
— Придя в сознание, мой дорогой друг сделал вывод, что находится под водой, — совсем нормально продолжил он рассказ. — Но окружавшая его жидкость владела необычными особенностями, которых нет у простой воды. Она была горячей и липкой. Через стекло аквариума, в котором он был, ему было видно, как Смайк копается с какими-то алхимическими устройствами. И вдобавок он имел возможность дышать.
Диковинная жидкость была не только около, она была везде, она заполняла его горло, его слуховые проходы и дыхательные пути, его легкие.
Паралич не разрешал ему пошевелить кроме того пальцем, но его тело плавало стоймя. Он не погружался, но и не всплывал на поверхность.
Подойдя к аквариуму, Смайк улыбнулся и, постучав по стеклу бессчётными ручками, заговорил с моим втором. Его голос мой дорогой друг слышал, как погребенный заживо слышит через доски гроба и слой почвы, что говорят у его могилы скорбящие.
— Ты проснулся, — сказал Смайк. — Ты так славно дремал. Так глубоко. Так продолжительно. Достаточно продолжительно, дабы я успел подготовить все для великого деланья. Да, мой человечек, я тебя перевоплощу, и по окончании ты уже прекратишь быть человеком!
Нет, ты возродишься как высшее существо. Ты меня осознаёшь? — Он опять постучал по стеклу. — Я подарю тебе новое тело.
Такое, которое значительно лучше подходит твоему литературному складу. И не только его. Я подарю тебе новое бытие.
Можешь меня не благодарить, я рад сделать одолжение.
Моего приятеля охватила паника. Жидкость становилась все теплее, позже горячее… Медлительно и настойчиво поднимались вверх пузырьки, и наконец он осознал, что она начинает закипать. Его варили заживо.
Смайк еще раз постучал по стеклу.
— Сейчас ты знаешь, как чувствует себя омар, в то время, когда его готовят! — вскрикнул он. — Повара утверждают, что омар ничего нечувствует, но, по-моему, они лгут. Обязан сообщить, я не питаю зависть к твоему необыкновенному опыту.
Будущее была милосердна к моему приятелю, и он лишился эмоций. Ему снился великий пожар, пожирающий Книгород. Позже он увидел, что обстоятельством пожара был он сам, поскольку это он, полыхая, бредет через город и друг за другом поджигает дома.
Во сне он воистину стал Тёмным Человеком Книгорода, существом, которое, в соответствии с преданиям, разрешило войти тут первого красного петуха.
Позже он опять пришёл в сознание и заметил многократно, увеличенное лицо Смайка, что как словно бы стоял прямо перед ним. Но и на этот раз он не имел возможности пошевелить кроме того пальцем. С нескончаемым удивлением он увидел, что две мелкие ручки Смайка прилепились к его щекам — как будто бы бы желали их погладить.
И испытал облегчение, что жидкость провалилась сквозь землю и он опять на свободе.
— М-да, а сейчас мы проснулись очень не своевременно — с искренним сожалением сообщил Смайк. — Прошу вас, не думай, боль я тебе причиняю не намеренно. Честное слово, это дурная случайность. Но дурман в твоей голове трудится по собственным законам.
Ну раз уж так вышло, я покажу тебе кое-что необычное. В большинстве случаев такое никому не дается.
Фистомефель Смайк развернул голову моего приятеля в другую сторону, так что сейчас перед ним предстал лабораторный стол, на котором в серебряной кювете плавала в похожей на молоко жидкости людская рука.
— Да, правильно, — продолжал Смайк. — Это твоя рука. Рука, которой ты пишешь.
Позже он развернул голову в другую сторону. В высоком узком сосуде на подставке в прозрачной жидкости покачивалась ровно отпиленная нога.
— Это одна из твоих, — сообщил Смайк. — Левая, думается. — И засмеялся.
И снова развернул голову. На лабораторном столе лежало туловище с удаленными руками, головой и ногами. Из милосердия либо такта раны были прикрыты пакетами для мусора.
— Это твое туловище. Я именно очищаю места разрезов алхимическим раствором. Ты вправду не своевременно пришёл в сознание, моймилый.
Мы именно на стадии расчленения. Это нужно, дабы шепетильно обработать отдельные части тела. Не опасайся, позже я тебя опять сошью.
Кстати, я хорошо могу обращаться с иглой.
Из-за шкафа вышел еще кто-то. Это был литературный агент Клавдио Гарфеншток, одетый в белый, сверху до низу забрызганный кровью передник. Улыбнувшись, он помахал пилой, которая также была испачкана кровью.
В этот самый момент мой дорогой друг, наконец, осознал. Это не кошмарный сон. Он и правда пребывал в лаборатории Смайка.
Но он не стоял перед червякулом, поскольку его тело было разложено по всей лаборатории.
Легко Смайк держал в руках его отпиленную голову и поворачивал ее из стороны в сторону.
А позже Смайк внезапно подбросил ее как мяч. На одно страшное мгновение перед моим втором мелькнула вся лаборатория, все ее химические реторты, загадочные аппараты, стеклянные сосуды и замечательные алхимические батареи. Он снова заметил отдельные части собственного тела, заметил червякула и кабанчикового, каковые, забавляясь, наблюдали на него снизу вверх.
А после этого он опять упал вниз и упал в руки Смайка.
— В то время, когда бы придешь в себя опять, — сообщил червякул, — ты будешь уже вторым.
И мой дорогой друг снова провалился в забытье.
В то время, когда он пришел в себя в следующий раз, он вправду стоял прямо и ощущал собственное тело а также через чур очевидно чувствовал бушующую в каждой клеточке боль. Опустив взор, он понял, что прочно привязан к древесной плите, а все его тело обернуто ветхой, покрытой таинственными письменами бумагой. Он постарался освободиться, но металлические скобы на лодыжках и запястьях, на бёдрах и горле удерживали его мертвой хваткой.
Он все еще пребывал в буквенной лаборатории.
И внезапно в поле его зрения появились лице Фистомефеля Смайка и Клавдио Гарфенштока.
— А, он опять пришёл в сознание! — был рад Смайк. — Наблюдай, Клавдио!
— Ты проверил замки на скобах? — боязливо задал вопрос Гарфеншток.
— Лишь погляди, какой он сейчас большой, — сообщил Смайк. — Настоящий колосс. Они подошли совсем близко, и мой дорогой друг задал вопрос себя, из-за чего ему приходится наблюдать на них сверху вниз. Он как словно бы в одночасье вырос.
— Тебя удивляет такое количество бумаги, — сообщил ему Смайк, — и ты, возможно, полагаешь, что это какой-нибудь глупый ритуал букваримиков и что не так долго осталось ждать пергаменты мы с тебя снимем. Но это не верно. Нет, нет.
Тут голос Тень-Короля упал до для того чтобы скрежещущего шепота, что я готов был быстро встать и бежать со всех ног. До сих пор я как зачарованный слушал его увлекательную сказку, эту затягивающую историю кошмаров, но сейчас поток повествования понесся, как горная река бежит по порогам. Как будто бы бы что-то мучило Тень-Короля, и с каждой минутой его голос внушал все больший ужас.
— Нет, это не верно! — вскричал Тень-Король в роли Смайка. — Тебя на данный момент покрывает что-то большее, чем клочки букваримической оберточной бумаги. Это твоя новая кожа! Я же тебе давал слово и сдержал собственный обещание.
Я перевоплотил тебя в новое существо!
Я быстро встал, поскольку и Тень-Король вдруг заелозил на троне. Опираясь на подлокотники, он медлительно приподнялся. Его голос гремел и перекатывался, как рык раненого льва.
— И Фистомефель Смайк сообщил моему приятелю: «Ты был человеком, а стал монстром! Ты был мелок, а стал колоссом. Я твой создатель, а ты мое творение. И я нарекаю тебя… Гомунколосс!»
Произнося это имя, Тень-Король выступил на свет свечей, и, о мои дорогие приятели, я в первый раз встретился с ним вид. У меня вырвался пронзительный крик, я попятился на пара шагов, собравшиеся в зале живые книги также отпрянули.
Передо мной предстало существо, с головы до ног складывающееся из бумаги. От человека в нем остался только силуэт. Руки, ноги, туловище, голова а также лицо — все было на месте, но все складывалось из бесчисленных наслоений старой, пожелтевшей бумаги.
Из тысяч обрывков, покрытых теми же необычными рунами, как и клочки, по следу которых я шел через лабиринт.
В противном случае, что я принял за зубцы короны, было рваными углами страниц. Если бы внезапно ожила мраморная либо медная скульптура, я испугался бы меньше, чем этого огромного неестественного создания из бумаги, которое на данный момент медлительно приближалось ко мне. — Нет, — сообщил Тень-Король, и с каждым словом, с каждым шагом в его голосе звучала все громадная угроза, — я больше не человек. Я больше не автор, которого ты искал все это время. Когда-то, давным-давно я был им.
Сейчас я что-то новое, что-то второе.
Что-то большое количество большее. Я чудовище. Я убийца. Я охотник. Я хозяин замка Тенерох. Я — Гомунколосс.
Сумрачный изгнанник
Остановившись как вкопанный, я приготовился к смертной казни. Ненужно бежать от чудовища, это только продлит ненужные страдания. Гомунолосс заманил меня в собственный сумрачное царство для мести. Я погибну вместо всех, кто причинил ему зло.
С хладнокровием большого хищника, что знает, что спасаться от него тщетно, он подступил ко мне. Его лицо владело необычной диковинной красотой, пускай кроме того это была маска изверга.
Шнобель, глаза и губы были из наслоений искусно выложенной бумаги — я быстро представил себе, как Фимостомефель Смайк шепетильно и самозабвенно их моделирует. Кроме того зубы у Гомунколосса были из нарубленного пергамента, вероятно их дополнительно усилили рудой, и по сей день они поблескивали золотом в тусклом свете свечей. Но громаднейший ужас внушали глаза — черные дыры на месте глазниц.
Сейчас я видел, что плотью его была не только бумага: плечи, колени, горло и локти были обтянуты коричневатым, эластичным материалом, похожим на Кожу. Ну очевидно! Так как кожаные переплеты скрепляют страницы книг, и с подобным существом должно быть так же.
без сомнений, неизменно не забывая о качестве, Смайк разрешил войти в движение переплеты только антикварных книг.
Появлявшись на расстоянии вытянутой руки, Гомунколосс остановился, дунул мне в лицо (изо рта у него пахло необычно приятно — ветхими книгами) и задал вопрос:
— Ну? В чем дело? Желаешь услышать, чем кончилась сказка?
Я кивнул, не смотря на то, что вопрос показался мне последней тёмной шуткой, которую он планирует сыграть со мной прежде, чем перерезать бумажным когтем горло.
Но Гомунколосс сообщил лишь:
— Превосходно. Ты, само собой разумеется, задаёшь вопросы себя, причем тут бумага. Из-за чего узник тут, не смотря на то, что я так силен и велик и опасаться мне некого.
Из-за чего бы мне не встать и просто не оторвать Смай-ку сердце из жирного туловища?
И по большому счету, для чего Смайк изгнал меня в катакомбы, в случае если так высоко ценил мое литературное дар?
На все вопросы Тень-Корол я ответил кивком. По всей видимости, я совсем лишился дара речи. Постарайся я сейчас заговорить, у меня вышло бы только кряхтение.
Тень-Король возвратился на собственный трон, и, увидев, что их повелитель и господин успокоился, живые книги придвинулись ближе.
— Фистомефель Смайк все растолковал, в то время, когда я еще лежал привязанный у него в лаборатории, — сообщил Гомунколосс. — И в первую очередь про бумагу. Подойдя совсем близко, он бессчётными ручками начал гладить покрывающие меня позолоченные обрывки.
— Знаешь, что это за бумага? — задал вопрос он. — Это старая тайная бумага букваримиков. Тех букваримиков, каковые многовеков назад жили и трудились в подземельях Книгорода и которых терзал панический ужас, что их тайное знание, их рисунки и драгоценные записи смогут выкрасть и употребить во зло ученые из верхнего мира. Потому они создали сложную тайнопись, задуманную так, что и сейчас ее никто не расшифровал — я сам обломал на ней зубы.
Но пугливым букваримикам этого показалось мало, через чур мало! Они создали сорт бумаги, которая так чувствительна к свету, что возгорается, когда на нее падает хотя бы единственный солнечных лучик, да что в том месте, даже в том случае, если ее касается лунный свет. Бумагу, которая существует только во тьме катакомб. — Убрав ручки, Смайк доволь
Удивительные статьи:
- Передача электроэнергии на большие расстояния 2 страница
- Vol.5 свободное предпринимательство
- Л.п. карсавин о роли психологического фактора в постижении истории
Похожие статьи, которые вам понравятся:
-
Сказка, рассказанная тень-королем 3 страница
— Ты припозднился, — сообщил он, чуть ворочая языком. Он был пьян и в мрачном, возможно, кроме того страшном настроении. — Я кое-что искал. — Знаю. Но не…
-
Сказка, рассказанная тень-королем 2 страница
На мгновение риторический вопрос Смайка повис в воздухе, червякул молчал, нагнетая напряжение. И Гомунколосс также выдержал мучительно продолжительную…
-
Сказка, рассказанная тень-королем 5 страница
«Мягкие зубы» Лафкадия Грернеклайна, «Об отраде огорода»… Неужто? Оторопев, я машинально потянулся за книгой. Шедевр Данцелота вместе c безлюдной…
-
Сказка, рассказанная тень-королем 4 страница
Чудище, каннибал и великан. Час от часу не легче. Надеюсь, Гомунколосс распалить мое воображение. — А сейчас сообщу тебе еще кое-что, но ты, вероятнее,…
