Деревенские боги «православной» руси

ТЫ ПОИДИ?ТКО ВО БОЖЬЮ ЦЕРКОВЬ,

ДА МОЛИСЬ ВСЕВЫШНИМ ОТЕЧЕСТВЕННЫМ МОГУЦИИМ!

Былина «Илья Калин и Муромец?царь»

ПЯТЬ СТОЛЕТИЙ ХРИСТИАНСКИЕ ПРОПОВЕДНИКИ ПРОБОВАЛИ ВКОЛОТИТЬ В УПРЯМЫЕ СЛАВЯНСКИЕ ГОЛОВЫ ГЛАВНЫЕ ПОНЯТИЯ ЕДИНОБОЖИЯ — НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ.

В.В. Колесив «Старая Русь — наследие в слове»

этнографы и Историки в далеком прошлом подчернули, что по окончании крещения Руси многие древние всевышние отнюдь не утратили почитателей. Легко те стали чтить древних кумиров под именами православных святых — громовержец Перун начал называться пророком Ильей, прядущая людские судьбы Макошь — Параскевой?Пятницей и без того потом. Но наряду с этим в большинстве случаев сосредотачивались на опознавании в культе православных святых таких вот Высоких Всевышних, в большинстве случаев, по отдельности.

И никто, думается, не обращал особенного внимания на независимый пантеон, сложившийся в деревенском православии.

Слова «пантеон» и «православие» кажутся несовместимыми — так как кроме того православный знак веры начинается словами «верю во единаго Всевышнего», да и самая первая из десяти заповедей гласит вовсе не «не убий», как из-за чего?то думают. «Я Богтвой, Всевышний отцов твоих, да не будет у тебя иного Всевышнего, не считая меня» (Исх 20: 2?3).

И, однако, такой существовал. Русский крещеный землепашец настойчиво, из века в век именовал всевышними тех, кого церковь приказала именовать святыми. Вот кратко перечень этих божеств, чье почитание длилось до XIX, а местами и до XX века: Власий — коровий всевышний, Мамант — овечий всевышний, Зосима и Савватий — пчелиные всевышние, Василий Кесарийский — свиной всевышний, Лавр и Флор — конские всевышние, Демьян и Козьма — куриные всевышние.

Культ данный мы можем проследить, следуя в глубь столетий от одного упоминания к второму. В XVIII столетии на исповеди задавали вопросы: «Образы святыя Всевышними не именуешь ли?». В «Последование о исповедании» Гавриила Добужинского строго обличаются те, кто именует всевышними образа святых.

Во второй половине 60-ых годов XVII века собор намерено отмечает, что «неискусны людие собственная си иконы Всевышние собственная именуют, чесо для явствуются не знати единства Божия, паче же многобожие непщевати». Что в том месте «неискусные людие», в случае если сам суздальский епископ Стефан был в первой половине 60-ых годов семнадцатого века обвинен в том, что величал Василия Кесарийского «свиным Всевышним». А за полвека до него посетивший Россию безымянный спутник британца А. Дженкинсона писал так: «Многие, большинство бедняков, на вопрос „какое количество Всевышних“, ответила бы „довольно много“, так как они вычисляют каждый имеющийся у них образ за Всевышнего».

Как видим, церковь бичевала культ деревенских всевышних, как многобожие и идолопоклонство, несложнее говоря — язычество. Не сомневались в этом и исследователи православного пантеона. Владимир Даль относил обычай «в известных случаях обращаться с молитвою только к тому либо второму св. угоднику», в частности, «от скотского падежа — св.

Медосту, кроме этого Власию, от конского падежа — св. Лавру и Флору, об овцах — св. Мамонту либо св.

Анастасии, о свиньях — св. Василию Великому, о пчелах — св. Зосиме и Савватию, о курах — св.

Козме и Дамиану» к «остаткам язычества».

Потом к данной теме обращались многие исследователи духовной судьбы русского народа, но никто еще, думается, не задался вопросом — в то время, когда и как как раз появилось это христианства и странное слияние язычества. Любопытно, что взаимоотношения деревенских всевышних с покровительствуемой живностью кроме этого были не совсем христианскими — дабы не сообщить совсем нехристианскими!

Так, коровы назывались «Власьевым родом» — другими словами «коровий Всевышний» Власий мыслился родоначальником коров, их праотцем, наподобие того, как в духовном стихе «Голубиная книга», столь же причудливо сочетающем символы и христианские имена с откровенным язычеством, перечисляются «отцы» либо «матери» зверей, птиц, рыб, деревьев. Вселенная представляется одним огромным племенем, а любой род живых явлений и существ имеет собственного прародителя и главу, «всем животным (птицам, рыбам и т.д.) отца (мати)» — Индрик?зверя, Стратим?птицу, Кита?рыбу и т.д.

Деревенские всевышние — покровители и, по всей видимости, предки коров, овец, кур, замечательно в такое мировоззрение вписываются. Но как и в то время, когда православные святые заняли столь необычное место в мировоззрении русских людей? Так как, скажем, Лавр и Флор при жизни не имели никакого касательства к коневодству и, быть может, верхом?то ни при каких обстоятельствах не ездили.

Но русские люди не только произвели их в «конских Всевышних» либо кроме того «лошадиного Всевышнего» — в единственном числе! — но и на иконах хотели видеть их, вопреки канонам, с конюхами и лошадьми, что в 1709 году обличал Дмитрий Ростовский — «сущность небылица!», а через тринадцать лет кроме того запретил особенным указом Святейший Синод.

Все равно рисовали.

Так же «досталось» и «коровьему Всевышнему» Модесту. В случае если второй «коровий Всевышний», Власий, в самом деле был при жизни пастухом, то на иконы его «коллеги» коровы забрели как раз из деревенского пантеона, нимало не смущаясь своим отсутствием в житиях святого. Снова следовали запреты — и совершенно верно так же оставались втуне.

Наровне с иконами, всевышних почитали и в предметах, ровно ничего общего не имеющим с православным культом. Икона Власия в полной мере могла быть заменена, как оберег хлева либо же при «опашке» села от «скотьей смерти» — падежа скота — медвежьим черепом.

Причем и икона, и череп именовались при таких условиях «скотьим Всевышним»! «Куриным Всевышним» имели возможность именоваться не только святые Демьян и Козьма, но и подвешиваемые в курятнике дырявые предметы — камни с естественными отверстиями, древние каменные топоры и молоты (любопытно, что Дамиан и Козьма были в народном православии еще и «Божьими кузнецами» либо «ремесленным Всевышним»), горшки без дна, лапти без подошвы, наконец, отбитые горла кринок. Вряд ли отождествление святого (правильнее, целых двух святых!) с дырявым лаптем возможно назвать христианским подходом. Так что корни культа деревенских всевышних нужно искать вне православной традиции.

Что-то на диво похожее обнаруживается у сородичей и ближайших соседей восточных славян, балтов. Не считая «высоких» божеств, обычно неспециализированных со славянами, таких как Див?Диевс, Перун?Перкун, Велес?Велс, Лада, наконец, существовал слой, что исследователи мифологии балтов Топоров и Иванов именуют «вторым слоем». Тут все всевышние русского православного крестьянина отыщут себе полные подобия — Мамант, овечий всевышний, соответствует Эратинису, покровительствующему этим животным.

Бубилас, как Зосима с Савватием, опекает пчел, Карвайтис, подобно Власию и Медосту — коров. Кремата либо Кяуле Крюкас покровительствует свиньям — как Василий Кесарийский. Конским всевышним Лавру и Флору соответствуют Усиньш (ему приносят два хлебца, отчего ученые предполагают, что Усиньши — пара близнецов, наподобие родных им индоарийских Ашвинов) и некоторый Хаурирари, что пара созвучно именам Лавра и Флора,

Итак, возможно сообщить, ясно, что пантеон русской православной деревни — наследие язычества. Появляется второй вопрос — КАК он появился?

Тут нам окажет помощь не ретроспектива — следование за сообщениями источников про культ деревенских всевышних в прошлое. Скорее тут уместен способ этнографических аналогий. У Прикамья и народов Поволжья вытеснение откровенного язычества двоеверием случилось не в далеком Средневекозье, как у восточных славян и балтов, а в Новое Время, на глазах этнографов.

В этот самый момент вырисовываются очень интересные схождения.

Некогда родовые божки удмуртов, так именуемые воршуды, почитались в виде идолов. Глиняные, древесные, серебряные, кроме того вылепленные из теста, в виде людей либо человекоподобных существ, в виде коней, быков, лебедей, древесного, с металлическим клювом, гуся…

Скоро, но, эти идолы провалились сквозь землю. В центре обрядов удмуртов?язычников был вместо них уже привычный нам «тандем» фетиша (воршудного короба с почитаемыми предметами) и… православной иконы. Иконы («оброс», от русского «образ») хранились в зданиях жрецов?вцсясей, на протяжении языческих обрядов празднично выносились на святилище.

Так как хранить идолов стало на протяжении христианизации очень небезопасно. Хранитель идолов тем самым изобличал себя как язычник. Подобное поведение означало — прямо напрашиваться на неприятности, из которых мельчайшей, пожалуй, было то, что на упорствующего «идолопоклонника» перекладывали повинности, снятые с лояльных к новой вере соплеменников.

О нехороших сказать нечего — было и битье кнутом, и оторванные ноздри, и колодки, и ссылки… прошлые святыни частью истреблялись ретивыми проповедниками (один лишь священник П. Мышкин похвалялся уничтожением полусотни воршу ?дов), частью припрятывались самими удмуртами — от греха. Вот и приходилось обходиться нейтральными на вид фетишами.

Кто начнёт разбираться, что за берестяной короб с беличьим хвостом, щучьей крылом и головой тетерева стоит на полке в превратившейся в летнюю кухню домашней молельне?куа? И уж подавно благонадежно смотрелись иконы. В это же время иконы эти, как уже было сообщено, хранили обычно не просто язычники, а жрецы!

Удмурты, само собой разумеется, не были чем?то особым в смысле превращения христианских образов в предмет языческих обрядов. Известен случай, в то время, когда на капище западносибирского племени обреталась икона?складень с изображением Божией матери, Николая и Христа Угодника, заботливо укутанная в дорогие меха и щедро смазанная кровью и жиром. На вопрос, кто изображен на иконе, служители святилища без заминки ответили — соответственно, Хороший Шайтан, Великий и Строгий Шайтан .

Наконец, еще один интересный пример мы встречаем в другом финише света, у людей совсем другой культуры, языка, расы. Африканские невольники в Америке кроме этого были лишены собственных святынь. Конечно, набивавшие трюмы «тёмным деревом» работорговцы не предусматривали в переполненных тризмах места для идолов.

Да и на новом месте изготавливать идолов было небезопасно.

Хозяева, кто из христианского рвения, кто из страха перед злокозненной волшебством чернокожих, жестоко преследовали «идолопоклонство» собственной живой собственности. Выход, к которому прибегли рабы, практически повторяет тот, которым пользовались удмурты и, по всей видимости, средневековые русские язычники. Они почитали собственных всевышних в образе католических святых и фетишей.

Так, богиня моря Иеманжи чтилась в виде статуй Мадонны и/либо морской раковины. железа и Бог войны Шанго — в виде статуй святой Варвары (атрибутом праведницы был топор) и/либо металлического топора. В синкретических культах Латинской Америки (вуду, сантерийе и др.) такое почитание продолжается до сих пор.

В русских сёлах Средневековья, с уверенностью возможно сообщить, происходило то же самое, тем паче что с русскими язычниками церковные и светские власти церемонились большое количество меньше — все?таки крещение удмуртов было нужно по большей части на просвещенный XVIII век. Еще Федор Иоаннович восславлялся за истребление идолопоклонников. Что до более ранних эр, то в том месте и сказать нечего — по меткому и образному выражению И.Я.

Фроянова, «христианство начинало собственный путь в покоренных Киевом почвах обрызганное кровью». Исходя из этого и несложнее, и надёжнее было молиться на новые образа?иконы. И как сибирские жрецы величали «Хорошим Шайтаном» Божию матерь, на икону которой ему молились, как негры?рабы именовали «Дамбаллой» статуи святого Патрика, так и иконы «православных» крестьян обрастали чужим могуществом, чужими титулами, а соответственно, и чужим почитанием — «Куриных», «Конских», «Пчелиных» всевышних.

Так, христианские иконы становились предметом языческого культа. Увидьте, что и британец, и русские церковники осуждали называние всевышними отнюдь не самих святых, но их икон. Лишь британец легко перепутал следствие и причину: русские «бедняки» не оттого думали, что всевышних большое количество, что принимали за всевышних православные образа, а оттого именовали всевышними иконы, что были недавними многобожниками.

Их кумиры только поменяли имена на византийские, да вырезанные из дерева либо камня личины заменил писанный на доске лик. Да да и то не всегда и не везде. Пара раз этнографам виделись «куриные Всевышние» не в виде фетишей либо икон, но в виде настоящих идолов — каменной головы, древесной людской фигурки.

Особенно любопытно, что один таковой идол со необычным именем Боглаз почитался в одной из подмосковных (!) сёл впредь до начала XX века (!).

Священники тогда охотились за русскими идолами — так же как их коллеги в Прикамье за удмуртскими воршудами, — запрещая прихожанам под страхом анафемы говорить о них детям. Но самые упорные почитатели хранили идолов «куриного Всевышнего» в сундуках. Это в начале XX века!

А в то время, когда случилась эта перемена, в то время, когда деревенские божки получили лица и имена святых? Тут нам оказывают помощь имена деревенских «пчелиных Всевышних» Зосимы и Савватия. Дело в том, что эти святые жили и были канонизированы в пятнадцатом веке.

Тяжело представить себе, что столь серьёзное для новой веры дело, как пчеловодство — думаю, не нужно особенно пояснять место и роль в православном богослужении восковых свечей! — имело возможность продолжительно остаться без христианского, пускай лишь только по имени, покровителя. И в случае если «коровьим Всевышним» имел возможность появляться Власий либо Модест, Мамант дробил заботу об овцах с Анастасией, то в отношении «пчелиных Всевышних» никаких разночтений не существовало — Зосима и Савватий, и лишь они!

Тогда получается, что время складывания деревенского пантеона, время, в то время, когда всевышние русской деревни укрылись за образами и именами православных святых — это время не ранее XV века. Данный вывод подтверждается рядом косвенных свидетельств. Во?первых, самые ранние упоминания об нарекании икон «Всевышними» относятся, как мы видели, к XVI веку.

Во?вторых, как раз к данной эре исследователь календаря В. Власов приурочил совпадение народного, земледельческого календаря с церковным.

И как раз в пятнадцатом веке кардинал д’Эли покинул любопытнейшее наблюдение: «Русские в таковой степени сблизили собственный христианство с язычеством, что тяжело было заявить, что преобладало в появившейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческое начало, либо язычество, поглотившее христианское вероучение». При всей пристрастности для того чтобы суждения, оно идеально отражает мировоззрение ветхой русской деревни, где молитва (как раз молитва, так и именуемая и четко отличаемая от заговоров, заклинаний!) могла быть направлена как святым и Христу, так и лешему с овинником; где святых чествовали жертвоприношением быков и плясками, а с домовыми христосовались; где мазали кровью иконы и махали церковным кадилом перед каменными истуканами; где обережный матерная брань и круг считались более надежной защитой от нечисти, чем молитва и крестное знамение; где представление о тварности мира, его принципиальной отдельности от Творца осталось, по всей видимости, попросту не услышанным; где, наконец, вопреки первой заповеди Моисея и первой строке православного знака веры рядом с Христом почитались, а иногда задвигали его на второй план, как «отсутствующего Всевышнего» языческих культов, Богоматерь (которую отождествляли с Параскевой и Землёй Пятницей, а в заговорах упоминались другой раз три богоматери , причем ни одну не кликали Марией), «Всевышний Илья», «Русский Всевышний Никола», «Касьян?сонм» — и Бог деревенских всевышних, о котором говорится в данной статье.

Осталось разобрать еще два вопроса. Во?первых, изначальные имена деревенских всевышних. Они сейчас, опасаюсь, безвозвратно потеряны.

В Калуге в начале прошлого века почитался некоторый конский всевышний Хорояр, в равной степени созвучный и Флору?Лавру, и балтскому Хаурирари. Кое-какие исследователи уверены в том, что Авсень — Овсень, Таусень, Баусень, Усень и т.д. — упоминающийся в русском фольклоре в связи с конями — это и имеется русское божество, соответствующее балтскому Усиньшу и индоарийским Ашвинам.

Вот, пожалуй, и все. С именем подмосковного куриного всевышнего Боглаза все весьма неясно — именовался ли так конкретно данный идол, либо же само божество? Не есть ли это искаженное «Всевышний Влас», т.е. Волос в ипостаси хранителя не скота по большому счету, но как раз кур?

Но, за неимением лучшего возможно принять такое звучание имени.

С покровителями овец, свиней, пчел нет и того. С.Д. Домников, принявший за языческих предшественников Зосимы и Савватия неких братьев?князей Диюлеля (Диюлеса) и Дидилада (Валадакха, Дидалакха) из позднего русского хронографа, якобы обожествленных за занятия бортным промыслом, думается, ошибался.

Имена «князей» позаимствованы в русский хронограф из польских источников.

А в том месте они появились из неправильного понимания обрядового припева «дидо?Лели», либо «дидо?Лада», где «дидо» от литовского «дидис» — великий, а Лада и Леля — имена славянских богинь. Так, эти имена вправду имеют отношение к славянскому язычеству, но вовсе не в качестве «пчелиных Всевышних».

Наконец, последний вопрос, вопрос тонкий, находящийся где?то на грани познаваемого научными способами, а для адептов обожествившего инструмент познания «научного мировоззрения» по большому счету за пределами любого дискуссии. КОМУ на самом?то деле шло жертвы и почитание крещеных почитателей деревенских всевышних с христианскими именами?

Иными словами, ЧТО представляет собой их культ — язычество под узкой пеленой христианских символов и имён либо христианство, принявшее в себя воззрения и языческие черты? Вопрос данный, как отметил еще кардинал д…Эли, очень сложен и черён. И все?таки пара слов но этому предлогу возможно и необходимо сообщить.

Во?первых, классическая вера русской деревни XV—XIX вв. в той же степени являлась православием, как гаитянское вуду либо бразильская сайнтерия — католичеством. Во?вторых, любопытно, что именно в пятнадцатом веке, правильнее во второй половине 40-ых годов XV века, русская церковь порвала отношения с вступившей в унию с католиками константинопольской церковью, митрополит отныне избирался, а не назначался патриархом.

Но так как церковь — не просто какая?то контора, и назначение митрополита имело не только и не столько административный, сколько мистический суть — так осуществлялась передача апостольской благодати. Так, как раз тогда, в то время, когда передача христовой благодати в Киевской Руси закончилась, и расцвело «деревенское православие».

И как раз приверженцы этого необычного мировоззрения держали на плечах Столичное царство (возвышение которого и происходит сейчас) и Россию, строили храмы, ходили в походы, присоединяли Дальний Восток и Сибирь, насмерть находились на полях Смутного времени, Северной войны, Отечественной войны 1812 года. Как раз такое «православие» — а не православие каменных Святейшего Синода и соборов, отцов церкви и Библии — было настоящей религией большинства русских людей до начала XX века.

И, наконец, в?третьих, это?то, церковно?казенное православие в отношении собственного деревенского «тезки» никаких иллюзий не испытывало, и еще в первые века его существования высказало собственный к нему отношение в восьмой главе известного «Домостроя»: «Как сочетается церковь Божия с идолами языческими? Какое соучастие верному с неверными? Какое согласие Христу с сатаной ?(…) Те, кто занимаются волшебством и колдовство творит, в случае если кроме того они и изрекают имя святой Троицы, в случае если кроме того и творят знамение святого креста Христова — все равно подобает их избегать и от них отвращаться».

Это не выводы. Это всего лишь предлог для размышления. Выводы же любой пускай делает сам.

Приложение 2.