Дневники стефана: истоки. глава 23. 1 страница

Перевод первых 24 глав

Перевод RoSe_TiLeR специально для http://vdrussia.ru

Загружено и редактировано для группыhttp://vkontakte.ru/club9841588

Введение.
Они именуют это часом колдуний, то время среди ночи, в то время, когда все люди дремлют, в то время, когда ночные существа смогут слышать их дыхание, ощущать их кровь, видеть их сны. Это время, в то время, когда всю землю отечественный, в то время, когда мы можем охотиться, убивать, защищать.
Это время, в то время, когда я больше всего желаю имеется. Но я обязан сдерживаться. По причине того, что сдерживаясь, охотясь лишь на животных, чья кровь не ускоряется от жажд, чьи сердца не бьются чаще от эйфории, чьи переживания не побуждают грезить, я могу выбирать собственную судьбу.

Я могу сдерживать собственную чёрную сторону.

Я могу осуществлять контроль собственную мощь.
Исходя из этого ночью, в то время, когда я могу ощущать кровь всех около меня, в то время, когда знаю, что в любую секунду могу применить силу, которой сопротивлялся так продолжительно и буду сопротивляться всю вечность, мне необходимо писать. Записывая собственную историю, я вижу как года и события соединяются между собой, как будто бы бусины в ожерелье, и тогда я могу иметь сообщение с тем, что я из себя воображал, в то время, когда был человеком, и единственная кровь, которую я имел возможность ощущать и пропускать через сердце, была моя личная…

Глава 1.
Сутки, в который моя жизнь изменилась, начался как каждый. Это было жарким августом 1864 года. Погода стояла такая, что кроме того мухи не роились около сарая. Детей слуг, каковые в большинстве случаев игрались в собственные дикие игры и кричали в перерывах между трудной работой, было не слышно.

Воздушное пространство замер, как перед долгожданной грозой.

Я собирался прокатиться на моей лошади, Мезанотте, в красивый лес на краю Веритас-Эстейт – поместья моей семьи. Я собрал сумку с книгами и готовьсяотправиться.
Этим я занимался фактически всё лето. Мне было семнадцать, и я готовьсяв любую секунду присоединиться к собственному брату на фронте, но папа желал научить меня руководить поместьем. Ежедневно я сохранял надежду, что пара часов одиночества окажут помощь мне осознать, кто я на данный момент и кем желаю стать.

Я окончил мужскую гимназию данной весной, и папа удерживал меня от поступления в Университет Вирджинии, пока война не закончится.

В общем, я болтался просто так. Я был уже не мальчиком, но ещё не мужчиной, и совсем не знал, чем себя занять.
А самое страшное – мне не с кем было поболтать. Деймон, мой брат, пребывал в Атланте с армией генерала Грума, большая часть моих друзей детства кроме этого бились на далёких полях сражений, кое-какие были уже обручены, а мой папа был через чур увлечён собственными изучениями.
— на данный момент будет радостно! – завопил отечественный управляющий, Роберт, со стороны сарая, где два конюха пробовали обуздать лошадь, приобретённую моим отцом на аукционе несколько дней назад.
— Ага, — проворчал я. В этом состояла вторая неприятность: я весьма желал с кем-нибудь поболтать, но, кроме того в то время, когда мне представлялась такая возможность, я ни при каких обстоятельствах не был удовлетворён. Я отчаянно желал встретить кого-нибудь, кто имел возможность меня осознать, с кем бы я имел возможность поболтать о книгах и о жизни, а не только о погоде. Роберт был милым, папа вычислял его лучшим советником, но одновременно с этим он был таким громким и нахальным, что кроме того десятиминутный разговор с ним имел возможность меня.
— Слышал последние известия? – задал вопрос Роберт, подведя лошадь ко мне. Я застонал в и встряхнул головой.
— Я ещё не просматривал газет. Что генерал Грум делает на данный момент? – задал вопрос я, не смотря на то, что беседы о войне постоянно давались мне непросто.
— Я не про войну. Гриффины нашли пять собственных потерянных людей. Все с глубокими ранами на шее.
Я остановился на половине шага, по пояснице поползли мурашки. Всё лето говорят о необычных нападениях животных, показавшихся на соседних плантациях. В большинстве случаев нападали на куриц либо гусей, но последние пара недель кто-то – быть может, сам Роберт, по окончании четырёх либо пяти чашек виски – распускал слух, что эти нападения дело рук демонов.

Я не верил подобным рассказам, но однако это было ещё одним напоминанием о том, что мира, в котором я вырос, больше не существует.

Всё изменилось, желал я этого либо нет.
— Может, это свирепая собака убила их? – сообщил я Роберту, нетерпеливо махнув рукой. В действительности я только повторил слова отца, каковые услышал, в то время, когда он сказал с Робертом несколько дней назад. Встал лёгкий ветерок, заставляя лошадей жадно топтаться на месте.
— Ну, тогда я надеюсь, что одна из них отыщет тебя, в то время, когда ты будешь прогуливаться в одиночестве, как ты делаешь ежедневно, — с этими словами Роберт зашагал прочь в сторону пастбища.
Я гулял по холодной и чёрной конюшне. храпения лошадей и Устойчивый ритм дыхания скоро меня успокаивал. Я снял со стенки щётку Мезанотты и начал расчёсывать её мягкую, тёмную, как смоль, шерсть.

Она достаточно заржала.
Сейчас дверь со скрипом открылась, и вошёл папа. Он был высоким человеком и смотрелся так могуче, что одно лишь его присутствие имело возможность запугать любого, кто поднимется на его пути. Его лицо было покрыто морщинами, каковые только прибавляли ему авторитета, а одет он был в форменное утреннее пальто, не обращая внимания на жару.
— Стефан? – позвал папа, оглядывая стойла. Не смотря на то, что он жил в Веритас-Эстейт много лет, он проводил в конюшне мало времени, предпочитая готовых лошадей, поданных прямо к дверям.
Я спрятался в стойле Мезанотты.
Папа направился в второй финиш конюшни. Его взор упал прямо на меня, и я неожиданно смутился, поскольку я был целый в поту и грязи.
— Мы держим конюхов не просто так, сынок.
— Я знаю, — сообщил я, ощущая, как разочаровал его.
— Существует место и время для радости с лошадьми. Но наступает момент, в то время, когда игры заканчиваются, и мальчик делается мужчиной.
Папа очень сильно ударил Мезанотту в бок. Она фыркнула и сделала ход назад.
Я сжал челюсти и начал ожидать, пока папа поведает, как, в то время, когда он был в моём возрасте, он переехал в Вирджинию из Италии, не имея ничего, не считая собственной одежды. И как он боролся, дабы заключить контракт на приобретение маленького, в один акр, надела земли, что стал двухсотакровым поместьем Веритас-Эстейт. И ещё как он назвал собственное поместье «веритас», по причине того, что это слово с латинского свидетельствует «правда», и он выучил его так в далеком прошлом, как человек начал искать правду и бороться с обманом, и, что в жизни он больше ни в чём не испытывает недостаток.
Папа облокотился на дверь стойла.
— Розалин Картрайт празднует собственный шестнадцатый сутки рождения. Она ищет мужа.
— Розалин Картрайт? – повторил я. В то время, когда нам было двенадцать, Розалин уехала в Ричмонд завершать школу, и я не видел её пара лет. Она была неописуемой девочкой со яркими, мышиного цвета, карими глазами и волосами. В моей памяти она всегда была в коричневом платье.

Она ни при каких обстоятельствах не была солнечной и смеющейся, как Клементина Хэйверфорд, либо кокетливой, как Амелия Хоук, либо чересчур умной и вредной, как Сара Бреннан. Она была только тенью на заднем замысле, которая тащилась за всеми отечественными детскими приключениями, но ни при каких обстоятельствах не управляла их.
— Да. Розалин Картрайт, — папа улыбнулся мне одной из собственных редких ухмылок, в то время, когда только уголки его губ легко приподнялись, так что не опытный его человек имел возможность бы поразмыслить, что он издевается. – Мы с её отцом поболтали, и сделали вывод, что вы составите совершенный альянс. Она постоянно любила тебя, Стефан.
— Я не знал, что мы с Розалин Картрайт уже пара, — пробормотал я, ощущая, как холодные стенки конюшни давят на меня. Конечно же, мистер и отец Картрайт говорили. Господин Картрайт имеет собственный банк в городе; в случае если папа породнится с ним, будет легко ещё больше увеличить Веритас-Эстейт.

Их разговор возможно разглядывать, как если бы я и Розалин уже были женой и мужем.
— Конечно же, ты не знал, — расхохотался папа, рукоплеща меня по пояснице. У него было поразительно хорошее настроение. Моё же настроение, наоборот, становилось всё хуже и хуже с каждым словом.

Я прочно зажмурил глаза, сохраняя надежду, что всё это легко нехороший сон.
— Никто в твоём возрасте не знает, что лучше для него. Исходя из этого ты обязан доверять мне. Я устраиваю обед через несколько дней.

А ты тем временем нанеси ей визит.

Попытайся определить её. Делай комплименты. Сделай так, дабы она влюбилась в тебя.
Папа замолчал, забрал мою руку и положил в неё мелкую коробочку.
А как же я? Что в случае если я не желаю влюблять её в себя? Я желал сообщить. Но я промолчал.

Вместо этого я запихнул коробочку в карман, кроме того не посмотрев на её содержимое. Я возвратился к собственной Мезанотте и начал чистить её так усердно, что она в негодовании захрапела и отошла назад.
— Я рад, что мы поболтали, сынок, — сообщил папа. Я ожидал, что он увидит, как я чуть слышно заявил, что нелепо просить меня жениться на девушке, с которой я не говорил много лет.
— Папа? – сообщил я, сохраняя надежду, что он сообщит что-нибудь, что высвободит меня от судьбы, которую он выбрал для меня.
— Я думаю октябрь – подходящее время для свадьбы, — вместо этого сообщил папа, хлопнув за собой дверью.
Я сжал челюсти в ужасном расстройстве. Я в мыслях перенёсся в отечественное детство, в то время, когда Розалин и я имели возможность сидеть совместно на субботнем барбекю либо в церкви. Но принудительная социализация просто не трудилась, и скоро, когда мы выросли достаточно, дабы самостоятельно выбирать себе друзей, отечественные дороги разошлись.

Отечественные отношения остались теми же, что и в десять лет – мы игнорировали друг друга, наряду с этим снаружи покорно делая отечественных своих родителей радостными. Но на данный момент я мрачно понял, что нам суждено быть связанными совместно навечно.

Перевод RoSe_TiLeR специально для http://vdrussia.ru

Глава 2.
На следующий сутки я был сидящим на твёрдом, с низкой спинкой, вельветовом стуле в гостиной Картрайтов. Стоило мне чуть шевельнуться, дабы отыскать мало-мальски эргономичное положение, как я ощущал на себе пристальные взоры госпожа Картрайт, Розалин и её горничной. Мне казалось, что я портрет в музее либо персонаж комнатного спектакля.

Вся гостиная напоминала мне поле для игр – с большим трудом возможно было представить её как место для отдыха. Либо для бесед, в моём случае. В первые пятнадцать мин. по окончании моего прибытия мы еле обсудилипогоду, свежие новости из города и войну.
Затем наступила продолжительная пауза, только клацали вязальные спицы горничной. Я опять посмотрел на Розалин, пробуя отыскать что-нибудь, хорошее комплимента. У неё было наглое лицо с впадинкой на подбородке, а мочки ушей были мелкими и симметричными.

Чуть ниже лодыжки пребывала кромка её платья, открывающая узкое строение костей.
Внезапно что-то острое больно впилось в мою ногу. Я вскрикнул и взглянуть на пол, где маленькая каштановая собачка размером с крысу вонзила собственные точёные зубки в мою лодыжку.
— Ой, это Пэнни. Она просто хотела сообщить «привет», правда? – заворковала Розалин, забрав животное на руки. Собака наблюдала на меня, скалязубки, и я медлительно отодвинулся на своём стуле подальше.
— Она… Эмм… весьма дорогая, — сообщил я, не смотря на то, что ни при каких обстоятельствах не осознавал смысла в держании псов для того чтобы размера. Собаки должны быть приятелями, каковые готовы составить тебе компанию на охоте, а не орнаментом для мебели.
— Ты правда так вычисляешь? – Розалин восторженно на меня взглянула. – Она мой наилучший приятель, и, обязана сообщить, я опасаюсь на данный момент отпускать её на улицу, со всеми этими историями про убийства животных…
— Я сказала тебе, Стефан, мы весьма напуганы! – госпожа Картрайт быстро встала и прижала руки к груди. – Я ничего не осознаю в данной жизни. Нам, дамам, по большому счету лучше не выходить наружу.
— Надеюсь, что этого не произойдёт с нами. Время от времени я опасаюсь и шагу ступить за дверь, кроме того в то время, когда светло, — Розалин разволновалась, прочно сжимая собственного пёсика в области грудной клетки. Собака взвизгнула и спрыгнула с её коленей. – Я погибну, в случае если что-нибудь произойдёт с Пэнни.
— Я думаю, она будет в порядке. Нападения случаются на фермах, а не в городе, — сообщил я, неискренне стараясь успокоить её.
— Стефан? – окликнула меня госпожа Картрайт своим пронзительным голосом, тем самым, что она применяла, в то время, когда упрекала меня и Деймона за перешёптывания в церкви. Выражение её лица было таким, как словно бы она только что съела целый лимон. – Ты не находишь, что Розалин особенно замечательно выглядит сейчас?
— О, да, — соврал я. На Розалин было коричнево-серое платье, в тон её непонятного цвета волосам. Пара вольно висящих колец подчёркивали её худые пальцы. Её внешний вид быстро контрастировал с помещением, обставленной дубовой мебелью, парчовыми стульями и чёрными восточными коврами, лежащими на блестящем древесном полу.

Из дальнего угла, с мраморной каминной доски на меня наблюдал портрет мистера Картрайта, со строгим выражением его угловатого лица.

Я посмотрел на него. В противоположность собственной жене, которая была толстой и краснолицей, господин Картрайт был мертвенно бледным и худым – это смотрелось так же устрашающе, как стервятники, кружившие над полем битвы этим летом. По сравнению со собственными родителями, Розалин казалась страно хорошенькой.
Розалин покраснела. Я придвинулся к краю стула, ощущая бархатную коробочку в заднем кармане. Я посмотрел на кольцо прошедшей ночью, в то время, когда не имел возможности заснуть.

Оно вправду было прекрасным.

Это был изумруд, окружённый алмазами, обработанными красивейшим ювелиром в Венеции. Это кольцо моя мать носила до конца жизни.
— Итак, Стефан, как ты относишься к розовому? – задала вопрос Розалин, прерывая мои раздумья.
— Что, забудь обиду? – переспросил я рассеяно. Госпожа Картрайт наградила меня уничтожающим взором.
— Розовый, для обеда через несколько дней. Твой папа запланировал его, — сообщила Розалин, смотря в пол, поскольку она покраснела ещё больше.
— Я думаю, розовый будет смотреться на тебе восхитительно. Ты красива независимо от того, во что одета, — сообщил я без чувств, как будто бы актёр, просматривающий строки собственного текста. Госпожа Картрайт одобрительно улыбнулась.

Собачка подбежала к ней и прыгнула на подушку, и госпожа Картрайт начала поглаживать её шёрстку.
Неожиданно в помещении стало жарко и душно. От надоедливых парфюмерных запахов госпожа Картрайт и Розалин у меня закружилась голова. Я украдкой посмотрел на антикварные часы в углу.

Я был тут всего 55 мин., а казалось, словно бы прошло уже 55 лет.

Я поднялся, ноги у меня дрожали.
— Я замечательно совершил время у вас, мисс и миссис Картрайт, но не желаю более утомлять вас. Приятного отдыха.
— Благодарю, — кивнула госпожа Картрайт, не поднимаясь с дивана, — Мэйси проводит тебя.
Она подбородком указала на горничную, которая сейчас спала над собственным вязанием.
Покинув дом, я набрался воздуха с облегчением. Ветер обдувал мою липкую кожу, и я был радостен, что сейчас меня не ожидал извозчик. Я готовьсяпроветрить голову, пройдя две мили до дома пешком.

Солнце начинало садиться за горизонт, и жасмина и насыщенные ароматы жимолости висели в воздухе.
Я посмотрел на Веритас-Эстейт и зашагал вверх по бугру. Цветущие лилии окружали громадные клумбы по обеим сторонам дороги, ведущей к парадной двери. Белые колонны подъезда пылали рыжиной в лучах заходящего солнца, в стороне мерцала ровная, как зеркало, поверхность водоёма, и я имел возможность слышать далёкие звуки игр детей рядом с домиками для слуг.

Это был мой дом, и я обожал его.
Но я не имел возможности представить, что дроблю собственный дом с Розалин. Я вложил руки в карманы и злобно пнул ногой камень, лежащий на повороте дороги.
Я отвлёкся от своих мыслей, в то время, когда дошёл до парадного проезда, где стоял незнакомый экипаж. Я рассматривал его с любопытством – так как мы редко принимали гостей – до тех пор пока белобрысый извозчик спрыгнул с козел и открыл створку кареты. Из неё вышла красивая, бледная дама с ниспадающими чёрными кудрями.

На ней было пышное белое платье, персикого цвета лента подчёркивала узкую талию. В тон ленте на голове покоилась персиковая шляпа, сохраняющая её глаза в тени.
Как словно бы зная, что я наблюдаю, она повернулась. Я начал задыхаться. Она была больше, чем красива – она была девушкой неземной красоты.

Кроме того с расстояния двадцати шагов я имел возможность видеть её мерцающие чёрные глаза, её розовые губы, изогнутые в незаметной ухмылке.

Её узкие пальцы дотронулись до миниатюрного голубого ожерелья на шее, и я поймал себя на том, что делаю похожий жест, воображая, как её маленькая ручка дотрагивается до моей кожи.
Тогда она повернулась опять, и из экипажа вышла вторая дама, должно быть, её горничная, которая начала поправлять её юбки.
— Привет! – позвала женщина.
— Привет… — неестественно каркнул я. Вдыхая, я ощущал завораживающее сочетание имбиря и лимона.
— Меня кличут Кэтрин Пирс. А тебя? – задала вопрос она игривым голосом. Она словно бы знала, что я утратил дар речи от её красоты.

Я был не уверен, обязан ли я сгорать со стыда либо благодарить её за то, что она забрала инициативу.
— Кэтрин, — повторил я медлительно, припоминая это имя. Папа говорил мне историю приятеля его приятеля в Атланте. Его соседи погибли, в то время, когда их дом сгорел на протяжении осады генерала Шермана, в живых осталась лишь шестнадцатилетняя девочка без каких бы то ни было связей.

Папа внес предложение правлению приютить девочку в отечественном доме.

Всё это звучало весьма загадочно и романтично, и в то время, когда папа поведал мне эту историю, я видел, как он наслаждался идеей послужить спасителем данной маленькой сироты.
— Да, я Кэтрин, — сообщил она, её глаза блистали, — а ты…
— Стефан! – спохватился я. – Стефан Сальватор. Сын Джузеппе Сальватора. Весьма сожалею о том, что произошло с твоей семьёй.
— Благодарю, — ответила она. Её глаза мгновенно стали чёрными и мрачными. – И благодарю тебя и твоему отцу, за то, что оказали гостеприимство мне и моей служанке, Эмили. Я не знаю, что бы мы делали без вас.
— О, само собой разумеется, — неожиданно мне захотель как-нибудь обезопасисть её, — ты будешь жить рядом с каретным двором. Желаешь, я покажу тебе?
— Мы сможем отыскать его сами. Благодарю, Стефан Сальватор, — ответила Кэтрин, следуя за извозчиком, что переносил багаж к мелкому гостевому домику, находившемуся в стороне от главной части поместья. Она посмотрела назад и взглянуть на меня.
— Либо мне именовать тебя Мой Спаситель Стефан? – задала вопрос женщина, подмигнув мне. Затем она развернулась на пятках и ушла.
Я наблюдал, как она идёт навстречу закату и внезапно осознал, что моя жизнь ни при каких обстоятельствах больше не будет прошлой.

Глава 3.
21 августа, 1864

Я не могу прекратить думать о ней. Я ни при каких обстоятельствах не напишу кроме того её имени, я не отважусь. Она красива, восхитительна, необыкновенна.

В то время, когда я с Розалин, я – сын Джузеппе, мальчишка Сальватор, в принципе, легко заменимый Деймоном.

Я знаю, что Картрайтам будет полностью всё равняется, в случае если Деймон займет мое место. Меня выбрали, по причине того, что папа знал, что Деймон ни при каких обстоятельствах на это не согласится, а я сообщу «да», но, как и неизменно.
Но в то время, когда я встретился с ней, её эластичную фигуру, красные губы, её глаза, каковые искрились независимо от того, печалится она либо переживает…я почувствовал, как словно бы наконец отыскал себя, настоящего Стефана Сальватора.
Я должен быть строгим. Обязан наблюдать на неё, как на сестру. А влюбиться я обязан в даму, которая станет моей женой.
Но опасаюсь, что уже через чур поздно…

«Розалин Сальватор», — думал я на следующий сутки, как бы пробуя эти слова на вкус. Я готовьсявыполнить собственную обязанность и нанести Картрайтам второй визит, по окончании которого прейдет скоро помолвка. Я воображал себе жизнь с Розалин в отечественном поместье – либо вероятно в маленьком доме, что папа выстроит в качестве подарка на свадьбу – я целыми днями тружусь, парюсь над бухгалтерскими книгами совместно со своим отцом в его душном кабинете, пока она заботится о отечественных детях.

Я пробовал хотя бы поволноваться чуть-чуть. Но всё, что я ощущал, был только холодный ужас, разливающийся по моим венам.
Я обошёл всё огромное Веритас-Эстейт и задумчиво взглянуть на каретный двор. Я не видел Кетрин с того времени, как она приехала день назад днём.
Папа отправил Альфреда пригласить её на ужин, но она отказалась. Я израсходовал целый вечер, следя через окно за её домом, но не заметил никакого перемещения либо хотя бы мерцания свечи. Если бы я не знал, что она и Эмили въехали в том направлении, я бы поразмыслил, что дом никем не занят.

В итоге, я лёг дремать, удивляясь, что всё это время имела возможность делать Кэтрин и комфортно ли ей в том месте жить.
Я оторвал глаза от затенённого домика и потащился вниз по дороге. Почва под ногами была твёрдой и ломкой – все мы нуждались в хорошем ливне. Не было кроме того лёгкого ветерка, воздушное пространство стоял, словно бы мёртвый.

Ни одной живой души не было видно на всём расстоянии, которое возможно заметить глазами.

Но пока я шёл к дому, внезапно по пояснице поползли мурашки, и я почувствовал тяжёлое чувство, словно бы я несколько. Какая глупость, Роберт же давал предупреждение меня, что уедет, это у меня из головы.
— Эй! – крикнул я в никуда и обернулся.
Я рехнулся. В нескольких шагах сзади меня, облокотившись на одну из статуй ангелов, обрамлявших дорогу, стояла Кэтрин. На ней была белая шляпка, защищавшая её светлую кожу от солнца, и белое платье, усыпанное маленькими бутонами роз.

Не обращая внимания на большую температуру, её белая как снег кожа смотрелась такой же холодной, как вода в реке декабрьским утром.
Она радовалась мне, показывая совсем ровные и белые зубы.
— Я рассчитывала на мелкую экскурсию по этим почвам, но вижу, что ты уже занят.
Моё сердце заколотилось при слове «занят». Коробка с кольцом в заднем кармане стала для меня тяжёлой, как металлическое клеймо.
— Я не… нет. Я имею в виду, — я запнулся, — Я могу остаться.
— Ерунда, — она встряхнула головой, — я уже воспользовалась твоим жильём, не желаю ещё и отнимать твоё время.
Она подняла на меня собственные чёрные карие глаза.
Я ни при каких обстоятельствах прежде не говорил с девушкой, которая смотрелась таковой непринуждённой и уверенной в себе. Неожиданно я почувствовал сокрушающую потребность дотянуться кольцо из кармана и сделать Кэтрин предложение на одном колене. Но поразмыслив об отце, я принудил себя покинуть руки в том месте, где они имеется.
— Возможно я с тобой самую малость? – задала вопрос Кэтрин, откинув назад собственный солнечный зонтик.
Совместно мы пошли вниз по дороге. Я посматривал по сторонам, задаваясь вопросом, из-за чего она совсем не переживает по поводу того, что гуляет наедине с мужчиной. Возможно, по причине того, что она сирота и совсем одинока в нашем мире.

Независимо от обстоятельства, я был благодарен за это.
Лёгкий ветер начал дуть около нас, я вдыхал её лимонно-имбирный запах и ощущал, что могу погибнуть от счастья прямо тут, перед Кэтрин. Легко одно её присутствие было напоминанием о том, что любовь и красота существуют, даже если ты не можешь владеть ими.
— Думаю, я буду именовать тебя Немногословный Стефан, — сообщила Кэтрин, в то время, когда мы проходили мимо группы быков, очерчивающих линию между деревней Мистик-Фоллс и поместьями и отдалёнными плантациями.
— Прошу прощения… — начал я, опасаясь, что я такой же унылый для неё, как Розалин для меня, — Легко в Мистик-Фоллс ни при каких обстоятельствах не было столько новых обитателей, мне незнакомых. Тяжело говорить с кем-то, кто не знает всю твою историю. Я имею ввиду, что я не желаю наскучить тебе.

По окончании Атланты, я уверен, ты вычисляешь Мистик-Фоллс мало негромким.
Я почувствовал себя плохо сразу после того, как эти слова сорвались с моих губ. Её родители погибли в Атланте, а тут ещё и я, говорю так, словно бы она покинула некую захватывающую активную судьбу для жизни тут. Я откашлялся.
— Я имею в виду не то, что ты обнаружила Атланту увлекательной либо что ты желаешь убежать от всего этого.
Кэтрин улыбнулась.
— Благодарю, Стефан. Это мило, — по её тону стало ясно, что она не желаешь дальше углубляться в эту тему.
Пара продолжительных мин. мы шли без звучно. Я намеренно шагал кратко, дабы Кэтрин имела возможность поспевать за мной. Не знаю, случайно это было либо сознательно, но её пальцы коснулись моей руки.

Они были холодными, как лёд, кроме того в этом мокром воздухе.
— Легко дабы ты знал, — сообщила она, — я совсем не считаю тебя неинтересным.
Всё моё тело запылало, как в пожаре. Я взглянуть на дорогу, делая вид, что прикидываю, каким путём нам лучше возвратиться, не смотря на то, что в действительности скрыть собственный румянец от Кэтрин. Я опять почувствовал вес кольца в моём кармане, кроме того тяжелее, чем раньше.
Я обернулся к Кэтрин, будучи робким, что желаю сообщить. Но её позади меня не выяснилось.
— Кэтрин? – позвал я, щурясь на солнце, ожидая её легкого хохота из подлеска, растущего на протяжении дороги. Но всё, что я услышал было только эхом моего собственного голоса. Она провалилась сквозь землю.

Глава 4
В тот сутки я не посетил Картрайтов. Вместо этого, по окончании волнительных поисков, я пробежал две мили назад к поместью, опасаясь, что Кэтрин каким-нибудь немыслимым образом появилась в лесу – а в том месте, быть может, попала в лапы к страшному созданию, терроризирующему соседние плантации.
Но в то время, когда я добрался до дома, я отыскал её у подъезда, болтающей со своей служанкой и держащей в руке стакан лимонада. Её кожа была всё такой же бледной, а глаза томными, словно бы она не бегала ни дня в собственной жизни. Как она была на каретном дворе так скоро?

Я желал встать и задать вопрос её, но остановился. Я буду смотреться как сумасшедший, которому большое количество мыслей вскружили голову.
Сейчас Кэтрин подняла глаза и прикрыла их рукой от солнца.
— Так скоро возвратился? – задала вопрос она, как словно бы была поражена, что видит меня. Я без звучно кивнул, спустился с подъезда и скрылся в глубине двора.
Её радующееся лицо поднималось передо мной опять и опять на следующий сутки, в то время, когда я вынудил себя нанести визит Розалин. Это было кроме того хуже, чем в первоначальный раз. Госпожа Картрайт сидела прямо рядом со мной на кушетке, и любой раз, в то время, когда я шевелился, её глаза загорались, как будто бы она ожидала, что я вытащу кольцо в любую секунду.

Я задал пара вопросов о Пенни, о щенках, появившихся у неё в июне, и о делах у Гонории Феллс, муниципальный швее, которая шила розовое платье для Розалин. Но не имеет значения как очень сильно я старался: всё, чего я желал, это извиниться и уйти, дабы скорее заметить Кэтрин.
В итоге, я пробормотал что-то в духе «я не желаю возвращаться к себе по окончании наступления темноты». По словам Роберта, было совершено ещё три нападения на животных, включая лошадь Джорджа Брауера прямо рядом с аптекой. Я практически ощущал себя виноватым перед госпожа Картрайт, проводившей меня из дома к моему экипажу так, словно бы я планировал на великую битву вместо того, дабы проехать две мили до дома.
В то время, когда я приехал в поместье, я не заметил и намёка на Кэтрин. Я уже два раза сходил в конюшню почистить Мезанотту, в то время, когда услышал сердитые голоса, доносившиеся из открытых окон кухни моего дома.
— Мой сын ни при каких обстоятельствах меня не ослушается! Ты обязан возвратиться и занять собственное место в мире! – это был голос отца, получавший сильный итальянский выговор лишь в то время, когда он был сильно расстроен.
— Моё место тут. Армия не для меня. Что для того чтобы нехорошего в моих личных предпочтениях? – второй голос был кричащим, уверенным, гордым и злым в один момент.
Деймон.
Моё сердце забилось стремительнее, в то время, когда я зашёл в кухню и заметил собственного брата. Деймон был моим ближайшим втором, человеком, которого я вычислял лучшим в мире – намного лучшим, чем папа, не смотря на то, что я ни при каких обстоятельствах в этом не признавался. Я не видел его уже год с того времени, как он присоединился к армии генерала Грума.

Он ст