Глава 12. подельники, собственной персоной

ШАРИС ИХАКОБИН БЫЛ не тем человеком, что испытывал какое-то особое наслаждение, приучая собственных рабов к дисциплине. В большинстве случаев он поручал это кому-нибудь, но юный Алек был случай особенный, и он уже сделал вывод, что никому не разрешит коснуться его и пальцем.

Он встал по ступеням на основную террасу виллы, дабы, миновав центральный внутренний двор, встретиться с кирнари Вирессы, ожидающим его за десертным столиком около фонтана. Улан-и-Сатхил все еще кутался в собственный плащ, страдая от вечернего холода, но капюшон он сейчас снял. Его белые как снег волосы в сумерках сияли.

– Довольны ли Вы отечественной сделкой, Шарис? – задал вопрос кирнари своим простым мертвенно спокойным голосом.

– Очень доволен, не смотря на то, что жаль, что мальчик полукровка.

– Но, однако, он – то, что Вам необходимо?

– О да.

– А тот, второй?

– Я увидел, Вы избегаете именовать его по имени. Ни разу не слышал, дабы Вы сообщили о нем без экивоков.

– У него нет имени. Он изгнанник, а потому я не придаю этому громадного значения. Полагаю, но, обращение с ним будет соответствующим?

– Могу заверить Вас, приятель мой, что Ауренен он больше не заметит ни при каких обстоятельствах.

– Да, но будет ли он мучиться?

– Зная, кто его новый хозяин, я кроме того не сомневаюсь в этом. Сейчас, что касается моей части сделки.

Он дотянулся из камзола кожаную папку с документами и положил её перед Уланом.

– Вот бумаги об освобождении сорока двух представителей кланов Виресса и Голинил. Все они будут на вашем судне уже к восходу солнца.

Улан задержал руку, готовую забрать папку:

– Вы давали слово мне сорок четыре.

– Двое не дожили. Их останки кроме этого подготовлены, так что у Вас будет возможность вернуть их семьям. Мне вправду весьма жаль, но это произошло прежде, чем я смог приобрести их.

– Выкупить, – исправил его Улан, – они были высвобождены за выкуп. Это ваше брать и реализовывать живой товар недопустимо, в то время, когда речь заходит о нас, фейе.

– Само собой разумеется. Я. Те, кого я выкупил, в обеспечение собственной части сделки.

– Благодарю. А что касается второй её части?

– Когда рекаро будет доведен до совершенства – в случае если такое по большому счету вероятно – и подобающим образом испытан, один пример в тот же час будет выслан Вам.

Улан поднял бровь, услышав это:

– В случае если? В первый раз слышу сомнение в Вашем голосе.

– В то время, когда мы заключали отечественную сделку, я сам ещё не видел его, и не проделал всех нужных опытов, – напомнил Ихакобин. – Всё что у меня было, это Ваше слово, что он имеет нужную мне кровь. К тому же мальчик – наполовину человек, и как бы ни было, эта его часть очень сильна в нем. Мои же возможности не бесконечны.

Он сделал перерыв и пригубил вина.

– Сообщите мне, кирнари, неужто вправду никому в Ауренене не известно об этом свойстве крови? Это думается весьма необычным, принимая к сведенью продолжительную память фейе.

– Я лично не знал ничего, пока Вы не вынудили меня соприкоснуться со всем этим. И в случае если мне ничего не было известно, вряд ли кто-то второй имел возможность знать это, возможно, за исключением руи’ауро в Сарикали.

– Ах, да. Ваши мистические тайные священники. Вправду ли они хранители всех тайн вашего народа?

Кирнари ответил на это таинственной ухмылкой:

– Имеется множество историй о том, из-за чего Хазадриель собрала собственных последователей и спасалась бегством на север, не смотря на то, что правды не знает никто, ну либо так, в случае если желаете, говорят руи’ауро. Но кое-какие уверены в том, что она была одарена видением башваи, духов, обитающих в Сарикали.

– Тайны, духи! Нужно же, а Вы увлекательный народец!

Ухмылка Улана провалилась сквозь землю. Он не двинулся с места, но воздушное пространство около Ихакобина неожиданно сгустился и стал ледяным.

– Это был, конечно же, комплимент.

– Само собой разумеется, – Улан ещё какое-то время сверлилего взором, после этого снова взглянуть на вино.

Когда воздух прекратила быть напряженной, Ихакобин смог перевести дух:

– Итак, я постараюсь создать рекаро с тем, что имеется, а в том месте посмотрим.

– Я желал бы посмотреть на текст, где обрисована эта волшебство.

Ихакобин планировал было уже отказать, поскольку ни один алхимик не стал бы делиться собственными драгоценными познаниями, тем более с посторонним. К тому же юный хазадриелфейе уже был у него в руках. Но, Улан-и-Сатхил был не тем человеком, с чьими жаждами возможно было не принимать во внимание.

– Отлично. Подождите тут, я на данный момент принесу.

Отпирая дверь собственной лаборатории, он с подозрением посмотрел назад, но Улан все так же сидел за столиком с вином, рассматривая фонтан либо возможно, скульптуру. Но по окончании той демонстрации его неудовольствия Ихакобин задумался, не стал ли жертвой какого-нибудь действия, заставившего его дать согласие продемонстрировать драгоценные записи.

Оказавшись в безопасности в собственной лаборатории, он подошел к одному из столов, насыпал в тигель мало серы и налил по паре капель каких-то цветных растворов, по окончании чего начертил на столе нужные символы. Он поджег серу, раздув при помощи мехов угли, и пронаблюдал за пламенем, которое, вспыхнув желтым, после этого превратилось в темно-зеленое. Похоже, Улан не воспользовался никакой волшебством, по крайней мере таковой, что возможно было выявить.

Удовлетворенный, он подошел к мелкому шатру в дальнем финише мастерской, заполз вовнутрь и дотянулся громадную шкатулку, припрятанную в том месте. Замок от его прикосновения открылся, и он вынул оттуда маленькую книгу – ту, что ожидал Улан. Он сомневался, что тот, при всей его очевидной мудрости, сможет прочесть тайнопись.

– Вот, кирнари, – сообщил он, открывая книгу на главе, заложенной тёмной лентой. Улан забрал книгу и стал медлительно водить пальцем по маленьким буквам, в соответствии с кивая.

– Если доверять написанному, свойства эликсира долголетия, что в следствии окажется, нереально предугадать?

– Вероятнее, это из-за разных процессов дистилляции, использованных теми немногими алхимиками, что занимались изучениями. Каждое поколение применяло собственную методику, наподобие того, к примеру, как у каждого различные свойства к волшебству, в случае если забрать ваш народ. И уж никто в те далекие времена кроме того не додумался применять смешанную кровь, в то время, когда так легко раздобыть чистую.

– История ваших разбойных нападений на отечественные берега не та тема, о которой возможно сказать столь легкомысленно, – сообщил нормально Улан, но воздухе опять потяжелел.

– Конечно же нет, кирнари. Я только желал растолковать Вам, из-за чего результаты всех моих трудов могут быть непредсказуемы. Но я знаю точно, что выпаривание и очистка крови различного происхождения – это то, на чём я собаку съел.

Не желаю показаться самонадеянным, но осмелюсь заявить, что вряд ли Вы отыщете алхимика, более сведущего в данном вопросе, чем ваш покорный слуга.

– Я не сомневаюсь в вашем громадном опыте, Шарис. В случае если в следствии окажется эликсир – на что я весьма рассчитываю – я, конечно же, буду рад. В случае если выйдет что-то иное, Вы, конечно, поделитесь опытом?

– Само собой разумеется. И независимо от результата, я не нарушу условий сделки. Любой представитель клана Вирессы, найденный мною на рынках либо в домашнем рабстве в Пленимаре, сразу же будет приобретён… ах, простите, выкуплен, и возвращён вам.

– А ваши торговые суда будут так же, как и прежде иметь привилегированный статус в моих портах и в моем фейтасте.

Улан поднялся и поклонился ему:

– Хорошей ночи, мой дорогой друг, и удачи.

– Вы заночуете у нас, как в большинстве случаев, кирнари? Моя супруга готовит званый ужин в Вашу честь.

Колебание ветхого ауренфейе осталось бы незамеченным человеком, менее проницательным, чем Шарис Ихакобин.

– Счёл бы за честь поделить с Вами трапезу, но моим ветхим костям лучше спится на койке в каюте ауренфейского корабля. Такова плата за возраст, приятель мой. Становишься рабом собственных мелких привычек.

– И громадных также.

Ни для кого не было секретом, что соглашение между Гором и кирнари Гедре задело не просто торговые и судоходные интересы Вирессы. В первую очередь, оно задело самолюбие. Какую роль во всём этом сыграл Серегил-и-Корит оставалось неясным, но Ихакобин был более чем радостен извлечь пользу из их разногласий.

Если бы не враждебность Улана к молодому боктерсийцу, Ихакобин, быть может, ни при каких обстоятельствах не взял бы собственную приз, которую сейчас благополучно хранил в собственном глубоком подвале.

Он разрешил собственному взгляду обратиться к чёрной стройной фигуре, прятавшейся в тени на почтительном расстоянии, и легко кивнул, как бы говоря, что все прекрасно. Ихакобин был богатым человеком, весьма могущественным, но и милостивым, в то время, когда это было ему комфортно. Он имел возможность позволить себе показать великодушие сейчас, в особенности к тому, кто дал ему то, чего более всего хотело его сердце.

Глава 13. Илбан

ДВА ДНЯ Алека никто не трогал, но ему дали осознать, что он наказан: стражники приносили ему одну лишь воду, с ним никто не говорил, только приносили кувшин и выносили ведро, но никто и не оскорблял его. И однако, возможно было не сомневаться, что за ним наряду с этим внимательно замечают.

В животе ныло и урчало, но он знавал и нехорошие времена. К концу второго дня у него начала кружиться голова, но страшнее всего была скука. Заняться было полностью нечем, оставалось пересчитывать кирпичи на полу, да смотреть за пятном солнечного света, медлительно ползущим по стенке.

Он попытался добраться до маленького окна, но оно выяснилось через чур высоко.

Соорудив себе ложе из лоскутных одеял, он проводил в том месте часы, прислушиваясь к звукам снаружи и пробуя представить себе, что же в том месте такое, за стенками его каморки.

Он довольно часто слышал шаги в коридоре за дверью и приглушенные голоса. Слова он разобрать не имел возможности, но было похоже, что говорили слуги. Время от времени ему слышался и голос Ихакобина, спокойный, весьма негромкий, но которому постоянно отвечали с глубоким почтением.

Через окно доносились повседневные звуки и пение птиц, сопровождающие жизнь любого дома: звяк ведер, звон топора, крик петуха утром, сопение пробежавшей мимо окна собаки, взрывы и женские голоса детского хохота.

Только на два дня ночью его тюремщики принесли с собой стул и светильник. До тех пор пока они устраивали это наоборот стенки у двери, Алек оставался в собственной постели, не пошевелился он и позже, в то время, когда они отошли, уступая место собственному господину.

Ихакобин уселся и повернулся к Ахмолу, что принес кусок и деревянную миску тёмного хлеба. Рот Алека, чуть до его носа дошёл нестерпимый запах тёплого хлеба и овсянки, тут же наполнился слюной. Но вместо того, дабы дать принесенное Алеку, Ахмол остался за дверью в ожидании приказа хозяина.

– Как твоё сегодняшнее самочувствие, Алек? – задал вопрос Ихакобин, положив ногу на ногу и бережно расправив на колене уголок собственного чёрного одеяния.

Запах еды отозвался предательским урчанием в животе Алека.

– В полной мере сносно, илбан, – ответил он, почтительно опуская взор.

– Желаешь имеется?

– Да, илбан.

Отрицать очевидное было безтолку. Он замечательно осознавал, какую игру с ним ведут, но упорствовать в собственной гордости, теряя наряду с этим остатки сил, не входило в его замыслы.

– в наше время вечером ты более разумен, чем раньше. Я рад.

– Голод – хороший преподаватель, илбан.

Ихакобин кивнул Ахмолу. Слуга поставил перед Алеком еду и вышел, закрыв за собой дверь.

– Прошу, можешь отведать, – сообщил Ихакобин так, как будто бы Алек был гостем за его столом. – Я сам уже поужинал у себя наверху.

– Благодарю, илбан, – Алек забрал миску и попытался овсянку. Сваренная на молоке и приправленная медом, она была божественно вкусна! Он практически вынудил себя имеется помедленнее, вместо того, дабы тут же наброситься, жадно глотая и давясь.

Съев мало каши, он оторвал кусок хлеба и обмакнул его в миску. Хлеб, лишь из печи, был ещё теплым.

Он ел в полной тишине, ощущая внимательный взор смотрящих за ним глаз, и легкую ухмылку на губах его господина. У Ихакобина было узкое умное лицо. Чернильные пятна снова привлекли интерес Алека: одного взора хватало, чтобы выяснить, что держать в руке перо для него куда привычнее, чем оружие.

Он покончил с овсянкой и отставил миску в сторону.

– Ваша колония получше, чем кое-какие гостиницы, в которых мне доводилось посещать, илбан.

– Не нужно вычислять это колонией, Алек. Ко мне я в большинстве случаев сажаю собственных новых рабов, в особенности столь легковозбудимых, как ты. Нескольких суток мирного отдыха в большинстве случаев достаточно для того, чтобы оказать помощь им свыкнуться со своим новым положением.

– Я рад, что вы не прихватили сейчас с собой ваш кнут, илбан.

Ихакобин хохотнул:

– Он не так уж и на большом растоянии, уверяю тебя. Но тебе решать, пригодится ли он мне опять. Я не из тех хозяев, кому приятно унижать рабов по поводу и без.

Алек кивнул и откусил ещё хлеба.

– Можешь задавать мне вопросы.

Алек задумался на мгновение, после этого задал вопрос:

– Откуда Вам известно моё имя?

– Я уже давно знаю о тебе. У Пленимара имеется глаза и уши в Ауренене, равно как и в Горе.

– Шпионы?

– Само собой разумеется. А уж с тобой и твоим другом это не составило особенного труда, вы так как не очень-то старались сохранить в тайне твоё происхождение. Иногда казалось, ты чуть ли не бравируешь этим.

Это было плохо недальновидно. Твой народ, как никто другой, был обязан предостеречь тебя от этого.

– Мой народ?

– Хазадриелфэйе.

Алек нахмурился и уставился вдаль:

– Они не мой народ. Ни при каких обстоятельствах не имел с ними ничего общего.

– О, да. Само собой разумеется, ты же не чистокровка. Цвет твоих волос – прямое тому подтверждение, да и сам я убедился в этом ещё в том месте, в сарае для рабов. Данный факт меня разочаровал, но однако твоё происхождение отразилось на тебе сильно.

Так ты – сын беглеца?

Сообщи мне, кто это был – мать либо папа?

Алек молчал, пробуя понять услышанное. Так вот из-за чего их забрали в плен! И это по его, Алека, вине они оказались тут?

– Что ж, это в действительности не так уж и принципиально важно, – сообщил Ихакобин, все еще внимательно рассматривая его.

– Что Вам необходимо от меня…, илбан?

– Всему собственное время. Алек. Сообщи мне, тебе известно, кто такие алхимики?

– Алхимики? – Алек покопался в памяти. Ну да, он слышал это слово несколько раз в Ореске, и неизменно в уничижительном тоне.

– Я как-то слышал, это именовали кухонной волшебством.

какое количество улыбнулся:

– Нет, Алек, алхимия – высочайшая из гуманитарных наук. Эдакий естествознания и брачный союз магии. В собственном роде, она намного могущественнее, чем все эти пассы руками ваших волшебников из Орески, и, тем паче, некромантии.

– Но Вы так как также применяли мою кровь, илбан. Я сам видел.

– Кровь сама по себе не есть волшебным веществом, Алек, она ничем не отличается в этом замысле от соли, серы либо железа. Некроманты, само собой разумеется, также применяют её, но совсем в противном случае, чем это делают алхимики.

Алек почувствовал, как пища делается комом в его животе:

– Так вы планируете убить меня и забрать мою кровь?

– Убить тебя? Это было бы ужасным расточительством! Как ты имел возможность такое поразмыслить? – он помолчал, после этого покачал головой: – Нет, Алек, я ни за что не стал бы тебя убивать.

Я рассчитываю, что ты будешь жить у меня продолжительно и счастливо. В случае если станешь прекрасно вести себя и делать мои требования, твоя жизнь в действительности, может оказаться очень приятной.

Алек внезапно почувствовал: вот он, шанс! Серегил довольно часто хвалил его за умение разыгрывать из себя эдакого наивного юнца. Сейчас он, применяя эту собственную свойство, обширно открыл глаза и невинно задал вопрос:

– Значит, Вы вправду не планируете убивать меня, илбан? И не потащите меня в койку?

– Даю тебе слово! Я и не думал ни о чём подобном. Знаешь, не все пленимарцы таковы, как те, с кем вам приходится сражаться.

Отечественные солдаты – да, они весьма ожесточённы, но это намерено отобранные и обученные люди. Я мало поездил по вашим почвам, и могу заявить, что мы простой народ, не так уж очень сильно отличающийся от вас. У тебя ещё будет время осознать это.

на данный момент же – отдохни, а на следующий день, по окончании того как тебе опять принесут покушать, в случае если будешь прекрасно себя вести, я заберу тебя из этого, и начнем знакомство с твоим новым домом.

– И каковы же будут мои обязанности? – задал вопрос Алек, в этот самый момент же спохватился:- илбан.

Это становилось очень изнурительным.

– А ты выясняется, весьма умный парень. Быть может, ты кроме того сможешь помогать мне в моей работе.

– В занятиях алхимией?

– Да. Думаю, в своё время ты будешь мне крайне полезен.

Алек забрал миску и опустился на колени, дабы поставить у ног Ихакобина.

– Благодарю за еду и за Ваши хорошие слова, илбан. Сейчас, по окончании Ваших слов, мне значительно спокойней.

Ихакобин забрал Алека за подбородок и немного поднял его лицо, дабы выдеть глаза.

– Приятно слышать, Алек. Само собой разумеется, я не верю ни слову из всего этого, в этот самый момент твоя вторая неточность.

Он просунул палец под ровный железный ошейник и шутливо подёргал за него:

– Тебе не уйти на большом растоянии с данной штукой на шее, мой скромный мелкий ночной скиталец. Кроме того если ты срежешь эти рабские метки со своей кожи – ты будешь не первый, кто поступает так.

И потрепав его на прощание по щеке, Ихакобин встал и вышел вон. Охранники забрали светильник и стул, опять покинув Алека взаперти.

Он нащупал сзади себя кровать и плюхнулся на неё с гулко колотящимся в груди сердцем.

Он назвал меня ночным скитальцем! Но откуда, во имя Билайри, он определил?