I. понятие гражданского права и вопрос о его социальной ценности

Главные неприятности гражданского права

I. Понятие гражданского права и вопрос о его социальной ценности

II. Исторические корни современного гражданского права. Национальные

и универсальные элементы в нем

III. Главные идеологические течения в истории гражданского права.

позитивизм и Идеализм

IV. Философские предпосылки гражданского права. государства и

Проблема личности

V. Неприятность определенности права и вопрос о так именуемом

свободном судейском правотворении

VI. Неприятность прочности права. Вопрос о субъективном гражданском

праве и о злоупотреблении правом

VII. Неприятность личности как такой. Развитие защиты так называемых

прав личности и ее конкретных изюминок

VIII. Неприятность нематериальных заинтересованностей

IX. Неприятность производной личности (юридические лица)

X. Неприятность личности в сфере семейственных взаимоотношений

XI. Неприятность собственности

XII. Неприятность прав на чужие вещи

pXIII. Неприятность владения

XIV. Обязательства, их неспециализированная историческая эволюция

XV. Обязательства из контрактов. неприятность договорной свободы

XVI. Обязательства из правонарушений. Неприятность ответственности

за вред

XVII. Личное и публичное начало в наследственном праве

XVIII. Заключение

От автора

Производимая на данный момент книга была написана, первоначально, для издания Итога науки (книгоиздательства Мир) и только в маленьком количестве отдельных оттисков была разослана некоторым представителям науки и юридическим учреждениям гражданского права в Российской Федерации. Не обращая внимания на относительно не сильный распространение, она, но, позвала к себе таковой интерес, что на большом растоянии превзошел все ожидания автора.

Равным образом превзошла все ожидания и та оценка, которой удостоилась книга со стороны компетентных кругов. Последовательность очень лестных рецензий (И. В. Гессен в Праве, 1916 г., N 4, А. Э. Нольде в Вестнике гражданского права, 1916 г., кн.

2, Е. А. Лаппа — Старженецкая в Издании Минюста, 1916г., кн.6,Ф.В.Тарановский в Биржевых Ведомостях, 1916 г., от 6 апреля, С. М. Левин в Дне, 1916 г., от 25 февраля) завершился присуждением со стороны Академии Наук (по рецензии доктора наук М. Я. Пергамента, пока еще не напечатанной) солидной премии имени Ахматова. Все это в связи с беспрерывно поступающими ко мне запросами заставляет меня думать, что книга отвечает некоей важной потребности, и что отдельное издание ее не будет излишним.

Историческое происхождение книги целиком и полностью растолковывает ее характер. Вычисленная не на экспертов-юристов, а на широкие круги легко культурных читателей, она имеет собственной целью дать общее, для всех дешёвое изложение главных неприятностей гражданского права. Благодаря этого в ней нельзя искать ни полноты исторического и законодательного материала, ни обилия литературных цитат: задачей книги есть сосредоточение внимания на главном и главном, на перспективных линиях эволюции, на высших пунктах правовых исканий; всякие излишние подробности только ослабляли бы цельность впечатления.

Установление указанных неспециализированных перспективных линий сделало неизбежным соприкосновение с громадными общефилософскими проблемами. Долгая работа над самыми жгучими вопросами гражданского права привела автора уже давно к тому убеждению, что все эти вопросы теснейшим образом связаны с главными вопросами философии права по большому счету. Больно чувствовалось, как мы, юристы-цивилисты, не сознаем этого и как при ответе отечественных наибольших вопросов мы идем беспринципно и наугад.

Вежливые на позитивистской боязни перед всяким подобием метафизических естественно-правовых фантазий, загружённые в повседневную и кропотливую догматическую работу, мы совсем отвыкли от широкой теоретической трактовки отечественных неприятностей и утратили всякую сообщение с глубокими идейными течениями отечественного времени. Возможно ли удивляться при таких условиях тому, что наука гражданского права начала казаться какой-то отгороженной от судьбы, засохшей схоластикой, а цивилисты — какой-то замкнутой отживающей кастой?

Казалось, наоборот, нужным осветить отечественные цивилистические неприятности как раз с позиций общефилософской, продемонстрировать биение в них живого общечеловеческого духа, ввести их в круг идейных заинтересованностей всякого мыслящего гражданина. Как раз эту задачу ставят перед собою настоящие очерки.

Создатель их, очевидно, превосходно сознает, что дать добро эту задачу полностью ему не удалось; простой проторенной дороги перед ним не было и от вопроса к вопросу нужно было рубиться самому через непроезжий невинный лес. Благодаря этого погрешности и разнообразные пробелы, в особенности в подробностях, были неизбежны. Я весьма благодарен господам критикам за сделанные ими в этом отношении указания.

Все самое значительное из этих указаний мною шепетильно взвешено и принято во внимание. В том месте, где их указания признаны мною честными, в тексте внесены соответствующие исправления; в том месте же, где я не имел возможности с ними дать согласие, в добавочных примечаниях мною даны краткие объяснения. Но и за всем тем, по моему собственному сознанию, остается еще очень многое, что должно было быть сделано в желательном направлении, но мною не сделано.

Книга остается тем, чем была — только первым опытом, первым наброском той громадной работы, для которой нужны знания и силы не одного человека, а многих.

С того времени, как книга была написана, в жизни отечественного отечества совершился громадный переворот. Но данный переворот не дал мне оснований поменять что-либо в содержании: то, что было сообщено мною тогда, при ветхом режиме, возможно повторено всецело сейчас, в то время, когда мы находимся перед созиданием отечественного нового свободного строя. Переворот лишь приблизил нас к великим вопросам, да и то, что имело тогда только теоретическое значение, купило сейчас темперамент ярких практических задач.

При новых условиях русские граждане полностью держат будущие судьбы собственные в собственных руках. Они сами являются сейчас строителями собственной жизни, творцами собственного права. Но чтобы строить и творить, нужно, в первую очередь больше знать и больше осознавать: узнаваемый уровень юридических знаний делается сейчас общегражданской обязанностью.

И в случае если предлагаемая книга хоть пара окажет помощь русскому обществу разобраться в главных вопросах гражданского права, если она окажет помощь ему в грядущем постройке, то она показалась ненапрасно.

Ренан когда-то сообщил: политика подобна пустыне; в ней идут наугад -то на север, то на юг, — легко вследствие того что нужно идти; но только бог ведает, где добро, где зло. Мы же считаем, что, как для пустыни, так и для политики имеется собственный компас. Стрелка этого компаса постоянно поворачивается к одному пункту — как раз к тому, где сходятся социальная солидарность и свобода, и пускай русское общество ни при каких обстоятельствах не сбивается с этого пути.

I. Понятие гражданского права и вопрос о его социальной ценности

Термин гражданское, либо частное, право известен с весьма давешних времен. Уже древние римские юристы оперируют с этим термином, расчленяя всю широкую область права на две громадные сферы — сферу права публичного (jus publicum) и сферу права частного, либо гражданского (jus privatum, либо jus civile). С той поры это деление есть прочным достоянием юридической мысли, составляя непременный базис научной и практической классификации правовых явлений.

Не обращая внимания на такую, возможно сообщить незапамятную, давность потребления, самый критерий различий между правом публичным и частным остается до сих пор невыясненным. Кроме того более того: современному исследователю этого вопроса может показаться, что чем потом, тем более вопрос запутывается и делается безнадежно неразрешимым.

Продолжительное время юриспруденция ограничивалась тем определением этого различия, которое еще было дано ветхими римскими юристами: публичное право — это то, которое имеет в виду интересы страны как целого, а частное право — то, которое имеет в виду интересы индивида как такового (publicum jus est quod ad statum rei romanae spectat, privatum quod ad singu-lorum utilitatem. Но более тщательное изучение XIX века нашло всю теоретическую и практическую несостоятельность данной формулы.

Разве такое либо иное строение семьи, собственности либо наследования безразлично для страны как целого? И, однако, все это неоспоримые институты гражданского права. Разве не интересы страны как целого преследует национальное управление, заключая договор о поставке провианта либо обмундирования для армии, защищающей отечество?

И, однако, таковой договор, несомненно, принадлежит к области права частного, а не публичного.

Римское определение существа гражданского права не имело возможности устоять перед подобными критическими вопросами, и наука вынуждена была искать новых дорог. Тут не место излагать долгую историю этих исканий.

Одни из мыслителей пробовали указать таковой либо другой материальный критерий, полагая, что различие между правом публичным и частным кроется в самой материи, в самом содержании регулируемых взаимоотношений: достаточно распространенным было некое время воззрение, что единственной теоретически верной сферой гражданского права есть сфера взаимоотношений имущественных (в Германии 3ом, у нас Кавелин, Мейер). Другие, наоборот, усматривали критерий различия в стороне формальной, т. е. в методе судебной защиты: право публичное то, которое охраняется по инициативе власти в порядке суда уголовного либо административного, а право частное то, которое охраняется по инициативе частного лица и в порядке суда гражданского (Тон, у нас Дювернуа и др.). Но да и то, и второе течения разбивались о очень веские возражения, и неудивительно, в случае если эти неудачи привели к появлению совсем скептического отношения к нашему вопросу: нет вовсе никакого принципиального отличия между правом публичным и частным; самое это деление, созданное римскими юристами для собственных чисто исторических потребностей, на данный момент потеряло собственный значение и в случае если еще в теории сохраняется, то только только по традиции (Шлоссман, у нас Д. Гримм).

Но это скептическое настроение возможно осознано лишь как временное состояние научной усталости. Юриспруденция инстинктивно ощущает, что в базе отечественного различия лежит что-то не случайно-историческое, а глубоко принципиальное; она смутно улавливает глубокую отличие в самом духе права публичного и частного и, вопреки всему, держитсяэтого деления как базы всей научной классификации. И думается, что ее инстинкт ее не обманывает.

Право, как мы знаем, имеет собственной неспециализированной целью регулирование межчеловеческих взаимоотношений. Но в случае если мы присмотримся ближе к методам либо приемам этого регулирования, то мы увидим следующее большое различие.

В одних областях отношения регулируются только велениями, исходящими от одного единственного центра, каковым есть власть. Эта последняя собственными нормами показывает каждому отдельному лицу его юридическое место, его права и обязанности по отношению к целому национальному организму и по отношению к вторым отдельным лицам.

Лишь от нее, от власти, смогут исходить распоряжения, определяющие положение каждого отдельного человека в данной сфере взаимоотношений, и это положение не может быть поменяно никакой личной волей, никакими частными соглашениями (еще римские юристы говорили: publicum jus pactis privatorum mutari non potest). Регулируя все эти отношения по собственному почину и только собственной волей, власть принципиально неимеетвозможности допустить в этих регионах рядом с собой никакой второй воли, ничьей второй инициативы. Исходя из этого исходящие от власти нормы имеют тут абсолютный, принудительный темперамент (jus cogens); предоставляемые ею права имеют в то же самое время темперамент обязанностей: они должны быть осуществлены, поскольку неосуществление права явится неисполнением сопряженной с ними обязанности (бездействием власти).

Обычным и самый ярким примером обрисованного приема правового регулирования есть современная организация народной обороны, т. е. военных сил страны. Тут все сводится к одному единственному управляющему центру, от которого лишь и смогут исходить нормы, определяющие положение и жизнь целого каждого отдельного индивида.

Эти нормы определяют, подлежит ли данное лицо воинской повинности либо нет; в случае если подлежит, то они властно и принудительно показывают ему его место в рядах войска, определяют его положение как рядового либо офицера в таком-то полку и т. д. И никакие частные соглашения не смогут поменять в этом положении ни одной черточки: я не могу заменить вас на работе, поменяться с вами полками либо дать вместо себя место офицера. Все тут подчинено одной руководящей воле, одному командующему центру: все тут централизовано.

Вот этот-то прием юридической централизации и образовывает главную сущность публичного права. То, что так ярко и конкретно ощущается в сфере армейского права, воображает неспециализированную характерную линии всех отраслей права публичного — права национального, уголовного, денежного и т. д.

К совсем иному приему прибегает право в тех областях, каковые причисляются к сфере права частного, либо гражданского. Тут власть принципиально воздерживается от яркого и властного регулирования взаимоотношений; тут она не ставит себя в мыслях в положение единственного определяющего центра, а, наоборот, предоставляет такое регулирование множеству иных мелких центров, каковые мыслятся как кое-какие независимые социальные единицы, как субъекты прав.

Такими субъектами прав как правило являются отдельные индивиды- люди, но, сверх того, и разные неестественные образования — корпорации либо учреждения, так именуемые лица юридические. Все эти мелкие центры предполагаются носителями собственной собственной инициативы и воли и как раз им предоставляется регулирование обоюдных взаимоотношений между собой.

Государство не определяет этих взаимоотношений от себя и принудительно, а только занимает позицию органа, защищающего то, что будет выяснено вторыми. Оно не предписывает частному лицу стать хозяином, наследником либо вступить в брак, все это зависит от самого частного лица либо нескольких частных лиц (агентов согласно соглашению); но власть будет защищать то отношение, которое будет установлено личной волей.

В случае если же она и дает собственные определения, то, по неспециализированному правилу, только на тот случай, в случае если частные лица почему-либо собственных определений не сделают, следовательно — только в восполнение чего-либо недостающего. Так, к примеру, на случай отсутствия завещания государство определяет порядок наследования по закону.

Благодаря этого нормы частного права, по неспециализированному правилу, имеют не принудительный, а только субсидиарный, восполнительный темперамент и смогут быть отменены либо заменены частными определениями (jus dispositivum). Благодаря же этого гражданские права сущность лишь права, а не обязанности: субъект, которому они принадлежат, волен ими пользоваться, но волен и не пользоваться; неосуществление права не образовывает никакого правонарушения.

Так, в случае если публичное право имеется совокупность юридической централизации взаимоотношений, то гражданское право, напротив, имеется совокупность юридической децентрализации: оно по самому собственному существу предполагает для собственного бытия наличность множества самоопределяющихся центров. В случае если публичное право имеется совокупность субординации, то гражданское право имеется совокупность координации; в случае если первое имеется подчинения и область власти, то второе имеется область частной инициативы и свободы*(1).

Таково в самом схематическом виде различие между правом публичным и частным. Но наряду с этим необходимо иметь в виду следующее.

1.Граница между публичным и частным правом в течении истории далеко не всегда проходила в одном и том же месте, области одного и другого многократно изменялись. То, что в одну эру регулировалось по началам юридической децентрализации и, следовательно, относилось к области частного права, в другую эру перестраивалось по типу юридической централизации и так переходило в область публичного права, и напротив. Мы не можем тут вдаваться во всестороннее изучение исторического взаимоотношения между этими областями, но укажем кое-какие примеры аналогичного перестроения.

Известно, к примеру, что в старейшую эру еще лишь зарождавшаяся и не сильный власть не вмешивалась в ту область, которая образовывает на данный момент сферу права: возмездие за причиненную обиду, месть либо соглашение о штрафе предоставлялись самим заинтересованным лицам. Благодаря этого, к примеру, в ветхом римском праве членовредительство либо воровство составляли явления не публичного, а частного права: мщение осуществлялось самим потерпевшим либо его родными, штраф устанавливался и взыскивался по личной инициативе и в порядке обычного гражданского суда.

Но после этого мало-помалу государство начинает брать отношения, появляющиеся по поводу правонарушений, только в собственные руки, отстраняя принципиально личную волю лиц, конкретно заинтересованных. Раз совершено правонарушение, положение преступника определяется только волею власти, и никакая личная воля этого положения поменять неимеетвозможности: государство по собственной инициативе завлекает виновного к ответственности и налагает на него соответственное наказание; кроме того прощение потерпевшего неимеетвозможности устранить ни преследования, ни наказания.

Для соглашений и частных определений нет никакого места; положение преступника определяется велениями, исходящими из одного единственного центра — власти — совсем так же, как это мы видели выше в деле военной организации. Право (кроме того в сфере правонарушений против частных лиц) прекратило быть частным правом и перешло в категорию права публичного.

Примерно то же самое мы замечаем в истории и по отношению ко многим вторым областям публичной судьбе — народного здравия, народного образования и т. д. Таким методом область публичного права неспешно росла и развилась до нынешней сверхсложной совокупности.

Иначе, имеется примеры обратного процесса. Так, к примеру, в значительной мере современный вопрос об отделении церкви от страны, с юридической точки зрения, есть не чем иным, как как раз вопросом о перенесении всей данной области взаимоотношений из сферы права публичного в сферу права частного: удовлетворение религиозных потребностей должно быть предоставлено частным альянсам верующих, каковые будут регулировать собственные отношения методом собственных частных соглашений.

2. Кроме указанной исторической изменчивости границ нужно иметь в виду да и то событие, что кроме того в любой этот момент эти границы не воображают резкой демаркационной линии. Как по сию, так и по ту сторону границы, как в области публичного, так и в области частного права неизменно имеется громадные либо меньшие отступления в сторону противоположного принципа.

Так, к примеру, как мы знаем, что еще недавно кое-какие национальные должности приобретались приобретением, т. е. методом частноправовой сделки. Известно, потом, что и на данный момент, по исключению, по поводу известных правонарушений преследование начинается не в противном случае, как по личной инициативе, и что время от времени вероятно прощение. Иначе, в области гражданского права нередки случаи принудительных норм, которыми государство ограничивает свободу частных соглашений; таковы, к примеру, многие нормы так именуемого рабочего законодательства, нормы, ограничивающие свободу собственности и т. д.*(2)

Жизнь заставляет во многих случаях прибегать к известному комбинированию обоих указанных приемов, и в случае если мы разделяем области публичного и частного права одну от второй, то мы руководимся наряду с этим только тем фундаментальным принципом, на котором любая из них выстроена.

Все эти сведенья, а в особенности отмеченная выше историческая изменчивость границ, говорят о том, что в различии между правом публичным и частным мы имеем дело не с различием заинтересованностей либо отношении, а с различием в приемах правового регулирования, т. е. с критерием не материальным, а формальным, не смотря на то, что и совсем в другом смысле, чем это предполагалось до сих пор. Нет таковой области взаимоотношений, для которой являлся бы единственно вероятным лишь тот либо лишь второй прием; нет таковой сферы публичной судьбе, которой мы не могли бы себе представить регулированной как по одному, так и По другому типу.

Так, к примеру, выше в качестве самый яркого примера публично-правовой совокупности централизации была приведена организация дела военной обороны. Но мы можем себе представить (а история являет тому и настоящие примеры), что какая-нибудь страна защищает себя при помощи наемных дружин, каковые со своей стороны составляются из лиц, добровольно вступивших в том направлении по свободному найму. При таких условиях все дело военной обороны выяснилось бы выстроенным по принципу не публичного, а частного права: наровне с казенными подрядчиками для производства каких-нибудь работ показались бы подрядчики для защиты от неприятеля, наемные condotieri, со собственными частными дружинами.

Равным образом, национальное управление, осуществляющееся сейчас при помощи строго централизованной совокупности национального чиновничества, в римской Империи в раннюю эру принципата осуществлялось при посредстве частных агентов императора, обычно из его собственных вольноотпущенников.

Иначе, возможно легко представить себе всю область экономических взаимоотношений, область, которая есть на данный момент областью частного права по преимуществу централизованной, т. е. перестроенной по началам права публичного: заведывание всем распределением и производством находится в руках центральной власти, деятельность каждого отдельного индивида определяется по началам трудовой повинности и т. д.

Кроме того область семейственных взаимоотношений мы можем представить себе организованной по началам публичного права. Вообразим, что какое-нибудь государство, задавшись целью количественного либо качественного улучшения прироста населения, пришло к мысли организовать и эту область взаимоотношений по принципу национальной повинности: все мужчины, находящиеся в известном возрасте и владеющие обычным здоровьем должны вступать в брак и притом с дамами, указанными им соответствующей властью.

Пускай подобный порядок вещей думается нам недопустимым посягательством и полной нелепостью на самые интимные стороны людской личности, — но он все же мыслим. К тому же история дает примеры того, что попытки в этом направлении бывали. Нам незачем обращаться с целью этого к экзотическому стране перуанских инков, в котором каждый год достигнувшая зрелости молодежь в определенный сутки планировала на площади, и тут чиновники соединяли пары, согласно их точке зрения, подходящие*(3).

Достаточно отыскать в памяти хотя бы узнаваемый брачный закон императора Августа — lex Julia et Papia Poppaea, — что устанавливал как раз такую неспециализированную обязанность для всех мужчин от 25 до 50 лет и для всех дам от 20 до 45 лет пребывать в браке и иметь детей. Действительно, для лиц, не выполняющих данной обязанности, не была установлена ни колония, ни какое-либо иное уголовное наказание; им угрожали лишь узнаваемые имущественные невыгоды (невозможность приобретать по завещаниям), но все же этим предписанием римское право вступало (не смотря на то, что частично и временно) на путь организации домашних взаимоотношений по принудительным началам права публичного.

Так, как тот, так и второй приемы правового регулирования теоретически применимы ко всякой области публичных взаимоотношений. Какой как раз из них будет применен в том либо втором случае в данном конкретном историческом обществе, — это зависит от всей совокупности жизненных условий. По крайней мере, любой из этих приемов имеет собственную особенную социальную сокровище.

Прием властного регулирования взаимоотношений из одного единственного центра, принцип публичного права, имеет то преимущество, что посильнее сплачивает общество, вносит легко планомерность и обозримую определённость во всю ту область судьбы, к которой он используется. Но он имеет и собственные теневые стороны.

С одной стороны, он предполагает такую сильную центральную, т. е. национальную, власть, которая способна практически осуществить централизованную организацию; а, иначе, данный прием, передавая все в данной сфере в руки страны, конечно понижает частную инициативу и частную заинтересованность и при известных условиях способен привести к полному подавлению личности. Со своей стороны, принцип юридической децентрализации, внося в соответственную область публичной судьбе неопределённости и известный элемент случайности, вместо приводит к наибольшему напряжению энергии и частной предприимчивости; в случае если в том месте эта последняя стимулируется принуждением, то тут она стимулируется личным интересом и свободой.

По-видимому, уже при самом зарождении правопорядка по большому счету ему характерны оба эти приема, и чуть ли возможно утверждать, что право публичное старое права частного либо напротив. Само собой разумеется, начиная с самых ранних эр, дешёвых отечественному наблюдению, происходят в этом отношении различные перестроения, из-за которых в одной области право частное сменяется публичным, в второй — публичное частным.

Но, по крайней мере, оставляя глубокую древность в стороне и ограничиваясь историческими явлениями, нам ближе, известными, мы можем констатировать, что во всех более развитых правовых совокупностях частноправовой децентрализации и приём свободы используется (кроме взаимоотношений семейственных) в основном к сфере экономических взаимоотношений, т. е. ко всем тем видам деятельности, каковые посвящены распределению и производству экономических благ. Неоспоримым историческим фактом до этот поры есть то событие, что по мере того, как общество прогрессирует, по мере того, как в нем обнаруживается необходимость перехода к высшим формам хозяйственной деятельности, соответственные отношения все более и более проникаются частноправовыми началами. Чем более ощущается потребность в полном развитии энергии и народной предприимчивости, тем более область имущественных взаимоотношений перестраивается по началам личной самоопределения и свободы. Падают всякие остатки исторической зависимости лиц и вещей, заменяясь принципом свободы собственности, свободы контрактов, завещаний и т. д.

Мы заметим потом, что именно в этом освобождении личной энергии заключалась сущность прогрессивных стремлений в гражданском праве на всем протяжении его истории впредь до законодательств XIX века. С уничтожением последних остатков так называемой feodalite civile и с отказом от тенденций просвещенного абсолютизма XIX век вступил в судьбу с лозунгом свобода! и равенства.

Но, как мы знаем, попытка полного осуществления этого лозунга принесла весьма не так долго осталось ждать и неприятные разочарования. В связи развитием промышленной техники и усилением капитализма совокупность личной хозяйственной государственного невмешательства и свободы стала причиной расширению пропасти между бедными и богатыми, рабочими и капиталистами.

Являясь юридически свободными и равными, последние появились в ожесточённой зависимости от первых, появились в высокой степени экономически несвободными и неравными. И чем потом, тем более давали себя знать разнообразные эксплуатации и печальные последствия конкуренции, создавая тот громадный социальный вопрос, что образовывает главную тему всего XX века.

На земле этого вопроса в качестве самая радикальной попытки его разрешения выросло то обширно развившееся перемещение, которое носит название социализма. Мы не можем касаться этого перемещения во всей его целости, но юридическая сторона социализма не может быть нами обойдена, поскольку как раз по отношению к гражданскому праву он ставит вопрос не о чем другом, как о самом быть либо не быть этого последнего.

Социализм, как мы знаем, не воображает течения полностью единого:

он имеет большое количество оттенков, от самых умеренных до самых крайних. Но в случае если мы заберём это перемещение в его неспециализированном и главном, то мы заметим, что юридическая сущность тех реформ в экономической области, каковые будут считаться им желательными, а экономическим материализмом провозглашаются кроме того неизбежными, содержится в следующем.

На смену нынешнего порядка, выстроенного на началах частной собственности и личной хозяйственной инициативы и приводящего к экономическому хаосу, конкуренции, эксплуатации, кризисам и т. д., обязан появиться второй порядок, при котором собственность на средства производства будет принадлежать обществу, и все операции производства и распределения будут регулироваться по единому разумному замыслу. Как не так долго осталось ждать основной целью национальной деятельности, — говорит, к примеру, А. Менгер,-сделается подлинное публичное благо, т. е. удовлетворение жизненных потребностей всех граждан, государство нужно должно будет устранить личную организацию работ и заменить ее публичной. Замена личной организации общественных работ публичной имеет собственной нужной предпосылкой уничтожение всяких обязательственных взаимоотношений между отдельными гражданами и допущение их лишь в отношениях между государством и гражданами. Бесчисленные центры, каковые на данный момент самостоятельно руководят публичным трудом, должны быть стёрты с лица земли, как были стёрты с лица земли бесчисленные прежде центры политической власти*(4).

Как видим, вопрос идет не и чем другом, как об осуществлении той догадки, которая предусматривалась выше, т. е. о замене в области экономических взаимоотношений совокупности юридической децентрализации совокупностью централизации либо, говоря в противном случае, о полном перестроении ее по началам права публичного*(5).

Как явствует уже из вышеприведенных исторических примеров, такое перестроение само по себе ничего немыслимого не воображает. Пускай полная централизация всей огромной экономической области существенно тяжелее, чем централизация вторых областей публичной судьбе, но признать ее неосуществимой мы никаких оснований не имеем. Но, иначе, мы знаем, что такое перестроение не всегда является и показателем прогресса.

Выше был указан случай (вопрос об отделении церкви от страны), в то время, когда отечественное растущее правосознание требует именно противоположного. Равным образом, в том месте же был указан и второй случай (брачные отношения), где подобная централизация представилась бы нам самым возмутительным вторжением в сферу интимнейших сторон людской существования, самым недопустимым извращением самой природы.

Так, переход от частноправового начала к публично-правовому отнюдь не всегда обозначает переход к высшим формам людской общения; благодаря этого вопрос о желательности для того чтобы перехода в сфере экономических взаимоотношений должен быть, разумеется, решаем на основании таких либо иных особых мыслей. И мы знаем, что вопрос данный вызывает тёплые, страстные споры.

В случае если, с одной стороны, с таким переходом связываются надежды, чуть ли не на наступление золотого века на земле, то, иначе, предлагаемый централизованный строй характеризуется как новое будущее рабство, которое неминуемо повлечет за собой возвращение и полную гибель культуры к варварству. Мы не призваны обсуждать тут данный важный вопросы во всей его целости, но вычисляем нужным обратить внимание на один момент, что имеет для для того чтобы либо иного отношения к вопросу очень ответственное значение.

Запрещено отрицать того, что установление публично-правовой организации всего народного хозяйства увеличит власть страны над индивидом если сравнивать с нынешним состоянием многократно. В руках страны, т. е. фактически в руках правящего большинства, окажется практически бесконечная возможность господствовать над всеми сторонами личного существования.

При таких условиях в полной мере понятны опасения перед подобным etatisme sans mesures et sans limite, с позиций самых несомненных прав отдельной личности (к примеру, прав на свободу религиозного исповедания, свободу мысли и т. д.), каковые были бы данными а 1а merci страны в неизмеримо большей степени, чем сейчас. Как раз этим опасением разъясняется не только оппозиция со стороны таких либералистов, как Спенсер и другие, но и усиливающееся развитие анархизма, что есть, возможно, самый горячим неприятелем социализма.

Чем посильнее выставляются социалистические требования, чем вероятнее думается их практическое осуществление, тем громче в виде протеста раздается и анархическое отрицание всякого страны. Сами самые вдумчивые представители социалистического направления не смогут отказать этим опасениям в известной основательности, не смогут не сознавать опасности чрезмерной власти страны с позиций прав и заинтересованностей отдельной людской личности.

Вот что говорит, к примеру, тот же А. Менгep:*(6) Не лишено оснований да и то опасение, что эта национальная форма будет злоупотреблять собственной большой экономической властью для подавления личности, подобно тому, как современное государство подавляет политическую свободу личности… Не требуется забывать, что далеко не любая экономическая польза может искупить подавление личной свободы; лишь в том месте, где дело идет о серьёзных экономических заинтересованностях всего общества, быть может, будет подчинить деятельность граждан национальному принуждению. В другом случае возможно беспокоиться широкого распространения в народном рабочем стране индивидуалистических течений, отрицающих его сущность, подобно тому, как на данный момент распространение индивидуализма делается главным причиной социализма.

Так, разумеется, что вопрос о замене нынешней частноправовой организации хозяйства организацией социалистической имеется вопрос не только экономический. Он сталкивается с вопросом о пределах власти над индивидом, с давешним спором между государством и личностью о признании за первой известных неотъемлемых прав и о методах их гарантии. Но об этом вопросе нам нужно будет говорить пара потом.

Как бы то ни было, вопрос о перестроении экономических взаимоотношений по началам публично-правовой централизации лишь поставлен XIX веком на дискуссию; ответ же его, разумеется, не есть дело сегодняшнего либо завтрашнего дня. Однако, уже самая постановка его во многих отношениях выяснила неспециализированное направление многих очень ответственных течений в современном гражданском праве.