П. я. чаадаев о месте россии во всемирной истории

Пётр Яковлевич Чаадаев – неординарная личность, человек необыкновенной судьбы, о котором уже при жизни создавались легенды. Он появился в первой половине 90-ых годов восемнадцатого века, весьма рано осиротел и с трехлетнего возраста воспитывался в семье собственной тетки по материнской линии кн. А. М. Щербатовой[73].

Взяв красивое домашнее образование, в 1809 г. Чаадаев поступает в МГУ, но в 1812 г. оставляет учебу и поступает в армию.

Будучи армейским, Чаадаев учавствовал в войне против Наполеона и зарекомендовал себя честным и отважным офицером. На протяжении Отечественной войны 1812 года принимал участие в Бородинском сражении, ходил в штыковую атаку при Кульме, был награждён русским орденом св. Анны и прусским Кульмским крестом.

В 1816 году в доме Н. М. Карамзина Чаадаев познакомился с А. С. Пушкиным, что в то время еще обучался в Царскосельском лицее. Чаадаев стал другом Пушкина и сильно повлиял на формирование личности будущего поэта России. Потом Пушкин посвятил ему пара стихотворений, самое известное из которых «К Чаадаеву» написано в 1818 г..

Чаадаев рано получил известность в среде дворянской культурной элиты. Круг его заинтересованностей был очень широк и многообразен.

В 1814 г. он вступил в масонскую ложу, в 1819 –в «Альянс благоденствия»[74], в 1821 – в Северное общество декабристов[75]. В 1821 г. Чаадаев оставляет военную службу. В последующие годы, часть из которых он совершил за пределами отечества, Чаадаев переживает сложную духовную эволюцию, пара лет живёт весьма уединённо, поддерживая отношения лишь с самыми родными приятелями.

В эти годы сложилось философское и религиозное мировоззрения Чаадаева, идеи которого нашли выражение в ряде работ, написанных в эпистолярном жанре[76]. Всего было написано восемь писем, из которых широкую, а для современников скандальную, известность взяло одно – «Первое философическое письмо». Письма эти были направлены некой женщине, по всей видимости, вымышленной.

В 1836 г. в издании «Телескоп» было напечатано одно (первое) из «философических писем» Петра Яковлевича Чаадаева; эти философские эссе уже пара лет ходили по рукам в перечнях и были известны определенному кругу людей , однако публикация имела совсем необыкновенные последствия. Издание срочно закрыли, редактора выслали из Москвы, цензора отстранили от должности, сам же Чаадаев был официально заявлен сошедшим с ума, был под домашним арестом и каждый день подвергался медицинскому освидетельствованию.

Так власть отреагировала на оценку исторического прошлого России, данную Чаадаевым в «Философическом письме», сущность которой пребывала в следующем: России нет места в цивилизованном мире, ее историческое существование бессмысленно и бесцельно, и это не итог злонамеренного действия внешних сил либо рокового стечения событий, но личный национальный выбор, в первую очередь религиозный; как раз православие поставило Россию вне неспециализированного исторического дела, оно не только не смогло взять на себя бремя духовного лидерства, как это сделала церковь в Западной Европе, но и вовсе подавило духовные искания и творческую активность русской культуры. Но основное было не в реакции правительства и не в перипетиях личной судьбы Чаадаева, что до самой смерти был, по существу, обречен на публичное молчание. Эта единственная прижизненная публикация Чаадаева и вызванный ею скандал стали собственного рода шоковой терапией расслабленного русского умствования, процесс мысли сконцентрировался и ускорился неординарно; последующие два-три десятилетия дали столько в сфере духовной судьбы России, сколько не дали прошедшие два столетия.

Со временем все репрессии были отменены, но до конца дней Чаадаев оставался в Москве, тут он принимал деятельное участие в собраниях дворянской общественности, с ним были привычны и испытали на себе влияние его незаурядной личности такие узнаваемые отечественные культурные деятели как Хомяков, Киреевский, Герцен, Самарин, Грановский и др. В 1856 г. Чаадаев умер.

Основное в философской позиции П. Я. Чаадаева – религиозное мировосприятие. Он сказал о себе: Я, благодарение Всевышнему, не богослов и не законник, а просто христианский философ. Но его религиозные взоры не включались в рамки какой-либо конфессии – католицизма, православия либо протестантизма.

П. Я. Чаадаев, как религиозный мыслитель, стремился дать философии культуры философии и религиозное осмысление истории с позиции единого христианского учения. В центре его размышлений стоят историософские вопросы; один из основных вопросов, на что он искал ответ – это тайна времени, в противном случае говоря, суть людской истории.

По его убеждению, главной идеей человечества есть мысль Царства Божия. Царство Божие – это небо на земле, осуществленный нравственный закон. Так, как раз Царство Божие преобразовывается у Чаадаева в основную и единственную цель всего исторического развития.

Фактически, вся людская история и ведет к тому, что должно быть устроено Царство Божие. Как раз в этом состоит план Божественного Провидения по отношению к человечеству.

Исходя из аналогичных философских воззрений, П.Я. Чаадаев стремился отыскать самый в настоящей людской истории силы, способные к выполнению Божественного Провидения – устроению Царства Божия на земле. Согласно его точке зрения, эра античности не смогла воплотить Всевышнего в мире, потому что была излишне материальной, подчинилась культу тела.

Не осилит с данной задачей и мусульманство, находящееся далеко от истины. Христианство и единая христианская Церковь – вот подлинное воплощение Всевышнего. Но в настоящей истории единая Церковь распалась на различные конфессии.

Какая из конфессий стоит самый близко к идеалу единой Церкви?

Чаадаев делает неожиданный вывод – он признал, что лишь на христианском Западе, в частности в католической церкви, Божий Промысел осуществился в громаднейшей степени. Не обращая внимания на всю неполноту, порочность и несовершенство, свойственные европейскому миру,.. нельзя отрицать, что Царство Божие до известной степени осуществлено в нем, – писал Чаадаев. Как раз в католической церкви он находит видимый символ единства, а, к тому же, и знак воссоединения. Главным доводом для аналогичных суждений Чаадаев именует несомненные удачи Запада в области развития культуры, каковые для него были свидетельством реализации общего сознания в истории.

Исходя из смысла и подобного понимания сущности настоящей историии формировалось отношение П. Я. Чаадаева к Российской Федерации и ее месту в общечеловеческой истории. Чаадаев, один из первых русских мыслителей XIX века, что начал сказать об особенном положении России: Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты глобальным воспитанием людской рода.

Для самого Чаадаева особенное положение России в мире – это не благое дело, а великая катастрофа. В Первом философическом письме он с печалью констатирует: Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего… Мы кроме этого ничего не восприняли и из преемственных идей людской рода… У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса… По убеждению Чаадаева, Российская Федерация ничего не дала миру, всемирный культуре, ничего не внесла в исторический опыт человечества.

В противном случае говоря, Российская Федерация отпала от единого тела глобальной истории а также, как он пишет, заблудилась на земле. И наконец, Чаадаев говорит, что Российская Федерация образовывает пробел в нравственном миропорядке.

Чаадаев неимеетвозможности осознать обстоятельства аналогичной обстановке. Он видит в этом тайную, тайну, вину неисповедимого рока. Более того, Чаадаев внезапно говорит, что Само Божественное провидение не было озабочено отечественной судьбой: Исключив нас из собственного благодетельного действия на человеческий разум, оно целиком и полностью предоставило нас самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в отечественные дела, не захотело ничему нас научить.

Но не только рок, сами русские люди виноваты в собственном положении. А попытка найти причины столь незавидной участи России приводит Чаадаева к достаточно резкому выводу – он видит эту обстоятельство в том, что Российская Федерация приняла православие: Повинуясь отечественной не добрый судьбе, мы обратились к… Византии за тем нравственным уставом, что должен был лечь в базу отечественного воспитания[77].

Тезис о том, что Божественное Провидение исключило Россию из собственного благодетельного действия был непоследователен. Признание его истинности означало, что воздействие Провидения не носит общий темперамент. Исходя из этого уже в Первом Философическом письме Чаадаев пишет: Мы принадлежим к числу тех наций, каковые как бы не входят в состав человечества, а существуют только чтобы дать миру какой-нибудь серьёзный урок… И в общем мы жили и продолжаем жить только чтобы послужить каким-то серьёзным уроком для отдаленных поколений.

«Философические письма» были написаны Чаадаевым в 1829 г. Уже к середине 30-х годов его оценка исторического прошлого России и особенно ее будущего радикально изменяется. В собственной личной переписке, в незаконченном произведении «Апология сумасшедшего» (1837 г.) Чаадаев высказывает идеи о будущем великом предопределении России; он признает, что его прошлые пессимистические оценки, не смотря на то, что и не были совсем лишены оснований, но страдали явными преувеличениями.

Кроме того в культурной отсталости собственного отечества Чаадаев сейчас усматривает особенный божественный умысел, в соответствии с которому Российская Федерация до поры как бы уберегалась от западных соблазнов, сохраняя духовную чистоту и накапливая энергию для будущих исторических свершений. Он уверен, что Российская Федерация еще станет духовным средоточием Европы и более того – ее преподавателем. Но широкой публике были известны лишь идеи «Первого философического письма» (остальные тексты при жизни Чаадаева не были опубликованы), и как раз они сильно повлияли на становления русской культурной рефлексии.

Будущее России

(по произведению Н. А. Бердяева «смысл и Истоки русского коммунизма»)

Николай Александрович Бердяев, выдающийся русский философ, появился в 1874 г. в г. Киеве в семье, принадлежащей к высшим слоям русского дворянства. В молодости, в соответствии с домашней традицией (его предки по отцовской линии принадлежали к высшей военной аристократии), он обучался в киевском кадетском корпусе.

Военную карьеру он, но, не выбрал и продолжил образование в киевскомуниверситете Шевченко Святого Владимира, куда поступил в 1894 г. В годы студенчества Бердяев увлекается марксизмом и участвует в работе социал-демократических кружков. Участие в студенческом революционном перемещении заканчивается для него арестом, ссылкой и судом в Вологду.

Тут Бердяев знакомится с этими видными революционными деятелями, как А. А. Богданов, А. В. Луначарский, Б. В. Савинков, каковые, так же как и он, находятся в ссылке; они ведут оживленные, а иногда острые, дискуссии о стратегии и тактике революционного перемещения, его теоретических основах и целях. Уже в Вологде Бердяев отходит от марксизма, порывает с социал-народовластием и присоединяется к либеральному перемещению, популярному в среде русской дворянской интеллигенции.

По окончании ссылки, в которой он, но, пробыл недолго (1901 – 1902 гг.), начинается петербургский период судьбы Бердяева. Тут он сближается с видными деятелями русской культуры Д. С. Мережковским, В. В. Розановым, З. Н. Гиппиус, С. Н. Булгаковым, и сам делается одной и заметных фигур в духовной судьбы России.

Деятельность Бердяева в дооктябрьский период разнообразна: он участвует в издании популярных изданий, организует религиозно-философские общества в Санкт-Петербурге, Москве и Киеве, деятельно публикуется. В эти же годы Бердяев складывается как философ, в свет выходят его большие философские произведения «Философия свободы», «Суть творчества» и др.

Большевистскую революцию 17-го года Бердяев не принял, но из России не уехал и в антисоветских акциях участия не принимал. Он пробует как бы «не подмечать» власть, всецело отдается философской и просветительской деятельности. В 1918 г. он формирует Вольную Академию Духовной Культуры, где читает лекции по философии истории, ведет семинар по Достоевскому.

В 1920 г. он избирается доктором наук историко-филологического факультета МГУ.

Но, не обращая внимания на его видимую политическую индифферентность, в 1921 – 1922 гг. Бердяев два раза арестовывается, а в осеннюю пору !922 г. с многочисленной группой отечественной интеллигенции высылается за пределы страны. Больше в Россию Бердяев не возвращается.

Первое время по окончании высылки он живет в Берлине, а с 1924 г. переезжает во Францию и остается тут до самой смерти.

Бердяев погиб в 1948 г., смерть застала его за рабочим столом.

Во время эмиграции Бердяев большое количество и плодотворно трудится, издаются его бессчётные философские труды, благодаря которым он приобретает мировую известность. В центре философского интереса Бердяева стоит человек как в его вечном измерении, так и в контексте современной культуры, о проблемах которой Бердяев думает большое количество и глубоко.

Назначение человека в мире, его творчество и свобода, суть истории – вот далеко не полный список «вечных» философских неприятностей, каковые разрабатывает Бердяев в собственном философском творчестве. К тому же, его внимание завлекают и проблемы современной цивилизации, в которой он видит важную опасность для человечества, и в первую очередь – в развитии машинной техники, приводящей к дегуманизации человека. В собственной критике поиске путей и современной цивилизации выхода из создавшейся исторической обстановки Бердяев стоит в одном последовательности с этими выдающимися мыслителями XX в., как К. Ясперс, М. Хайдеггер, Ортега-и-Гассет.

Более четверти века Бердяев совершил за пределами собственной отчизны, но он ни при каких обстоятельствах не порывал с ней духовно. Его быстро интересовало все, что происходит в СССР; он мучительно переживал армейские неудачи первых лет Отечественной войны; говорят, что по окончании победы над Германией, охваченный патриотическим эмоцией, он кроме того планировал выехать в СССР, но его остановили преследования, которым со стороны советских правительства сейчас подверглись А. Ахматова и М. Зощенко.

Ни при каких обстоятельствах не затухал и научный интерес Бердяева к Российской Федерации, что, совсем в духе отечественной традиции, был сосредоточен на главном вопросе: каково назначение и место России во всемирной истории? Две работы Бердяева особенно свойственны в этом отношении – это «Истоки и Русская русского и» смысл «коммунизма мысль».

Книга «смысл и Истоки русского коммунизма» была задумана Бердяевым в 1933 г. и направлена западному читателю. В первый раз эта работа была размещена в 1937 г. на английском, мало позднее была переведена на немецкий, французский, испанский, итальянский, голландский языки. В 1955 г. известное парижское издательство YMCA – PRESS в первый раз публикует книгу Бердяева на русском, но еще долго она, в силу идеологических обстоятельств, была практически недоступна отечественному читателю.

Первые публикации работы Бердяева на родине стали вероятны лишь В первую очередь 90-х годов.

Яркая задача, для решения которой Бердяев пишет собственную книгу, прямо вынесена в ее наименование. В 20 – 30-е годы коммунистическая революция, идеальная в Российской Федерации, и СССР стали исторической действительностью, признать которую вынуждены были кроме того самые решительные соперники марксизма.

Запад пробует осмыслить сложившееся в мире новое соотношение сил, осознать сущность тех процессов, каковые происходили в СССР в первые послереволюционные десятилетия, и дать относительно коммунизма прогноз на будущее. Наряду с этим западные авторы в собственных представлениях о России обычно исходили из искажающих настоящую историческую и идеологическую картину стереотипов, сложившихся частью в силу научных недостаточной информированности и заблуждений, частью – умышленной фальсификации, продиктованной неприятием коммунистической теории.

Сейчас Бердяев, уже узнаваемый на Западе как важный философ, публицист, публичный деятель, пишет собственную книгу для того, в первую очередь, дабы с позиций человека, прекрасно опытного культуру и российскую историю, разъяснить мировому сообществу обстоятельства и сущность сложившейся в Российской Федерации социокультурной обстановке. Наряду с этим принципиально важно, что он исходит из корректной в научном отношении посылки, много раз формулируемой им в разных произведениях, написанных до и по окончании «смысла и Истоков русского коммунизма», что современный (коммунистический) этап в развитии русском государственности и культуры не есть недоразумение либо случайность, но закономерный результат всей всемирный и национальной истории.

В базе книги лежат определенные историософские идеи автора; не входя в их детальный разбор, направляться указать главные. В отношении всемирный истории по большому счету Бердяев исходит из того, что развитие человечества осуществляется в первую очередь в духовной сфере, и, следовательно, истоки всех публичных процессов коренятся в духе: образах, идеях и представлениях, через призму которых человек (человеческое сообщество) поймёт себя в истории и мире.

Русского же историю Бердяев, следуя сложившейся и прочно закрепившейся в отечественной культуре парадигме исторического мышления, разглядывает в свете ее мирового назначения; Российская Федерация для него включена в цепь мировых событий особенным образом, она призвана реализовать некую «русскую идею», заключающую в себе провиденциальную цель, т. е. такую, которую, как писал еще Вл. Соловьев, думает о ней сам Всевышний.

Вместе с тем Бердяев показывает на глубочайший внутренний раскол в культуре России, уходящий корнями в особенности национальной психологии, «русской души» в терминологии автора, и закрепленный реформами Петра Великого, из-за которых в непримиримое столкновение пришли исконные русские ценности и духовные традиции западноевропейской культуры. Это несоответствие было, начиная с XVIII в., движителем русской публичной мысли, стремящейся к его обретению и разрешению целостности национального духа.

Оно же вызвало, ни на какую другую не похожую, русскую художественную литературу, взявшую в лице таких ее представителей как Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский признание и мировую известность. Рвение преодолеть раскол нации вылилось в непрекращающиеся в течении всего XIX в. попытки революционным методом переломить движение отечественной истории, поменять структуру русского общества и сам его менталитет. Наконец, череда революций начала XX в. закончилась в 1917 г. победой большевистского перемещения, что стало, по сути, завершением многовековых исторических исканий.

Бердяев далек от того, дабы испытывать удовлетворенность достигнутым историческим итогом. «С Россией случилась ужасная трагедия», – пишет он в 1918 г. в статье «Духи русской революции». Но он осознаёт, и пишет об этом в статье, что коммунистическая революция в Российской Федерации – результат продолжительного исторического пути и в ее характере отразились национальные изюминки русского народа. «смысл и Истоки русского коммунизма» написаны Бердяевым практически через два десятилетия, но позиция его осталась прошлой, не смотря на то, что, быть может, менее эмоциональной и более обоснованной.

Рассуждая о коммунизме в контексте всемирный и русской истории, он не только не выступает в качестве его апологета, наоборот, он – его ярый противник. Но Бердяев – соперник умный, опытный и мыслящий, а исходя из этого его книга приводит к интересу, тем более актуальный, что за последнее десятилетие в стране, осуществившей первую в мире коммунистическую революцию, случились перемены, снова поставившие на повестку дня вечный вопрос о смысле истории России.

Изучение книги Бердяева «смысл и Истоки русского коммунизма» в курсе культурологии разрешает разглядеть в один момент две серьёзные ее темы. Во-первых, это хороший обзор истории русской культуры в изложении человека, что сам есть одним из ее известный представителей, наряду с этим глубоко и, что важно, в русле хороших отечественных традиций ее осознаёт.

Во-вторых, в работе представлено далеко не хорошее, но вдумчивое и важное познание советской практики и марксизма коммунистического строительства. Точка зрения Бердяева на коммунизм не неоспорима, но разрешает, к тому же, верно уяснить его значительные моменты, и учесть те модификации, каковые учение Маркса претерпело в ходе его практической реализации в Советской республики.

Отсутствие целостности, внутренний раскол, характерный для русской культуры, предопределил, по Бердяеву, ее историческую судьбу. Бердяев растолковывает эту противоречивость, следуя сложившейся к его времени традиции Востока и противопоставления Запада как особенных социокультурных миров, во сотрудничестве которых место России не может быть выяснено конкретно.

Как раз извечное противоборство западного и восточного элемента есть, согласно точки зрения Бердяева, источником постоянного внутреннего разлада во всех проявлениях национального духовного бытия – в изюминках психологии русского народа, в принципах и структуре его публичной жизни и, наконец, в культуре. Это простое, на первый взгляд, объяснение испытывает недостаток в дополнительном анализе, без которого оно возможно воспринято как не хорошо осмысленный стереотип.

Вправду, что имеет в виду создатель, говоря о столкновении Запада и Востока на русской земле? Заведомо ясно, что речь заходит не о географическом положении, а об изюминках формирования духовного бытия народа. Наряду с этим сами термины Восток и Запад, употребляемые применительно к Российской Федерации в культурологическом замысле, требуют уточнения.

В случае если Запад устойчиво ассоциируется с западноевропейской культурой, сложившейся по окончании падения Римской империи и охватывающей в собственной исторической действительности период Нового и Средневековья времени, то понятие Восток через чур многозначно, дабы уйти от его пояснения. Западноевропейская культура делается актуальной в русском духовной действительности только со времени петровских реформ; то, что Бердяев именует восточным элементом, характеризует русскую культуру изначально, более того – определяет ее своеобразие.

К тому же, русская культура формируется географически в Европе, а ее этнической базой являются племенные сообщества славян, каковые не относятся к классическим восточным этносам. В качестве решающего духовного фактора становления русской культуры Бердяев, не нарушая исторической традиции, именует христианство, которое кроме этого не есть религией Востока. И все-таки он настаивает на том, что русский народ по собственной душевной структуре народ восточный, а культура периодов Киевской Руси и Столичного царства имеется по собственной сути восточная культура – «христианский Восток».

Эти, казалось бы несочетаемые характеристики возможно соотнести, в случае если иметь в виду тот историко-культурный уровень древнерусского этноса, на что наложилась его христианизация. При соотнесении языческой культуры славянских племен с историко-культурной типологией, ее направляться выяснить как культуру природного типа, имея в виду, само собой разумеется, что она представлена уже в весьма развитом состоянии, в то время, когда мифотворчество получает разумеется религиозные функции.

Природный темперамент культуры восточных славян находит соответствие и в их публичных отношениях – еще нельзя говорить о государстве и народе, но только о племенах и их более либо менее устойчивых объединениях. Природный фактор весьма силен и в действии на сферу субъективного духа; в собственных произведениях Бердяев упорно проводит идея о том, что формирование «русской души» шло под сильнейшим влиянием природного фактора: огромных территорий, бескрайнего равнинного рельефа, необузданности стихий и т. п. В этот-то природно-языческий мир и привносится христианство, которое по духу несравненно превосходит его.

Принятие христианства делается важным для истории России во всех отношениях, но само оно должно было ассимилироваться народным духом, и это не имело возможности случиться так, как это было, к примеру, в Римской империи, находящейся на совсем другом уровне культурного развития. Формирующаяся русская культура не имела возможности сходу оторваться от собственной природной пуповины и совершить скачок в духовный мир Нового Завета, она должна была освоить христианство в его собственном историческом развитии, пройти через Ветхий Завет, т. е. латентно сопережить судьбу культуры восточного мира. Как раз тут, а не в нашествии татар (вопреки тому, что пишет сам Бердяев), коренятся восточные мотивы русского христианства.

В громаднейшей мере восточный момент в русской христианской культуре проявился в ее самом значимом идеологической порождении доимперского периода – теории о Москве как о третьем Риме, которую Бердяев характеризует как первую декларацию государства русского и исключительности народа, как заявку на его особенное назначение во всемирной истории, которая позднее будет в различных вариациях, но всегда воспроизводится в национальном менталитете и, в итоге, завершится коммунистической революцией. В силу особенной значимости теории «Москва – третий Рим» имеется суть сделать кое-какие пояснения.

Появление этого учения относится к концу XV в., и в первый раз как раз в той форме, которая закрепилась в отечественной духовной традиции, оно было выражено в послании монаха псковского монастыря Филофея к Ивану III. (Соответствующий фрагмент из этого послания приводит Бердяев в собственной работе.) Филофей, но, только выразил неспециализированную тенденцию к упрочнению духовных баз власти, господствующую в политическом умонастроении периода Столичного царства. Для этого он применяет, с одной стороны, библейский текст, предпринимая его достаточно предвзятую в политическом отношении экзегезу; с другой – религиозно-политические идеи, сложившиеся еще в национальной идеологии Византии.

Уже в Византии на официальном уровне была выдвинута, по существу, религиозная мысль, в соответствии с которой во всем христианском мире должен быть один царь, чья политическая и духовная власть выступали в неразрывном двуединстве. Поэтому Константинополь – политическая столица Византии, рассматривался одновременно и как духовный христианский центр – «второй Рим», поменявший прошлый Рим, потерявший, в соответствии с представлением восточного христианства, право на духовное лидерство.

В XV в., по окончании падения Византии, русское государство поймёт себя ее законным духовным преемником и уникальным хранителем подлинной веры. Москва, так, делается «третьим Римом», а столичный царь – не просто главным национальным лицом, но единым для всей земли христианским царем.

Это религиозное учение Филофей связал с известным в церковных кругах ветхозаветным пророчеством, высказанным в книге пророка Даниила: «Всевышний небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано второму народу; оно сокрушит и уничтожит все царства, а само будет находиться всегда»[78]. По окончании падения Византии в русских церковных кругах начала утверждаться идея о том, что именно русское государство есть таким «богоизбранным» вечным царством; эту идею Филофей и формулирует в собственном послании Ивану III.

В теории «Москва – третий Рим» русская культура усваивает модифицированную применительно к политической конъюнктуре XV в. библейскую мессианскую идею. Весьма интересно, но, что делает она это в ветхозаветном духе. Бердяев совсем справедливо проводит аналогию между русским и древнееврейским мессианским сознанием, тем самым показывая и в действительности восточный темперамент русской религиозности.

Тут та же мысль богоизбранного народа и вследствие этого передача в госимущество церкви, то же освящение земной власти, то же чаяние непреходящего Царства Божьего на земле. В национальной культуре утверждается мысль «Святой Руси», выступающей для всех народов в качестве проводника божественного Промысла.

В культуре доимперской Руси – Киевской и Столичной – Бердяев видит кроме того некую идейную цельность, в случае если наряду с этим, само собой разумеется, не принимать к сведенью ее отсталость и, по сути, чуждость самой идее христианства. Но именно это несоответствие восточного духа (правильнее – уровня развития духа, что дошел еще лишь до полуприродного самоосознания) и христианства, формально и реально претендующего на роль культурообразующего фактора, стало причиной глубокому роковому расколу в русской культуре, что делается исторической действительностью России в связи с реформами Петра I.

Цель петровских реформ возможно понята в полной мере в духе мессианского назначения России, но наряду с этим Петр Великий осознавал, что Российская Федерация обязана для начала войти в горизонт глобальной истории, в то время как реально она, при всех собственных претензиях, остается на ее задворках. Упрочнения Петра заставили Россию совершить культурный скачок из языческо-восточно-христианского духовного эклектизма в рационалистический мир западноевропейского примера.

Главным результатом этих упрочнений, согласно точки зрения Бердяева, явился окончательный тотальный раскол русской культуры и русского общества. Российская Федерация вынужденно соединила в себе несоединимое: большинство русского народа сохранила культурный тип, выработанный в доимперскую эру; параллельно в Российской Федерации сформировалась культурная элита, усвоившая идеи европейского Просвещения и пробующая применить их к отечественной культуре.

В Российской Федерации, так, в XVII – XVIII вв. ситуациязаконченно противоречивая – два народа (не смотря на то, что одна из его частей была в количественном измерении столь незначительна, что никто и ни при каких обстоятельствах не называл ее народом, в то время как эта его часть сосредоточила в себе самый культурно развитых людей), две культуры, две жизненные стратегии. Эти два мира не могли рядоположенными в пространстве и времени – конфликт был неизбежен.

XIX век в отечественной истории Бердяев именует веком самосознания русской культуры. Это не свидетельствует, что в предшествующую эру национальное сознание не стремилось к собственной исторической определенности, но до XIX в. Российская Федерация осваивала, по преимуществу, заимствованные идеи.

Так, теория «Москва – третий Рим» не была уникальным порождением русского богословия, но представляла собой по сути перенесение на русскую землю византийской имперской идеологической парадигмы с бoльшим, но, выговором на мессианское ее содержание. Начи