Библиотека университета в падуе 1 страница

(расшифровал, перевел и обработал врач М. Джордано)

25 июня 1542 года

Я все еще провожу расследование в монастыре С. по случаю юной Элизабетты, которая, по словам ее отца, беременна ребенком от сатаны. В докладе на имя Главы Конгрегации я не скрыл собственного предположения, что М. через чур — благосклонно говоря — склонен к Божественному просветлению и вычисляет себя призванным отечественным Господом стереть с лица земли зло этого мира. Разумеется, что он предпочтет обвинить собственную дочь в ведьмовстве, чем принять, что она не соответствует его представлениям о целомудрии.

Я уже упоминал ранее его хорошие отношения с Р. М., у него значительное влияние в этом регионе, в связи с чем мы еще не можем вычислять дело закрытым. Опросы свидетелей были чистой воды издевательством. Две юные соученицы Элизабетты подтвердили высказывания виконта о появлении демона в саду монастыря.

Маленькая София, которая так и не сумела правдоподобно растолковать, из-за чего она совсем случайно в полночь сидела в кустах в саду, обрисовывала великана с рогами, горящими копытами и глазами, что как ни необычно выполнил номер на скрипке, перед тем как заняться развратом. Вторая очевидица, близкая подруга Элизабетты, произвела чувство значительно более разумной. Она поведала о прекрасно одетом и высоком молодом человеке, что заманил Элизабетту в собственные сети красивыми словами.

Он якобы оказался ниоткуда и таял в воздухе бесследно, что она, но, сама не замечала. Сама Элизабетта доверила мне, что юный человек, так умело преодолевший стенки монастыря, не имеет ни рогов, ни копыт, а происходит из глубокоуважаемого рода, и что она кроме того знает его имя. Я уже радовался, что дело движется к разъяснению, как она сказала, что она, к сожалению, неимеетвозможности связаться с ним, поскольку он прилетает к ней по воздуху из будущего, правильнее из года 1723 от Рождества.

Представьте лишь мое отчаяние по поводу душевного состояния окружающих меня людей — я весьма надеюсь, что Глава Конгрегации меня как возможно скорее отзовет во Флоренцию, где меня ожидают настоящие дела.

Глава восьмая

Сверкающие райские птицы, растения и цветы в голубых и серебряных тонах свивались в орнаменте на парчовом корсаже, рукава и юбка были из тяжелого темно-светло синий шелка, что при каждом шаге шуршал и шумел, как море в шторм. Я осознавала, что в таком платье каждая смотрелась бы принцессой, но все-таки я была потрясена собственным отражением в зеркале.

— Это… непостижимо красиво! — тихо сказала я, благоговея.

Ксемериус засопел. Он сидел на остатках парчи около швейной машинки и ковырялся в носу.

— Девчонки! — сообщил он. — Сперва они упираются ногами и руками, дабы не идти на бал, но стоит натянуть на них прекрасную тряпку, они уже готовы напрудить в брюки от беспокойства.

Я игнорировала его и повернулась к создательнице этого мастерского произведения.

— Но второе платье также было замечательно, госпожа Россини!

— Да, я знаю. — Она радовалась. — Мы используем его в второй раз.

— Госпожа Россини, вы — настоящий человек мастерства! — сказала я от всей души.

— N’est-ce pas?[19] — Она подмигнула мне. — И как человек мастерства я постоянно могу передумать. Прошлое платье показалось мне через чур бледным к белому парику. Таковой коже, как у тебя, нужен ясный — comment on dit?[20] — контраст.

— О да! Парик! — Я набралась воздуха. — Он всё сломает. Возможно сперва сделать фото?

— Bien sur.[21] — Госпожа Россини пересадила меня на стульчик перед туалетным столиком и забрала у меня из рук мобильник.

Ксемериус расправил крылья, перелетел ко мне и не через чур удачно приземлился прямо перед фарфоровой головой, на которую был натянут парик.

— Ты в курсе, что в большинстве случаев водится в таких штуках, да? — Он запрокинул голову и взглянул снизу вверх на башню из белых волос. — Блохи, совсем определенно. Быть может, моль. А возможно, что-то и похуже. — Он театрально задрал лапы. — Одно слово: ТАРАНТУЛ!

Я воздержалась от комментария, что urban legends[22] ветхи как мир, и умышленно зевнула. Ксемериус уперся лапами в бока.

— Но это действительно, — сообщил он. — Лишь ты обязана опасаться не пауков, а некоего графа, в случае если внезапно ты в собственном упоении одежкой об этом забыла.

К сожалению, тут он был прав. Но сейчас, выздоровевшей в этот самый момент же заявленной Хранителями годной идти на бал, мне хотелось только одного — хорошего мышления. И где, если не в ателье госпожа Россини, необходимо было этим заниматься?

Я бросила на Ксемериуса строгий взор и взглянуть на переполненные платьями стойки. Одно платье было красивее другого.

— А нет ли у вас случайно чего-нибудь в зеленом тоне? — задала вопрос я тоскливо.

Я не забывала про вечеринку у Синтии и про костюмы марсиан, каковые Лесли для нас придумала. «Нам необходимы будут лишь несколько зеленых мешков для мусора, мало толстой проволоки, безлюдные консервные банки и пара шаров из пенопласта», — сообщила она. — «Со степлером и термоклеевым пистолетом мы в один миг превратимся в классных винтажных марсиан. Так сообщить, живое современное мастерство, к тому же не будет нам ни пенни стоить».

— Зеленом? О да, — сообщила госпожа Россини. — В то время, когда все еще пологали, что рыжая худышка (она произносила «удишка») — будет прыгать во времени, я большое количество зеленого применяла, он замечательно соответствует («армоньирует») с рыжими волосами и, само собой разумеется, с зелеными глазами юного мятежника.

— Ой-ёй! — сообщил Ксемериус и погрозил ей лапой. — Страшная земля, драгоценная!

В этом он был прав. Юный мерзавец-мятежник конкретно не был в перечне хороших вещей, о которых я желала думать. (Но в случае если Гидеон вправду покажется на данной вечеринке с Шарлоттой, я точно не буду в том месте торчать в мусорном мешке! Лесли может что угодно сказать о «крутизне» и современном мастерстве.)

Госпожа Россини расчесала мои долгие волосы и собрала их сверху резинкой.

— Сейчас вечером он, кстати, будет в зеленом, чёрный морской зеленый цвет — я израсходовала часы, выбирая ткань, дабы ваши цвета доходили друг к другу. В конце я еще проверила, как они смотрятся при свете свечей. Absolument onirique.[23] Вы станете смотреться как королева и король океанов и морей.

— Абсалюмонг! — каркнул Ксемериус. — И жили они продолжительно и счастливо, и родили большое количество мелкий морских принцев и принцессок.

Я набралась воздуха. Думается, он желал остаться дома и последить за Шарлоттой? Но не смог удержаться от того, дабы проводить меня в Темпл.

Что также было весьма мило.

Ксемериус-то знал, как я опасаюсь бала.

До тех пор пока госпожа Россини заплетала мои волосы в косу, которую позже завернула в узел и прихватила шпильками, она, концентрируясь, хмурила лоб.

— Зеленый, говоришь? Разреши-ка подумать. Возможно забрать костюм для верховой езды из финиша восемнадцатого века из зеленого («зельеного») бархата, еще — о! у меня превосходно оказалось! — вечерний ансамбль из 1922 года, шелк цвета вод Нила и подходящими шляпкой («шьльяпкой»), пальто и сумочкой, tres chic![24] Еще имеется пара платьев в стиле Баленсиага,[25] каковые Грейс Келли носила в шестидесятых.

Но наилучшее — бальное платье цвета листьев розы, тебе оно будет весьма к лицу.

Она с опаской подняла строение из волос. Белый как снег и украшенный парчовыми цветочками и голубыми бантиками парик напоминал мне многоэтажный свадебный торт. От него кроме того пахло апельсинами и ванилью.

Госпожа Россини умело надела свадебный торт на птичье гнездо у меня на голове, и в то время, когда я в следующий раз взглянуть в зеркало, я чуть определила себя.

— на данный момент я выгляжу как моей Марии-бабушки и смесь Антуанетты, — сообщила я.

И из-за тёмных бровей — еще мало как разбойник Хотценплотц,[26] переодевшийся в женское платье.

— Глупости, — возразила госпожа Россини, закрепляя парик огромными шпильками. Они смотрелись, как мелкие кинжалы с рукояткой из стеклянных камушков, каковые блистали на парике, как голубые звезды. — Ответственны контрасты, лебьёдушка. Контрасты — это самое основное. — Она указала на раскрытый коробку с косметикой, находившийся на туалетном столике. — Маленький макияж — smokey eyes[27] при свете свечей и в XVIII веке en vogue.[28] Чуточку пудры — parfaitement![29] Ты снова будешь прекраснее всех!

Что она, само собой разумеется, не имела возможности знать, поскольку сама не была на вечеринке в прошедший раз. Я улыбнулась ей.

— Вы так хороши ко мне! Вы — наилучшая! А за собственные платья вы должны взять Вручения Оскара!

— Я знаю, — сообщила госпожа Россини робко. — не забывай, что садиться и выходить ты обязана головой вперед, дорогуша.

Госпожа Россини проводила меня до лимузина и помогла забраться в него. Я себе казалась Мардж Симпсон, лишь башня у меня на голове была белая, а не светло синий, и крыша лимузина, к счастью, была высока.

— Тяжело представить, как такая тоненькая фигурка может занимать так много места, — сообщил господин Джордж, радуясь, в то время, когда я наконец расправила все юбки на заднем сиденье.

— Совершенно верно! В этом платье возможно затребовать личный почтовый индекс.

Госпожа Россини на прощанье отправила мне воздушный поцелуй. Ах, она была неординарная! В ее присутствии я постоянно забывала, как страшна в действительности моя жизнь на данный момент.

Автомобиль двинулся с места, и сейчас распахнулась дверь в штаб-квартиру Хранителей и из нее выбежал Джордано. Его подбритые брови занимали вертикальное положение, а под неестественным загаром он точно был мертвенно-бледным. Его рот с надутыми губами раскрывался и закрывался, что придавало ему вид вымирающей глубинной рыбы. К счастью, я не имела возможности расслышать, что он сообщил госпожа Россини, но возможно было легко додуматься. Глупая девчонка!

Ни мельчайшего понятия об менуэте и истории.

Опозорится из-за собственного безрассудства. Позор для человечества.

Госпожа Россини сладко улыбнулась и что-то ему сообщила, отчего его рыбий рот тут же захлопнулся. К сожалению, они оба скрылись из вида, в то время, когда шофер свернул в переулок, ведущий к Стрэнду. Ухмыляясь, я откинулась назад, но на протяжении поездки хорошее настроение скоро улетучилось и сменилось страхом и волнением.

Я опасалась всего: неопределенности, громадного количества гостей, взоров, вопросов, танцев, а больше всего, само собой разумеется, новой встречи с графом. Страхи преследовали меня и во сне, не смотря на то, что нужно было радоваться тому, что я по большому счету имела возможность сказать о ночи, в которую мне удалось поспать.

Незадолго до пробуждения мне приснилось что-то очень необычное: я споткнулась о личный подол, упала вниз по огромной лестнице, причем прямо под ноги графу Сен-Жермену, что, не прикасаясь, помог мне подняться, забрав меня за горло. Наряду с этим он шипел почему-то голосом Шарлотты: «Ты — позор для всей семьи!» А около него стоял господин Марли, держа в поднятой руке портфель Лесли, и сказал укоризненно: «На твоей Ойстер-кард[30] всего один фунт двадцать пенсов».

«Как несправедливо. Я лишь сейчас перевела на нее деньги», — смеялась Лесли, в то время, когда я на протяжении урока географии поведала о собственном сне. Кстати, сон был не так уж далек от истины: день назад у Лесли похитили портфель, именно в то время, когда она входила в автобус.

Его грубо сорвал с ее поясницы какой-то юный мужчина, что, по словам Лесли, бегал стремительнее, чем Дуэйн Чемберс.[31] За прошедшее время мы уже знали, на что способны Хранители.

Да и от Шарлотты, которая без сомнений была замешана в данной истории (пускай кроме того не конкретно), не было возможности ожидать другого. И все-таки данный способ показался нам… ну… топорным. И если бы нам необходимы были еще какие-нибудь доказательства, то им стал бы тот факт, что у дамы, находившейся рядом с Лесли, была сумка от «Hermes».

Нет, ну честно: какой бы уважающий себя преступник вместо таковой сумки схватил бы потрепанный портфель?

Ксемериус поведал, что Шарлотта сразу после моего ухода обыскала мою помещение в отыскивании хронографа, ничего не пропустив. Кроме того под подушкой — какой уникальный тайник! — взглянула. По окончании тщательного обыска шкафа она отыскала незакрепленную гипсокартоновую панель и с торжествующей ухмылкой на лице (по слова Ксемериуса) поползла в пристройку, причем ее не испугала бы кроме того сестра моей паучьей подружки (сообщил Ксемериус).

Она кроме того не побрезговала вложить руку в крокодильи внутренности.

Ну, она опоздала ровно на один сутки, а того, кто опаздывает, наказывает жизнь, говорит неизменно леди Ариста. По окончании того как Шарлотта разочарованно выползла из шкафа, она сосредоточила внимание на Лесли, что в итоге стоило Лесли утраты портфеля. Сейчас у Хранителей были Ойстер-кард с только что внесенной на нее суммой, пенал, блеск для губ вишневого оттенка, и парочка библиотечных книг о расширении восточной дельты Ганга — и больше ничего.

Это поражение Шарлотте не удалось запрятать за простым гордым выражением лица, с которым она сейчас явилась к завтраку. Но у леди Аристы хватило преимущества, дабы признать ошибку.

— Сундук везут обратно, — сказала она холодно. — Разумеется, у Шарлотты через чур напряжены нервы, и я обязана согласиться, что ошибочно поверила ее рассуждениям. А на данный момент будем вычислять вопрос закрытым и обратимся к вторым темам.

Это было (по крайней мере по меркам леди Аристы) настоящим извинением. Тогда как Шарлотта при этих словах напряженно пялилась в тарелку, все остальные обменялись озадаченными взорами и послушно обратились к единственной второй теме, которая нам пришла в голову, — погоде. Лишь тетя Гленда, на шее которой горели красные пятна, не захотела покинуть данный упрек в адрес Шарлотты без ответа.

— Вообще-то, вместо того дабы упрекать, ей должны быть признательны за то, что она до сих пор чувствует себя важной и бдительно следит, — не смогла промолчать она. — Как в том месте говорится в пословице? «От хороша хороша не ищут». я точно знаю, что…

Но мы ни при каких обстоятельствах не определили, в чем была уверена тетя Гленда, поскольку леди Ариста сказала ледяным тоном:

— Если ты не желаешь поменять тему, ты, очевидно, вправе уйти из-за стола, Гленда.

Что тетя Гленда и сделала, вместе с Шарлоттой, которая объявила, что не голодна.

— Всё в порядке? — Господин Джордж, сидевший наоборот (в случае если правильнее, наискосок, по причине того, что мои юбки занимали половину внутреннего пространства лимузина) и до сих пор не мешавший моему погружению в мысли, улыбнулся. — Врач Уайт дал тебе что-нибудь от сценической лихорадки?

Я покачала головой.

— Нет, — сообщила я. — Я побоялась, что у меня начнет двоиться в глазах в XVIII веке.

Либо что-нибудь ещё хуже, но об этом мне лучше помолчать. На суаре в это воскресенье лишь пунш леди Бромптон помог мне сохранить самообладание, и данный же пунш стал причиной меня выступить перед всеми гостями с Memory из Cats — каких-то несчастных двести лет перед тем, как данный номер напишет Эндрю Ллойд Вебер. Помимо этого, я звучно общалась с призраком в присутствии остальных гостей, что я в трезвом виде ни при каких обстоятельствах бы не сделала.

Я сохраняла надежду, что выдастся несколько мин. наедине с врачом Уайтом, мне хотелось его задать вопрос, из-за чего он мне помог, но обследование проходило в присутствии Фалька де Вилльера, и к общей эйфории врач заявил меня здоровой. В то время, когда я на прощание заговорщицки подмигнула, врач Уайт в ответ только наморщил лоб и задал вопрос, не попало ли мне что-либо в глаз. Наряду с этим воспоминании я набралась воздуха.

— Не переживай, — сообщил господин Джордж сочувственно. — Это продлится недолго и ты скоро возвратишься назад. Еще до ужина всё закончится.

— Но до этого момента я могу наделать кучу неточностей, быть может, кроме того позвать всемирный кризис. Спросите у Джордано. Неверная ухмылка, неверный реверанс, не тот разговор и — бах!

Восемнадцатый век стоит в огне.

Господин Джордж улыбнулся.

— Ах, Джордано. За одно путешествие во времени он готов был бы совершить убийство.

Я погладила мягкий шелк юбок и совершила пальцем по вышивке.

— А вдруг без шуток, я до сих пор не осознаю, из-за чего бал так серьёзен. И что я в том месте обязана делать.

— Ты имеешь в виду — не считая как танцевать и наслаждаться , и воспользоваться привилегией заметить известную герцогиню Девоншира собственными глазами? — В то время, когда я не улыбнулась в ответ, господин Джордж тут же посерьезнел, вынул носовой платок и промокнул лоб. — Ах, девочка моя! Данный сутки ответствен потому, что именно на протяжении этого бала должно выясниться, кто есть предателем в рядах Хранителей, что передавал данные Флорентийскому Альянсу. Граф рассчитывает, что ваше нахождение на балу спровоцирует и лорда Аластера, и предателя.

Ага. Это было чуточку правильнее, чем в «Анне Карениной».

— Другими словами, в принципе мы играем роль приманки. — Я нахмурила лоб. — Но… э-э-э… разве вы не должны уже давным-давно знать, сработал ли замысел? И кто был предателем? Это же произошло двести лет назад.

— Да и нет, — ответил господин Джордж. — По малоизвестной причине отчеты в Хрониках за недели и эти дни особенно туманны. К тому же, какой-то части не достаточно. Не смотря на то, что неоднократно написано о предателе, которого отстранили от большого поста, но имя его не названо.

30 дней спустя кратко упомянуто, что никто не захотел дать предателю последний долг, данной чести, дескать, он не заслужил.

Я опять покрылась гусиной кожей.

— Через 30 дней по окончании исключения предателя из ложи он был мертв? Как… э-э-э… практично.

Но господин Джордж меня уже не слушал. Он постучал в перегородку между нами и водителем.

— Я опасаюсь, что ворота через чур узки для лимузина. Езжайте лучше в школьный двор иначе. — Он улыбнулся мне. — Мы приехали. И, кстати, ты замечательно выглядишь — я все время желал тебе это сообщить.

Как словно бы сошла со древней картины.

Автомобиль остановился прямо перед лестницей ко входу в школу.

— Но намного, намного прекраснее, — сообщил господин Джордж.

— Благодарю.

От беспокойства я забыла, что госпожа Россини меня давала предупреждение — Садиться и выходить ты обязана головой вперед, дорогуша! — и сделала неточность, пробуя выйти из лимузина, как в большинстве случаев. В следствии я безнадежно запуталась в юбках и ощущала себя пчелой Майей в паутине Теклы. До тех пор пока я чертыхалась, а господин Джордж беспомощно хихикал, кто-то протянул мне две руки, и потому, что у меня не было другого выхода, я схватилась за них и разрешила извлечь себя наружу.

Одна рука принадлежала Гидеону, вторая — мистеру Уитмену, и я тут же отпустила обе, как словно бы обжегшись.

— Э-эм… благодарю, — пробормотала я, скоро разгладила платье и постаралась усмирить страшное сердцебиение. Позже я присмотрелась к Гидеону — и ухмыльнулась. Кроме того в случае если госпожа Россини не напрасно восхищалась красотой ткани цвета морской волны, а роскошный камзол сидел на плечах Гидеона без мельчайшей складки и целый он (Гидеон) до пряжек на туфлях изумительно смотрелся, белый парик разрушал все чувство.

— Я уже считала, что буду единственной, кто выглядит по-дурны, — сообщила я.

Его глаза радостно сверкнули.

— Мне удалось уговорить Джордано отказаться хотя бы от мушек и «пудры».

Честно говоря, он был и без того достаточно бледен. На какую-то секунду я потерялась, глядя на его тонко вычерченную губы и линию подбородка, но позже забрала себя в руки и приняла как вероятно мрачный вид.

— Остальные ожидают внизу, давайте поспешим, пока тут не собралась масса людей, — сообщил господин Уитмен и кинул взор на тротуар, где остановились две женщины, выгуливающие собственных собачек и с любопытством замечающие за нами.

В случае если Хранители не желают завлекать внимание, им направляться выбрать менее заметный автомобиль. И, очевидно, не возить неизменно по городу необычно одетых людей.

Гидеон протянул руку, но сейчас позади раздался глухой удар и я посмотрела назад. Ксемериус приземлился на крышу лимузина и какое-то время смотрелся, как камбала на сковородке.

— Ну-у-у-у! — пропыхтел он обиженно. — Не могли меня подождать? — Он пропустил отечественный отъезд из Темпла из-за какой-то кошки, в случае если я верно осознала. — Я должен был всю дорогу лететь! А я же желал с тобой проститься. — Он встал, прыгнул мне на плечо, и я почувствовала что-то похожее на мокрое холодное объятие. — Ну, Великая мастерица ордена св. Вязаного Поросенка, — сообщил он. — Не забудь, на протяжении менуэта походить по ногам «Того-чье-имя-мы-не-именуем», — он кинул презрительный взор на Гидеона.

В его голосе звучало неподдельное беспокойство. У меня появился комок в горле, но в данный же момент Ксемериус добавил: — Если ты облажаешься, тебе придется в будущем обходиться без моей помощи. Я тогда отыщу себе нового человека. — Он нахально ухмыльнулся и не раздумывая ринулся к псам, каковые через мгновение сорвались с поводков и с поджатыми хвостами убежали.

— Гвендолин, ты дремлешь? — Гидеон протягивал мне руку. — Другими словами, само собой разумеется, мисс Грей! Могу я вас просить проследовать за мной в 1782 год?

— Не забудь — я начинаю игру лишь тогда, в то время, когда мы в том месте окажемся, — сообщила я негромко, дабы шедшие в первых рядах нас господин мистер и Джордж Уитмен не услышали. — До этого я бы желала минимального контакта с тобой, если ты не возражаешь. Помимо этого, я замечательно тут ориентируюсь — это же моя школа.

И во вторую половину данной пятницы она как словно бы вымерла. В фойе мы встретили директора Гиллса, что тянул за собой сумку с принадлежностями для игры в гольф и уже поменял собственный костюм на штаны в рубашку и клетку-поло. Но он не потерял возможность сердечно поприветствовать «группу актеров-любителей отечественного дорогого мистера Уитмена».

Причем каждого в отдельности — пожимая руку.

— Как громадный покровитель мастерства я с громадным наслаждением предоставляю отечественную школу для ваших проб на то время, пока вы не имеете возможность применять собственный помещение. Какие конкретно восхитительные костюмы! — Добравшись до меня, он запнулся. — Ты поразмысли! Это лицо мне знакомо.

Ты — одна из двух злых девочек с лягушкой, не так ли?

Я вынудила себя улыбнуться.

— Да, директор Гиллс, — сообщила я.

— Ну, я весьма рад, что ты отыскала для себя такое превосходно хобби. Сейчас такие глупые идеи точно не придут тебе в голову. — Он весёло улыбнулся всем. — Я хочу вам удач либо что в том месте хотят в театре… тьфу-тьфу-тьфу… ни пуха ни пера…

В хорошем настроении он еще раз помахал всем рукой и вместе с сумкой для гольфа вышел в дверь — навстречу выходным дням. Я наблюдала ему вслед, легко питая зависть к. В виде исключения, я готова была с ним поменяться местами, даже если бы мне было нужно стать лысым мужчиной среднего возраста в клетчатых штанах.

— Злые девочки с лягушкой?! — повторил Гидеон по пути подвал и с интересом взглянуть на меня сбоку.

Я сосредоточила все внимание на том, дабы достаточно высоко поднять шуршащие юбки, дабы не споткнуться.

— Моя подруга Лесли и я несколько лет назад были вынуждены положить задавленную отечественной одноклассницей лягушку ей в суп. Директор Гиллс до сих пор неимеетвозможности нам этого забыть обиду.

— Вы были вынуждены, положить лягушку в суп одноклассницы?

— Да, — ответила я и одарила его надменным взором. — Для педагогических целей необходимо время от времени выполнять поступки, каковые выглядят необычными для окружающих.

В подвале, под написанной на стене цитатой Эдгара Дега — «Картина должна быть выполнена с тем же эмоцией, с которым преступник совершает правонарушение», — около хронографа собрались всё те же: Фальк де Вилльер, доктор и мистер Марли Уайт, что разложил перевязочный материал и медицинские инструменты на одном из столов. Я была счастлива, что хотя бы Джордано оставили в Темпле, где он, возможно, до сих пор разламывал руки, стоя на лестнице.

Господин Джордж подмигнул мне.

— Мне именно пришла в голову превосходная мысль, — тихо сказал он. — Если ты не знаешь, что делать дальше, теряй сознание. В те времена женщины всегда теряли сознание — то ли из-за тесно зашнурованных корсетов, то ли из-за спертого воздуха, быть может, по причине того, что это было легко практично; никто толком не знает.

— Я запомню, — сообщила я и сходу испытала искушение испробовать совет мистера Джорджа тут же. К сожалению, Гидеон, по всей видимости, предугадал мое намерение, он забрал меня за руку и улыбнулся.

А Фальк уже развернул хронограф. В то время, когда он позвал меня жестом к себе, я подчинилась собственной судьбе, в мыслях отправив мольбу небу, дабы леди Бромптон поделилась рецептом особого пунша со своей хорошей подругой, достопочтенной леди Пимплботтом.

Мои представления о балах были очень смутными. А об исторических балах — никакими. Исходя из этого нечего было удивляться, что я по окончании видений бабушки Мэдди и моего сегодняшнего сна ожидала что-то среднее между «Унесенные бурными» празднествами и ветром из «Марии-Антуанетты», наряду с этим лучшая часть моего сна пребывала в том, что я имела поразительное сходство с Кирстен Данст.

Но перед тем, как проверить, как верны мои представления, нам было нужно сперва покинуть подвал. (Снова! Я весьма сохраняла надежду, что мои игры не пострадают от данной беготни по лестницам.)

Не обращая внимания на всю мою придирчивость нужно было признать, что сейчас Хранители сумели весьма умно все организовать. Фальк выставил хронограф так, что мы прибыли, в то время, когда бал уже пара часов был в самом разгаре. Я испытала сильное облегчение, выяснив, что не нужно будет дефилировать перед хозяевами дома.

Втайне я опасалась церемониймейстера, стучащего посохом по полу и звучно объявляющего отечественные придуманные имена. Либо — еще хуже! — правду: «Леди и джентльмены! — тук! тук! — Гидеон де Вилльер и Гвендолин Шеферд, аферисты из двадцать первого века. Обратите внимание, каркас и корсет юбки сделаны не из китового уса, а из высокотехнологичного углеродного волокна!

Господа прибыли, кстати, через подвал!» Что, кстати, сейчас был особенно чёрным, так что я, к сожалению, была вынуждена забрать Гидеона за руку, в другом случае я в этом платье ни за что не выбралась бы наверх.

Лишь в передней части коридора, в том месте, где в моей школе был проход к кабинетам технических средств обучения, показались факелы, отбрасывавшие дрожащий свет на стены. На данный момент тут были размещены продуктовые кладовые, что, учитывая царящий тут мороз, имело суть. Из чистого любопытства я посмотрела в одну из помещений и остановилась, ошеломленная.

Так много еды в один момент я еще ни при каких обстоятельствах не видела! Разумеется, по окончании бала предполагался банкет, поскольку на столах находились бесчисленные блюда, миски и громадные бочонки, полные необычных кушаний. Очень многое было очень искусно украшено и залито прозрачным желе.

Я нашла горы приготовленных мясных блюд, запах которых для меня был определенно через чур резким, помимо этого захватывающее дух количество сладостей во всех размерах и формах и позолоченную фигуру лебедя, смотревшуюся страно живой.

— Наблюдай, они и декорации к столу охлаждают, — тихо сказала я.

Гидеон потянул меня дальше.

— Это не декорация. Это настоящий лебедь. Готовят только, дабы налюбоваться, — тихо сказал он в ответ и практически в ту же секунду содрогнулся, а я, обязана со стыдом согласиться, — закричала.

Прямо из-за примерно девятнадцатиэтажного торта, увенчанного двумя (неживыми) соловьями из тени вышла фигура и очень тихо приблизилась к нам с обнаженной шпагой. Это был Ракоци, правая рука графа. Он бы имел возможность получать деньги, выходя таким драматическим образом где-нибудь в аттракционе кошмаров.

Хриплым голосом он поприветствовал нас.

— Идите за мной, — прохрипел он.

До тех пор пока я пробовала прийти в себя от пережитого испуга, Гидеон задал вопрос недовольно:

— Разве вы не должны были встретить нас раньше?

Ракоци предпочел не ответить на данный вопрос, что меня не поразило. Он относился к типу людей, каковые ни при каких обстоятельствах не признают собственные неточности. без звучно он забрал в руки факел, кивнул нам и скользнул в боковой проход, ведущий к лестнице.

Сверху слышались гул и скрипка голосов, каковые становились все громче, и незадолго до конца лестницы Ракоци распрощался с нами, сообщив: «Я со собственными людьми буду защищать вас из тени».

Он провалился сквозь землю, очень тихо, как леопард.

— Возможно, он не взял приглашения, — сообщила я не в серьез. В действительности от мысли о том, что в каждом чёрном углу находились люди Ракоци и следили за нами, у меня волосы поднимались дыбом.

— Да нет, очевидно, он приглашен. Но он, вероятнее, не желает расставаться со шпагой, а в бальном зале это не разрещаеться. — Гидеон изучающе осмотрел меня. — На твоем платье не осталось паутины?

Я возмущенно посмотрела на него.

— Нет. Но, возможно, в твоих мозгах, — сообщила я, протиснулась мимо него и с опаской открыла дверь.

Я волновалась, окажется ли у нас незаметно зайти в фойе, но, появлявшись в шуме и толкотне, царивших в бальном зале, задала вопрос себя, для чего по большому счету необходимы были эти сложности с подвалом. Вероятнее, легко по привычке. Мы нормально имели возможность прыгнуть прямо ко мне — никто и не увидел бы.

Жилище лорда и леди Пимплботтом было вправду прекрасным — тут мой дорогой друг Джеймс ни капельки не преувеличил. Под камчатными обоями, лепными украшениями, картинами и покрытым фресками и украшенным хрустальными люстрами потолком мою ветхую школу не было возможности определить. Полы были сделаны мозаикой и покрыты толстыми коврами, и по дороге на второй этаж мне показалось, что лестниц и коридоров было больше, чем в моем времени.

К тому же было тесно. Тесно и шумно. В наши дни вечеринку закрыли бы из-за переполненности, либо соседи пожаловались бы на Пимплботтомов за нарушение ночной тишины.

А это были пока только фойе и коридоры. Бальный зал был еще круче. Он занимал половину второго этажа и был набит битком.

Гости находились группками либо образовывали долгие последовательности в танце. Зал гудел смехом и голосами, как пчелиный улей, причем это сравнение мне показалось кроме того недостаточным, потому, что громкость достигала примерно уровня шума взлетающего самолета в Хитроу. В конечном счете, все четыреста человек должны были перекрикивать друг друга, а оркестр из двадцати музыкантов, расположившийся на балконе, пробовал перекрыть их всех.

Все это было освещено таким числом свечей, что я непроизвольно посмотрела назад в отыскивании огнетушителя. Другими словами, отличие между балом и суаре у Бромптонов, была приблизительно такая же, как между ночным чаепитием и клубом у бабушки Мэдди, и я внезапно осознала, откуда взялось выражение «шумный бал».