Если в него выстрелить, польется кровь 7 страница

На узких пальцах Мюу было пара колец. Одно — простое золотое, обручальное. До тех пор пока я старался поскорее утрясти в голове первые впечатления, Мюу нормально наблюдала на меня, время от времени поднося к губам бокал с вином.

— У меня такое чувство, что мы с вами уже виделись, — сообщила Мюу. — Возможно вследствие того что я так довольно часто слышала о вас — практически неизменно.

— Сумирэ мне также о вас большое количество говорила, — сообщил я. Мюу приветливо улыбнулась. В то время, когда она радовалась — и лишь в эти мгновения, — в уголках ее глаз оказались небольшие очаровательные морщинки.

— Что ж, тогда получается, мы уже привычны. Я кивнул.

В Мюу больше всего мне понравилось ее отношение к возрасту, что она совсем не старалась скрывать. По словам Сумирэ, ей было где-то тридцать восемь — тридцать девять, Мюу так и смотрелась. Не смотря на то, что с таковой красивой кожей и стройным упругим телом она легко имела возможность смотреться максимум на тридцать.

Лишь добавить грамотный макияж.

Но Мюу ничего не додавала. Похоже, принимала как должное, что возраст с годами выплывает наружу, и была в ладу с собой и теми переменами, каковые приносит время.

Мюу положила в рот оливку, после этого, забрав пальцами косточку, грациозно — совсем как поэт, убирающий лишние знаки препинания из написанного стиха, — бросила ее в пепельницу.

— Простите, что позвонила вам среди ночи, — сообщила Мюу. — Я тогда не смогла вам толком ничего поведать: у меня все перепуталось, я кроме того не осознавала, с чего начать. Само собой разумеется, на данный момент я еще не до конца привела собственные мысли и эмоции в порядок, но, по крайней мере, в душе уже нет того хаоса, как раньше.

— Так что же, наконец, случилось? — задал вопрос я. Мюу сплела пальцы над столом, разжала руки, опять соединила их.

— Сумирэ провалилась сквозь землю.

— Провалилась сквозь землю?

— Как дым, — сообщила Мюу и отпила мало вина. — Достаточно продолжительная история… Возможно, вернее всего говорить по порядку, сначала. Дабы не потерять какой-нибудь узкий нюанс. Так как то, что случилось, — само по себе дело… весьма узкое, щекотливое.

Но в любом случае давайте сперва закончим с едой. на данный момент уже не та обстановка, в то время, когда любая секунда на счету, да и голова на безлюдный желудок трудится не хорошо.

Позже, тут так шумно — поболтать нормально все равно не удастся.

Ресторан был битком набит местными обитателями, все говорили звучно, энергично жестикулируя. Дабы не сорвать связки и расслышать друг друга, нам с Мюу приходилось низко склоняться над столом и практически соприкасаться лбами. Официант принес громадную глубокую тарелку с салатом по-гречески и большую белую рыбу, зажаренную на гриле. Собственную порцию Мюу посолила, выжала на нее сок из половинки лимона и легко полила оливковым маслом.

Я последовал ее примеру.

Мы сосредоточились лишь на еде, не думая ни о чем втором. Как сообщила Мюу, в первую очередь необходимо утолить голод.

— Как продолжительно вы сможете тут пробыть? — задала вопрос она. Я ответил, что спустя семь дней начинается новый семестр в школе, и к этому времени я обязан возвратиться. Будет не весьма здорово, в случае если я своевременно не покажусь.

Мюу по-деловому кивнула.

После этого, сжав губы, стала что-то высчитывать в уме. Она не стала говорить ничего типа: “Все в порядке, возвратитесь своевременно” либо “Неужто все прояснится так не так долго осталось ждать”. Легко сделала какие-то собственные выводы и, запрятав их в некоторый дальний ящик, продолжала нормально имеется.

В то время, когда мы перешли к кофе, Мюу завела разговор о деньгах, каковые я израсходовал на авиабилеты. Задала вопрос, как лучше их вернуть — в долларах либо дорожных чеках.

— Либо же я могу перевести деньги на ваш счет в иенах, в то время, когда возвращусь в Токио. Как вам эргономичнее?

— на данный момент у меня с деньгами более-менее нормально, так что эти затраты я смогу покрыть сам, — сообщил я. Мюу настаивала :

— Так как это я просила вас приехать. Я покачал головой:

— Дело не в том, что мне брать у вас деньги неудобно. Легко если бы прошло еще мало времени, я, вероятнее, и сам бы, по собственной воле, ко мне приехал. Вот что я желаю сообщить.

Мюу, мало поразмыслив, кивнула.

— Я вам весьма признательна. За то, что приехали. Тяжело передать словами, как…

В то время, когда мы вышли на улицу, все около окутали броские многоцветные сумерки — словно бы по небу расплескали множество красок. Воздушное пространство был таковой пронзительной синевы, что, казалось, данный цвет с каждым вдохом разливается по легким. В небе начинали слабо мерцать звезды.

Обитатели острова уже покончили с ужином и, словно бы не в силах больше ожидать, в то время, когда же, наконец, придет данный поздний летний закат, удалились из своих домов и отправились на вечерний променад.

Семьи, парочки, компании друзей прогуливались рядом от порта.

Ласковые запахи моря — так оно пахнет на исходе дня — обволакивали улицы города, по которым шагали мы с Мюу. На правой стороне — торговые лавки, маленькие отели, рестораны со столиками, выставленными в ряд прямо на тротуаре. В мелких окнах с древесными ставнями горел комфортный желтый свет, из радиоприемников лилась греческая музыка.

Слева раскинулось море.

Чёрные ночные волны негромко бились у причала.

— Еще мало, и дорога отправится в гору, — сообщила Мюу. — Дальше — или по крутым ступеням, или пологой тропой, но по ступеням ближе. Ну что, отправимся тут? Как для вас, нормально?

— Само собой разумеется, — ответил я.

Мы начали подниматься по узкой каменной лестнице на протяжении склона. Ступени были долгими и крутыми, но в походке на данный момент совсем не чувствовалось усталости, и она всю дорогу не сбивалась с определенного ритма. Подол юбки радостно колыхался у меня перед глазами — влево-вправо, влево-вправо; икры ее ног — загорелые, прекрасные — мерцали в темноте, в свете практически полной луны.

Я первым выбился из сил.

Приходилось то и дело останавливаться, дабы хорошенько отдышаться. Чем выше мы поднимались, тем дальше и меньше становились огоньки гавани. Еще совсем сравнительно не так давно прямо около меня были люди, любой чем-то занят, а на данный момент их всех вобрали в себя эти цепочки безымянных огоньков.

Картина так поразила меня, что захотелось вырезать ее ножницами — таковой, как имеется, — и приколоть булавкой на стенку собственной памяти.

Дом, где жили Мюу и Сумирэ, был мелким коттеджем с верандой, обращенной к морю. Белые стенки, красная дверь и черепичная крыша, выкрашенная в темно-зеленый цвет. Дом окружала низкая каменная стенки, которую изумительно красиво оплетали заросли красной бугенвиллеи.

Мюу открыла незапертую дверь и пригласила меня войти.

В было прохладно и приятно. Гостиная, средних размеров столовая, кухня. На белых оштукатуренных стенках висело пара абстрактных полотен.

В гостиной — мягкая мебель, книжные полки, маленькая стереосистема Дальше — две спальни и ванная, не большая аккуратная, облицованная кафелем. Все в доме — легко и уютно, ни один предмет как-то очень не кидается в глаза наоборот — смотрится весьма органично.

Мюу сняла шляпку, скинула сумку с плеча и положила ее на кухонный стол. Задала вопрос, желаю ли я что-нибудь выпить либо сходу приму душ.

— Сперва — душ, — ответил я. Я вымыл голову, побрился. Высушил волосы феном, надел шорты и свежую футболку. По окончании всего этого почувствовал, что начинаю понемногу приходить в себя.

Под зеркалом у раковины находились две зубные щетки, светло синий и красная.

Весьма интересно, какая из них — Сумирэ?

Я возвратился в гостиную. Мюу комфортно устроилась в кресле в руке — бокал с коньяком. Она внесла предложение присоединиться и выпить коньяку, но мне страшно хотелось холодного пива.

Я открыл холодильник, дотянулся “Амстел”, налил себе в большой стакан. Мюу сидела довольно продолжительное время, погрузившись в молчание. Не то дабы подыскивала слова, обдумывая, как лучше мне все поведать, а скорее — в мыслях блуждала по закоулкам собственной памяти, где нет ни начала, ни финиша

— Как продолжительно вы уже тут? — попытался я прервать молчание.

— Сейчас… восьмой сутки, — ответила Мюу по окончании маленькой паузы.

— И Сумирэ где пропала — тут?

— Да. Я уже сказала — как дым.

— В то время, когда это произошло?

— Четыре дня назад, ночью. — Она обвела глазами помещение, как будто бы пробовала найти ключ к разгадке. После этого сказала: — Кроме того не знаю, с чего начать.

Я посоветовал:

— Из писем Сумирэ я знаю все до того места, как вы вдвоем вылетели из Милана в Париж, позже поездом доехали до Бургундии и в том месте поселились в деревне, в громадном доме ваших друзей — что-то наподобие имения.

— Что ж, давайте с этого и начну.

— Я уже целую вечность знакома с людьми, каковые в окрестностях данной деревушки занимаются виноделием, знаю их вина так же прекрасно, как размещение помещений в своей квартире. Какое вино получается из какого именно винограда, где рос данный виноград — на каком поле, на каком склоне. В каком году какая была погода, как она оказала влияние на вкус вина, кто трудится на совесть и не подведет, где чей сын здорово оказывает помощь отцу в работе.

У кого приблизительно какие конкретно долги, кто приобрел новый “ситроен” — вот до какой степени.

Вино — как чистокровная лошадь: тут принципиально важно знать родословную и обладать самой свежей информацией. В противном случае ничего не окажется. Бизнес лишь на том, что вино “вкусное” либо “невкусное”, не выстроишь.

Мюу замолчала. Казалось, она сомневается, стоит ли по большому счету продолжать рассказ. Но все же продолжила.

— У меня имеется пара мест в Европе, где я всегда закупаю вино, но главное, самое ответственное место для меня — эта деревушка в Бургундии. Исходя из этого я езжу в том направлении раз в год и стараюсь постоянно пожить в том месте продолжительнее, сколько получается. Это принципиально важно: и поддержать ветхие связи, и быть в курсе последних новостей.

Я постоянно езжу одна, но сейчас у меня сперва были дела в Италии, и мне было нужно бы мотаться одной очень долго, а это плохо, да к тому же я просила Сумирэ заниматься итальянским, вот мы и отправились совместно. Не смотря на то, что я сообщила себе: “Все равно одной — лучше”, и сделала вывод, что придумаю для Сумирэ какой-нибудь благовидный предлог, дабы послать ее к себе пораньше, перед тем, как мне ехать во Францию. Я всю жизнь путешествую одна, еще в то время, когда была молоденькой девчонкой, привыкла так и прекрасно знаю, как это не легко — с утра до вечера всегда находиться вместе с другим, пускай кроме того родным тебе человеком.

Но Сумирэ была страно талантливой — я и не ожидала. К тому же она с радостью взяла на себя целую кучу различных дел: брала билеты, заказывала гостиницы, договаривалась о стоимостях, вела запись затрат, отыскивала популярные местные рестораны, куда стоило пойти… Все это делала Сумирэ. Она достаточно без шуток улучшила собственный итальянский, но основное — ее здоровый интерес ко всему.

Так как она практически фонтанировала от любопытства. Если бы я отправилась в эту поездку одна, вряд ли когда-нибудь взяла бы тот опыт — в отношении самых различных вещей, — что купила благодаря Сумирэ. Это стало для меня откровением: выясняется, вместе с кем-то возможно так страно прекрасно.

Возможно, между нами, отечественными душами все-таки существует какая-то особенная сообщение.

— Я прекрасно не забываю отечественную первую встречу — тогда мы практически сначала заговорили о “спутнике”. Она говорила об одном писателе — из битников, а я по неточности назвала его “спутником”. Мы засмеялись, и какое-то напряжение, что постоянно бывает при первой встрече с незнакомым человеком, тут же улетучилось.

Кстати, вы понимаете, что такое “спутник” по-русски?

По-английски — “travelling companion”. “Тот, кто сопровождает в пути, попутчик”. Я тут сравнительно не так давно листала словарь и случайно определила. Какое необычное совпадение, в случае если вдуматься. Неясно лишь, из-за чего русские выбрали для

собственного космического корабля такое необыкновенное наименование? Так как это всего лишь несчастный кусок металла, все крутится, крутится себе один-одинешенек около Почвы — и больше ничего…

Мюу замолчала, пара секунд думала о чем-то собственном, после этого продолжила.

— Ну вот так и вышло, что дальше, в Бургундию мы отправились также совместно. Я виделась со собственными ветхими привычными, занималась переговорами, а Сумирэ — потому, что французский у нее нулевой — тем временем забрала напрокат машину и каталась по окрестностям отечественной деревни. В одном городе она случайно познакомилась с пожилой состоятельной испанкой, они разговорились по-испански о том о сем и сразу же прочно подружились.

Эта женщина познакомила Сумирэ с одним британцем, что остановился в той же гостинице, что и она. Ему за пятьдесят, он что-то в том месте пишет, прекрасный, элегантный джентльмен с изысканными манерами. Похоже, гей, потому, что постоянно появлялся в сопровождении собственного секретаря, что, вероятнее, и был его “бой-френдом”.

Я также с ними познакомилась, и как-то мы дружно пошли покушать. Весьма приятные люди, мы разговорились, нашли нескольких неспециализированных привычных и по большому счету весьма сблизились, почувствовали друг к другу громадную обоюдную симпатию.

И вот британец данный внес предложение нам: “А понимаете, у меня в Греции имеется мелкий дом на острове. В случае если желаете, имеете возможность в том месте пожить”. В большинстве случаев он проводил в том месте только месяц, неизменно летом, но в текущем году из-за работы отправиться у него не получалось. “Для дома лучше, в то время, когда в нем живут.

И позже, в случае если никто не приезжает, люди, каковые должны присматривать за хозяйством, начинают трудиться спустя рукава. Исходя из этого в один раз весьма хотелось, в случае если лишь это вам не в тягость, дабы вы им воспользовались. В смысле — моим домом”.

И Мюу окинула взором помещение.

— Я путешествовала по Греции один раз — еще студенткой. Сумасшедший круиз на корабле, в то время, когда все время переплываешь с острова на остров. И однако я влюбилась в эту страну — сходу, всем сердцем. Исходя из этого пожить в домике на греческом острове, причем какое количество душе угодно, показалось мне весьма заманчивым.

Сумирэ, очевидно, также загорелась отправиться.

Потому, что мы планировали жить в частном доме, я внесла предложение заплатить — хоть что-нибудь, наподобие арендной платы, но британец совсем отказался: “Аренда — не мой бизнес, я этим не занимаюсь”. Какое-то время мы спорили, пока, в итоге, не договорились, что я в качестве благодарности отправлю ему в Лондон ящик красного вина.

Жизнь на острове была похожа на сон. Я наконец — в кои-то веки! — имела возможность наслаждаться чистым отдыхом, выбросив из головы само понятие “распорядок дня”. Выяснилось, сообщение на острове — вы уже понимаете, какая, исходя из этого ни тебе телефонов, ни факсов, ни интернетов, все это тут просто не работает.

Сперва у меня еще были мысли, что в случае если мы не возвратимся к себе, как планировали, в Токио, возможно, начнут тревожиться, но когда нога моя ступила на остров, мне все это стало совсем безразлично. “А, хорошо”, — сообщила я себе.

Мы поднимались рано утром, кидали в сумки полотенца, бутылку воды, крем от солнца и шли на пляж по ту сторону горы. Дух захватывает, до чего же в том месте красиво! Песчаный берег ослепительно белый, без мельчайших оттенков, волн практически не бывает. Действительно, он в весьма неудобном месте, так что людей в том месте неизменно мало, а в первой половине дня — и подавно: покажутся две-три фигуры, и все. На этом пляже и мужчины, и дамы совсем нормально купаются обнажёнными.

И мы также стали так делать.

Потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство — плавать утром таким, как появился, в то время, когда море спокойное, и вода в нем отстоялась до прозрачной глубокой синевы. Словно бы попадаешь в совсем другой мир.

В то время, когда мы уставали плавать, то падали на песок и загорали. Сначала было как-то неудобно лежать рядом обнажёнными, но, в то время, когда привыкаешь, обращать на это внимание. Точно само место владеет какой-то особенной энергией, и она так на тебя действует.

Мы мазали друг другу поясницы кремом, дабы не сгореть, валялись под солнцем, просматривали книжки, спали либо же вели нескончаемые беседы.

И я считала, что свобода, оказывается, — это легко умиротворение и покой.

Мы возвращались отечественной горной тропой с пляжа, дома принимали душ, готовили себе какой-нибудь нехитрый ланч и спускались в город — по той самой лестнице, которую вы уже понимаете. В портовом кафе мы выпивали чай, брали газеты на британском и просматривали их. Позже входили в магазин за какой-то едой, возвращались и дома усаживались на веранде любой со своей книжкой либо же слушали музыку в гостиной — так и коротали время до вечера.

Время от времени Сумирэ уходила в собственную помещение и что-то, по всей видимости, придумывала: я слышала, как она стучит по клавишам ноутбука. Вечерами мы довольно часто ходили в порт — наблюдать, как прибывает паром. Нам нравилось брать себе что-нибудь холодное, выпивать и глазеть на пассажиров, сходящих на берег.

— Мне казалось, что я на краю земли, сижу себе негромко и нормально, и никто меня не видит. Словно бы тут существуем лишь мы — я и Сумирэ. И возможно ни о чем втором не думать. Я осознала, что не желаю уезжать из этого.

Никуда. Желаю, дабы так длилось неизменно.

Но, само собой разумеется, так не бывает — это я прекрасно осознавала. Жизнь тут — только мимолетная фантазия, непременно действительность опять вцепится в нас, и мы должны будем возвратиться в собственный прошлый мир. Так как так?

Пока же этого не случилось, я решила, по крайней мере, не забивать себе голову всякими мыслями, а просто наслаждаться каждым днем жизни — вдоволь, сколько душе угодно. И я в действительности приобретала тут от судьбы такое настоящее, такое подлинное наслаждение… Само собой разумеется, в последние четыре дня все изменилось.

На четвертый сутки таковой жизни на острове Мюу с Сумирэ утром, как неизменно, сходили на пляж, выкупались голышом в море, позже возвратились к себе и опять ушли — в порт. В том месте в кафе их определил и весьма сердечно приветствовал один официант (еще бы не определить — Мюу постоянно оставляла щедрые чаевые). Он кроме того выдал что-то похожее на комплимент их красоте.

Сумирэ приобрела в киоске газету на британском, которая издавалась в Афинах.

То был единственный источник информации о внешнем мире. Просматривать газеты входило в обязанности Сумирэ. Она смотрела за валютными направлениями, просматривала вслух Мюу, на ходу переводя серьёзные либо занимательные статьи.

В тот сутки Сумирэ в газете нашла и прочла заметку о семидесятилетней даме, которую съели домашние коты. Это произошло в одном городе рядом от Афин. За одиннадцать лет до собственной смерти эта дама утратила мужа, коммерсанта, а позже негромко жила одна в двухэтажном доме вместе с несколькими котами, каковые и были ее единственными приятелями.

Но в один раз с ней произошёл сердечный приступ, она упала лицом вниз в постель и умерла. какое количество времени прошло с момента, в то время, когда эту даму хватил приступ, перед тем, как она погибла, — неясно. Но так или иначе, душа ее, пройдя, как водится, все необходимые стадии, навеки покинула тело — собственную ветхую обитель, собственного спутника, с кем совместно шагала по судьбе семьдесят лет.

У дамы не было родных либо друзей, каковые бы заходили к ней систематично, исходя из этого тело нашли лишь спустя семь дней. Дверь была закрыта, на окнах — решетки, и по окончании смерти хозяйки коты не могли выйти наружу. Еды в доме не осталось.

Быть может, что-то и было в холодильнике, но коты, к сожалению, не додумались его открыть.

Не в силах терпеть ужасный голод, коты принялись пожирать тело покойной хозяйки.

Сумирэ переводила эту заметку порциями, медлено отпивая кофе из маленькой чашки. Пара небольших пчел деловито копошились в лужице клубничного джема, оставшейся на столе по окончании прошлого визитёра, смакуя по капельке сладкую жидкость. Мюу наблюдала на море поверх солнечных очков и пристально слушала Сумирэ.

— И что было дальше? — задала вопрос она.

— Это все, — ответила Сумирэ, сложила таблоид и кинула на стол. — Больше — ни строки.

— А с этими котами, с ними-то что стало?

— М-м… — Сумирэ, скривив губы, задумалась. — Газеты везде однообразные. Ни при каких обстоятельствах не пишут о том. что вправду желаешь определить.

Пчелы, как будто бы почувствовав что-то, внезапно сорвались все разом в небо, церемониально позудели в том месте крылышками, разнося собственный жужжание на всю окрестность, выписали в воздухе вираж и опять возвратились на стол. По окончании чего с прошлой жадностью принялись лакомиться джемом.

— Весьма интересно, какая будущее у этих котов. — сообщила Сумирэ. Она оттянула вперед ворот собственной футболки, которая была ей громадна, и расправила на ней складки. На Сумирэ были шорты и майка, надетые на обнажённое тело — Мюу случайно выяснила, что на острове Сумирэ ходит без нижнего белья. — Кто знает, может, их казнили: так как эти коты познали вкус людской мяса, и, если бы остались и дальше разгуливать на свободе, имели возможность бы превратиться в котов-людоедов.

Либо же, напротив, им сообщили: “Вы, юноши, и без того столько всего натерпелись”, и признали котов невиновными.

— А ты бы как поступила на месте главы горадминистрации этого города либо начальника полиции?

Сумирэ ненадолго задумалась.

— Ну, к примеру, послала бы их куда-нибудь в трудовую колонию для принудительного возвращения на путь подлинный. Дабы сделать из них вегетарианцев.

— Хорошая мысль. — Мюу засмеялась. Позже сняла солнечные очки и повернулась к Сумирэ. — Мне это напомнило первую лекцию по католичеству, которую я услышала в школе . Не помню, говорила я тебе либо нет о том, что шесть лет получала образование весьма строгой католической школе для девочек.

Сперва, в младших классах, я ходила в простую районную школу, а позже перешла в эту. Ну так вот, чуть закончилась праздничная церемония приема новых учеников, другими словами нас, как показалась некая выдающаяся монахиня, собрала всех нас в аудитории и поведала, что представляет собой католическая мораль. Она была француженкой, но по-японски сказала совсем вольно.

Думаю, эта пожилая монахиня тогда большое количество о чем говорила, но я запомнила и до сих пор не могу забыть одно место в ее лекции — о необитаемом острове и коте.

— Весьма интересно, — сообщила Сумирэ.

— “Судно потерпело крушение, и тебя выкинуло на необитаемый остров. В спасательную шлюпку удалось сесть только тебе и еще одному коту. Вас носило по волнам в открытом море, пока, наконец, не прибило к необитаемому острову, на котором одни скалы и нет ничего, похожего на пишу. Источников с питьевой водой — также.

В лодке есть немного галет и воды: одному человеку возможно кое-как протянуть дней десять”.

Что-то в этом роде, приблизительно так она сказала.

На этом месте монахиня обвела нас всех взором и прекрасно поставленным голосом, что было слышно в самых дальних уголках аудитории, сообщила следующее: “Закройте глаза и попытайтесь представить себе такую картину. Вы вместе с котом были на необитаемом острове. Одинокий остров, затерянный в море, и нет никаких шансов, что за десять дней кто-нибудь придет на помощь.

В то время, когда кончится вода и еда, вы, вероятнее, погибнете. Как вы поступите? Сообщите, что кот страдает с вами на равных, и станете делиться с ним теми крохами еды, что у вас имеется?” Монахиня замолчала и опять взглянуть на нас. После этого продолжила: “Нет. Это неточность. И вернее, если вы не станете делиться едой с котом.

Из-за чего?

По причине того, что вы — добропорядочные существа, избранные Всевышним, а коты — нет. Так что эти галеты вы должны съесть сами, в одиночку”, — весьма без шуток сообщила монахиня.

Сперва я сделала вывод, что это, должно быть, шутка. А дальше — раз! — и последует радостная ударная фраза, в которой заключена соль всего смешного рассказа. Но ничего аналогичного не раздалось.

Монолог монахини медлено перетек к таким вопросам, как общечеловеческие ценности и достоинство личности, а я так и зависла в полном удивлении на том же месте, где меня покинули, — с котом на необитаемом острове.

Неясно, что за жёсткая необходимость вынудила ее сказать с детьми, только-только поступившими в эту школу, как раз о таких вещах? Я до сих пор не могу этого осознать.

Сумирэ без шуток задумалась.

— Другими словами получается, что в итоге возможно съесть и кота?

— Ну не знаю. До этого отечественная монахиня как-то не договорилась.

— Вы католичка? Мюу покачала головой.

— Нет. Легко эта школа случайно была рядом с нашим домом, вот меня в том направлении и отдали. Да, еще форма в ней была прекрасная.

Я была в том месте единственной не-японкой.

— Вам не очень приятно об этом вспоминать?

— О чем? Что я кореянка?

— Да.

Мюу опять покачала головой.

— Моя школа была весьма либеральной. Правила твёрдые, это действительно, а среди монахинь попадались необычные, чудаковатые личности, но сама по себе воздух была весьма прогрессивной, и никакой дискриминации. Нет, ничего нехорошего я не ощущала.

У меня появилось пара хороших подруг, да и по большому счету мне нравилось в школе, как-то было весело. Само собой разумеется, всякие неприятные истории в жизни также случались, и неоднократно, но позднее, в то время, когда я выросла, стала независимой. Не смотря на то, что, в случае если сказать о проблемах, то у кого их не бывает?

Лишь у каждого — собственные.

— Я слышала, в Корее едят котов. Это правда?

— Я также слышала. Но среди моих привычных таких людей нет.

Полдень, и на площади было всего пара человек. Самое жаркое время суток. Все островитяне укрылись в прохладных зданиях, многие погрузились в полуденный сон.

В случае если какие-то необычные личности в данный час и выползали на улицу, то, вероятнее, — чужестранцы.

В центре площади стоял монумент Храбрецу. Данный человек призывал к общенациональному восстанию в Греции, поднял народ на борьбу с турецкими армиями, оккупировавшими остров, но его схватили и приговорили к смертной казни. На портовой площади турки поставили прекрасно заостренный кол, подели несчастного Храбреца догола и посадили сверху. Кол медлительно вонзился в задний проход и под тяжестью тела начал двигаться дальше, пробивая внутренности.

В итоге, острие вышло через рот.

Человек погиб не сходу — прошло какое-то время, пока он не отмучился совсем. Говорили, что монумент стоит на том самом месте, где был кол. Возможно, в начале это была красивая медная статуя, она создавала сильное впечатление на людей, но свежий морской ветер, пыль, помет чаек, да и само время сделали собственный неминуемо разрушительное дело.

Сейчас кроме того черты лица Храбреца возможно было разобрать с большим трудом. Обитатели острова не обращали никакого внимания на эту жалкую запущенную статую, да и сама она смотрелась так, словно бы ей глубоко плевать на целый данный мир, что бы с ним ни случилось.

— У меня с котами также имеется одна необычная история, — нежданно отыскала в памяти Сумирэ. — В то время, когда я получала образование младшей школе — где-то классе во втором, — у меня был красивый пестрый котенок, трехцветный. Тогда ему было, возможно, полгодика. в один раз вечером я сидела на открытой веранде и просматривала, а мой котенок, как ненормальный, носился около громадной сосны во дворе.

Коты так довольно часто делают. Никого нет, ничего не происходит, как внезапно вдруг они принимаются шипеть, выгибают пояснице дугой и прыгают вверх-вниз, пугают кого-то со ужасной силой — шерсть дыбом, хвост трубой.

Кот в собственном ошалелом состоянии кроме того не подмечал, что я пристально за ним замечаю. Зрелище было такими странным, что я кроме того отложила книгу и наблюдала на кошачьи кульбиты, уже не отрываясь. А кот продолжал собственные одинокие игрища.

И чем продолжительнее он резвился, тем меньше все это было похожим игру и смотрелось уж как-то весьма без шуток. Как будто бы какой-то не добрый дух в него вселился, в этого кота.

Сумирэ отпила воды из стакана и почесала ухо.

— Я наблюдала, наблюдала, пока в итоге не стало страшно. Я внезапно поразмыслила, что кот, возможно, видит какую-то фигуру, то, от чего его начинает жадно колотить, как свирепого, а я это что-то не вижу. Мало спустя он начал носиться около дерева — круг за кругом.

В ужасном темпе, совсем как тигры из детской книжки с картинами, каковые превратились в масло. Некое время кот наматывал круги около дерева, а позже мгновенно рванул по стволу на вершину. Я взглянула вверх: кошачья мордочка еле показывалась где-то высоко в просвете между ветвями.

Я стала звучно кликать его с веранды по имени. Но, наверное, кот меня не слышал.

Солнце скоро село, подул прохладный ветер — простой для финиша осени. Я сидела на веранде и ожидала, в то время, когда кот слезет с дерева. Это был весьма дружелюбный кот, и мне казалось, что в случае если я буду тут и ожидать, он обязательно спустится вниз.

Но он все не спускался. Кроме того мяуканья — да и то не было слышно.

Медлено темнело. Мне стало страшно, и я отправилась в дом посоветоваться с родными. Все мне сообщили: “Да не переживай ты.

Не так долго осталось ждать возвратится”.

Но кот так и не возвратился.

— Не возвратился? — задала вопрос Мюу.

— Да. Он провалился сквозь землю. Как дым.

Все говорили, что кот, должно быть, ночью слез с дерева и отправился гулять себе куда-то. Не смотря на то, что часто бывает, что коты забираются в панике на высокие деревья, и влезть-то они влезают, а вот спуститься — уже никак. Вниз наблюдают — страшно. “Если бы кот еще был на дереве, — говорили мне, — он кричал бы на всю округу. Все бы знали, где он”.

Но я думала в противном случае.

Мне казалось, что кот уцепился за ветку всеми четырьмя и трясется от страха — так, что кроме того мяукнуть не в силах. И исходя из этого, возвращаясь из школы, я садилась на веранде, наблюдала, задрав голову, на вершину сосны и звучно кликала его. Без ответа. Где-то семь дней прошла, и у меня пропала любая надежда.

Я весьма обожала этого котенка. Так безрадосно — легко нереально.

В то время, когда я наблюдаю на сосну, у меня любой раз перед глазами мой бедный котенок: мертвый висит высоко над почвой, все так же вцепившись в ветку, жёсткий окоченевший комочек. Никуда он не убежал, не сумел, высох в том месте от голода и погиб. Сумирэ подняла голову и взглянуть на Мюу.

— Затем котов у меня больше не было. Я и по сей день их обожаю. Но понимаете… тогда я решила для себя, что в моей жизни будет один-единственный кот — тот несчастный котенок, что залез на сосну и уже не возвратился.

Забыть его и полюбить другого — нет, я бы не смогла.

— Вот о чем мы говорили в тот сутки, пока сидели в кафе, — сообщила Мюу. — Любой вспоминал что-то собственный — самый простой, безобидный разговор. Так мне казалось сперва. Но позднее у меня появилось чувство, что все, о чем мы говорили тогда, — не просто так, во всем заложен некоторый суть.

Не смотря на то, что, может, я через чур много обо всем этом думала и просто перемудрила.

Сообщив это, Мюу отвернулась от меня и взглянуть в окно.

— Возможно я задам вам один вопрос? Простите, что прерываю, но уже давно меня очень сильно тревожит одна вещь, — сообщил я. — Вы заявили, что Сумирэ без вести пропала на этом острове, провалилась сквозь землю “как дым”. Вы как раз так выразились.

Четыре дня назад. И вы заявили об этом в полицию. Так?