Глава 1. что в имени тебе моем?

© Публикуемые материалы являются достоянием Русской культуры, по какой причине никто не владеет в отношении них персональными авторскими правами. При присвоения себе в установленном законом порядке авторских прав юридическим либо физическим лицом, совершивший это столкнется с воздаянием за воровство, выражающемся в неприятной “мистике”, выходящей за пределы юриспруденции.

Однако, любой желающий имеет полное право, исходя из характерного ему понимания публичной пользы, копировать и тиражировать, а также с коммерческими целями, настоящие материалы полностью либо фрагментарно всеми дешёвыми ему средствами. Применяющий настоящие материалы в собственной деятельности, при фрагментарном их цитировании, или же при ссылках на них, принимает на себя персональную ответственность, и при порождения им смыслового контекста, извращающего суть настоящих материалов, как целостности, он имеет шансы столкнуться с “мистическим”, внеюридическим воздаянием.

Печатается по изданию: «Бронзовый Наездник — это вам не бронзовый змий», СпБ, 1998г.

Оглавление

Введение—————————————————————— 3

ПРЕДИСЛОВИЕ……………………………………………………………………………………………………………… 10

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ……………………………………………………………………………………………………………… 16

Глава 1. Что в имени тебе моем?——————————- 16

Глава 2. Беспокойства различных размышлений———————— 25

Глава 3. Я устрою себе …—————————————— 30

Глава 4. “остров” и Злые “волны небольшой”——————- 33

Глава 5. Львы сторожевые————————————— 38

Глава 6. “Я осознать тебя желаю …”——————————- 46

Отступление № 1————————————————— 46

Отступление № 2————————————————— 50

Отступление № 3————————————————— 53

Глава 7. Либо во сне он это видит?—————————— 56

ЧАСТЬ ВТОРАЯ………………………………………………………………………………………………………………. 60

Глава 1. “Другая” и “новая” вода——————————— 60

Глава 2. Свобода исчезновения———————————— 69

Глава 3. Багряницей уже прикрыто было зло————— 81

Глава 4. Тайна “графа Хвостова”—————————— 89

Глава 5. Ни зверь, ни человек …———————————- 91

Глава 6. Спаслись и скоты и люди …————————- 102

Глава 7. Свежо предание …————————————- 109

ЗАКЛЮЧЕНИЕ—————————————————— 116

Введение

Имеется ли сюжет в известной поэме А.С.Пушкина “Бронзовый Наездник”? В случае если и имеется, то с позиций обыденного сознания он укладывается в пара строчков:

«Небольшой петербургский государственный служащий по имени Евгений поздним осенним вечером приходит к себе и перед сном выбирает калейдоскоп собственных бессвязных мыслей. Во сне ему видится вышедшая из берегов Нева и он сам, “на звере мраморном верхом”. Непогода стихает, вода сходит, но видение, явившееся во сне, преследует Евгения в течение продолжительного времени. Пробуя возвратиться в собственный прошлое, он ищет “ветхий домик” Параши, не находит его и сходит с ума, по окончании чего ему думается, что его преследует конная статуя Петра I. В финале — смерть храбреца на безымянном “острове малом”.»

Ну и что тут занимательного? Где закрученный сюжет? И однако вот уже полтора столетия интерес к поэме не ослабевает.

Неужто лишь из-за необычности ритмики? Нет, все исследователи поэмы и любознательные читатели отмечают ее загадочность и ищут в ней скрытого смысла.

Из-за чего? Да по причине того, что его нет на уровне, так именуемого, сюжета; он закрыт определенной совокупностью знаков, то ли созданной самим Пушкиным, то ли данной ему Более чем.

Чтобы выяснить эту совокупность мы должны возвратиться в Старую Грецию, в VI век до н.э. и задаться вопросом: Из-за чего никого ни при каких обстоятельствах не шокировала символичность басен Эзопа, фригийского раба, в то время, когда тот говорил истории Льва и взаимоотношений Волка, либо Льва и Осла? Да вследствие того что человек с незапамятных времен привык принимать историю взаимоотношений животных, как иносказание о жизни людей.

Такова весьма старая традиция, либо как сейчас принято сказать — “устойчивые стереотипы восприятия окружающей действительности”. “Классическая басенная символика содействует уяснению, вернее узнаванию «характеров» персонажей-зверей читателем. Еще В.Тредиаковский[1] увидел, что баснописец изображает «чувствительное подобие простоты и тихости в Агнце; дружбы и верности во Псе; наоборот того, наглости, кражи, жестокости в Волке, во Льве, в Тигре… Этот имеется немой язык, что все народы разумеют”.[2]

В случае если же разглядывать басню, как один из самых древних литературных жанров[3], то нечайно появляется вопрос, из-за чего никто из так называемых «специалистов»-пушкинистов не обратил внимания на одно необычное событие: Пушкин, пробуя собственный талант во всех литературных жанрах (рассказ, повесть, роман, поэма, пьеса, эпиграмма) не написал ни одной басни? Либо все-таки написал, но как-то в противном случае?

Дабы верно ответить на данный вопрос направляться не забывать, что Пушкин ни при каких обстоятельствах никого не копировал; он был новатором, но не столько самих литературных жанров, сколько их содержания. Новизна же содержания, в отличие от новизны формы, не так кидается в глаза; дабы ее оценить требуется умение видеть “общий ход вещей”. Она практически неуловима, но любой по-своему ее чувствует через совокупность знаков, которая формируется автором бессознательно в ходе самого творчества.

Мастерство по большому счету символично. Но одни живописцы через собственную совокупность знаков (вероятно кроме того этого не осознавая) «поднимают человека с колен», другие — опускают, время от времени кроме того на четвереньки. Чтобы выяснить о чем идет обращение, нужно сделать маленький экскурс в область людской психики, в особенности в те ее области, каковые принято вычислять «само собой разумеющимися», либо, иначе говоря о которых не принято сказать в кругах опытных психологов.

Психика человека — многокомпонентная совокупность. И одинаковые компоненты в психике различных людей смогут не только достигать различной степени развитости, но смогут быть и разным образом взаимосвязаны между собой, образуя как следует разные структуры управления информационными потоками. В зависимости от архитектуры структуры психики, она оказывается талантливой поддерживать один образ мыслей и его высказывающее поведение индивида, и не может поддерживать другие, с нею не совместимые.

Само собой разумеется, людей на Земле уже около 6 миллиардов, и психике каждого индивида характерна уникальность — неповторимое своеобразие. Однако всё это разнообразие поддается в полной мере определённой классификации. Пушкин, повидимому, какое-то представление об данной классификации имел еще в начале прошлого века.

Сущность затронутого нами вопроса о психологической подоплеке культуры пребывает в том, что поведение особи биологического вида, именуемого сейчас Человек Разумный, подчас безо всяких к тому оснований в поведении большинства представителей этого вида, строится на базе сотрудничества:

врожденных безусловных рефлексов и инстинктов,
бездумно-автоматической отработки привычек и освоенных навыков поведения в обстановках-раздражителях,
разумной выработки собственного поведения на базе памятной и снова поступающей информации,
интуиции, выходящей за границы инстинктивного и разумного, советы которой потом смогут быть осознаны разумом.

Не смотря на то, что в психике всех людей всё это так или иначе присутствует, но у различных людей эти компоненты по-различному взаимосвязаны и взаимодействуют между собой. В зависимости от того, как все эти компоненты иерархически организованы в психике индивида, возможно сказать о строе психики каждого из них. Возможно распознать следующие главные типы строя психики индивидов:

животный стройпсихики, в случае если поведение индивида подчинено инстинктам — независимо от степени его отесанности культурой, в которой обнажённые инстинкты прячутся под разными оболочками, предоставляемыми цивилизацией, порабощая разум и интуицию (т.е. теоретически вероятна, не смотря на то, что исторически и не состоится, цивилизация идеально телесно человекообразных и говорящих, но однако мартышек — по существу их психологической организации);
строй психики зомби-биоробота, в случае если в поведении индивида над инстинктами господствуют бездумные привычки и культурно обусловленные комплексы как классические, так и нововведенные, подавляющие их волю, свободомыслие, интуицию, и яркое чувство Божьего промысла по совести;
строй психики демона, в случае если индивид осознанно либо бессознательно упивается собственной силой воли, подчиненными воле индивидуальной разумностью и возможностями, вышедшими, согласно его точке зрения, из под диктата инстинктов и культурно обусловленных программ поведения.

Но и это еще не всё. Индивидам, образующим его подмножества и общество, характерно порождать коллективную психологическую деятельность и эта коллективная психологическая деятельность возможно в общем-то всего двух видов:

в одном случае к неточностям идеальным одним индивидом статистически преобладает добавление неточностей, совершаемых вторыми. Ком множества их неточностей растет и угнетает общество до тех пор до тех пор пока оно не сгинет под их гнетом, или же до тех пор пока оно не начнет порождать коллективную психологическую деятельность второго вида;
во втором случае преобладает другая статистика, в которой неточности, идеальные одним индивидом, устраняются и компенсируются вторыми, но наряду с этим любой заботится о том, дабы самому выполнять меньшее количество неточностей, дабы не быть обузой вторых необходимостью устранения их последствий.

Но помимо этого индивиды смогут различаться и по взаимоотношениям их личной психики с порождаемой ими коллективной. Наряду с этим индивид:

или подневолен коллективной психологической деятельности и тогда это — стадность кроме того в том случае, если в данной психологической эгрегориальной стадности имеется вожак, жестокий правитель над стадом — сам часть стада, подневольная стадности;
или он вольный соучастник коллективной психологической деятельности (однако и наряду с этим по отношению к одной стадности он, быть может, выступает в качестве пастуха, будучи не свободным в каком-то другом качестве). Кроме этого направляться иметь в виду, что и «стадность», и «коллективная свобода», в зависимости от характера информационных процессов в них, смогут порождать как «лавину ошибок и бедствий», так и некое точное функционирование коллектива в целом.

Это указывает, что все успехи культуры как духовной, так и материальной, все практические навыки и теоретические знания (теоретически формализованные и неформализованные), освоенные индивидом, — лишь приданное к его строю психики.

Иными словами, человеческое преимущество выражается не в образовании, навыках и знаниях, а в определённом строе психики. То же касается и обществ: общество людей характеризуется не достижениями его культуры в области науки, техники, магии, а определенной организацией личной и коллективной психики.

Из этого, состоявшимися людьми являются те, чей разум в их жизненном развитии опирается на врождённые рефлексы и инстинкты, кто прислушивается к интуитивным прозрениям, различая в интуиции вообщеБожье водительство, наваждения сатанизма, проявления активности коллективной психики общества и собственной свободной волей сооружает собственный поведение в ладу с Божьим промыслом, не порождая в обществе коллективную психику типа разрастающаяся лавина неточностей.

Не осознавая всего этого, многие индивиды в течении всей собственной судьбы пребывают при одном каком-то строе их психики, но многие другие в течении судьбы изменяют строй собственной психики необратимо и много раз; кроме этого бессчётны и те, чей строй психики много раз, но обратимо изменяется кроме того в течении одного дня, в противном случае дабы в течение их жизни.

Вся эта многовариантность организации психики тех, кому Более чем разрешено быть людьми в предопределённом Всевышним смысле этого слова, — объективная данность на каждом этапе исторического развития, которую возможно разглядеть еще более подробно, чем это сделано в настоящей работе.

И как раз с позиций признания данной объективной данности возможно заявить, что публичный прогресс выражается в вытеснении в обществе одних типов организации психики вторыми. Соответственно этому человечество может продвигаться:

в направлении скотства при статистическом преобладании животного строя психики, в то время, когда человекообразных цивилизованных мартышек будут пасти биороботы, запрограммированные культурой, при господстве над теми и другими демонических личностей;
в направлении биороботизации, в то время, когда скотство будет беспощадно подавляться, а над массой биороботов будут, как и в первом варианте господствовать демонические личности;
в направлении человечности, в которой скотство, биороботизация и демонизм будут поставлены в состояние неосуществимости осуществления.

Мы не можем сообщить определенно как все это осознавали Эзоп, Лафонтен, Крылов и другие узнаваемые баснописцы; возможно только высказать предположение, что, подмечая сходственность черт характера отдельных животных и людей, они всего лишь фиксировали (вероятнее неосознанно) на уровне второго смыслового последовательности басни присутствие животного строя психики у человека. И традиционно все культурные (в смысле принадлежности к толпо-”элитарной” культуре) люди принимали творчество баснописцев, как искреннее рвение искоренить человеческие пороки.

Но вряд ли кто из их читателей и создателей басен вспоминал над тем, что сами животные непорочны: какими их создал Всевышний, такими и уходят они в мир другой. Другими словами от рождения и до смерти они — неизменно полноценные бараны, волки и быки. По причине того, что они лишены свободы выбора и свободы воли и нет в том их вины.

Другое дело человек: он награжден от Всевышнего разумом, итуицией, свободой воли; но не каждый появившийся человеком состоялся при собственной жизни в качестве человека.

Так, одни, благодаря воспитанию, уже на стадии детства преодолевают в собственном строе психики кое-какие черты животных, другие — в пору зрелости, а многие до самой смерти не поймут, что животный строй психики господствует в их поведении.

Второй, не меньше серьёзный вопрос: как басни, высмеивающие пороки от природы непорочных животных, вправду имели возможность содействовать человеку в преодолении им животного строя психики? В случае если делать выводы об этом по достижениям культуры самые развитых государств Запада, то возможно прийти к печальному выводу: животный строй психики как и раньше господствует в том месте как в личностном замысле, так на уровне коллективного бессознательного.

Обстоятельство для того чтобы положения в том, что все мастерство Запада полностью пронизано иронией, сатирой, юмором. Еще Томас Манн, один из столпов современной западной культуры, сказал, что “мир спасет ирония”.

Но в конечном итоге дело обстоит так, что осмеянный порок всего лишь перестает быть ужасным и не осознается в качестве настоящей опасности, соответственно и в какой-то мере сохраняет собственную привлекательность. Достаточно отыскать в памяти с каким упоением Запад смеялся над его планами и образами Гитлера, создаваемых гением сатиры и юмора первой половины ХХ века Чарли Чаплиным.

Данный комик много сделал для подготовки общественности Запада ко Второй мировой и, по всей видимости, не просто так благодарные режиссеры этого ужасного глобального спектакля поставили ему памтник в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Придет время и, в полной мере возможно, подобные монументы будут поставлены Райкину, Альтову, другим гениям и Жванецкому юмора времен “холодной войны”: они кроме этого хорошо поработали «на победу», о которой до сих пор с упоением говорят заправилы Запада.

Отечественные юмористы всем своим поведением кроме этого демонстрируют окружающим животный строй психики в повседневной судьбе, по причине того, что о втором — человечном — не имеют кроме того представления. Баснописцам прошлого запрещено все это ставить в вину, потому, что они жили и творили в пределах толпо-”элитарной” логики социального поведения, которая господствовала в обществе до середины ХХ века.

Чтобы выяснить, как это сказалось на самом ходе творчества, нужно отыскать в памяти, что басня, как устный вид творчества, показалась в весьма далекие времена, по крайней мере не позднее чем времена рабовладельческого строя. Рабовладельцы вычисляли рабов «говорящими животными»; рабы же, по собственному защищая собственный человеческое преимущество, придумывали истории, в которых их хозяева кроме этого выводились в качестве животных.

История говорит о том, как Эзоп, собирая на рынке эти шедевры устного творчества, говорил их в кругу ближайших друзей собственного хозяина-рабовладельца и те с наслаждением над ними смеялись. Иначе говоря желали этого либо нет их рассказчики и сочинители басен, но все они в какой-то мере содействовали закреплению в психике человека животного строя психики.

Современным юмористам этого делать непозволительно — они живут впериод времени, в то время, когда в обществе деятельно формируется другая, другая толпо-”элитарной”, логика социального поведения, проявления которой в далеком будущем интуитивно чувствовал А.С.Пушкин. По собственному он также великий баснописец, но уже нового времени, новой логики социального поведения.

Как новый Эзоп будущей эры, он интуитивно подмечал сходственные черты характера людей и отдельных социальных явлений и мы можем определить их благодаря созданной им совокупности знаков. Из этого загадочность а также некая мистичность многих его бессмертных творений.

Возможно заявить, что “Эзоп с его вареным языком” разрешал только выделить присутствие животного строя психики в поведении человека, но не создавал ориентиров человечного строя психики. И не вследствие того что не желал — для этого в толпо-”элитарной” логике социального поведения еще не было условий. Пушкин, как символический ответ русского народа на петровские реформы, явившись в Российской Федерации за столетие до начала процесса смены логики социального поведения, живым эзоповским языком собственной музы формировал в коллективном сознательном и бессознательном ориентиры человечного строя психики.

Человек — существо публичное. Индивидуализм, эгоизм, какими бы философскими построениями, претендующими на то, дабы слыть “монументами здравой мысли”[4] они не прикрывались, остаются в людской культуре финиша ХХ века всего лишь проявлениями животного строя психики. Пушкин, по всей видимости, имел об этом представление еще в начале ХIХ века:“Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе?

Предрассудок этот, утвержденный демократической завистью некоторых философов, помогает лишь к распространению низкого эгоизма”[5]. Этим кратким замечанием Пушкин предвосхищает все обилие многословных объяснений официальной пушкинистики обстоятельств непонимания Западом как любви России к Пушкину, так и приверженности ее народов к духу коллективизма, общинности.

Русский интеллигенция, зараженная с петровских времен духом либерализма (что — всего лишь эргономичное наименование эгоизма), не внемлет живому языку русского Эзопа и ей непонятен суть ключей иносказания, данного в 22-х октавном предисловии к «Домику в Коломне».

Язык мой — неприятель мой: все ему доступно,

Он обо всем болтать себе привык.

Фригийский раб, на рынке забрав язык,

Сварил его (у господина Копа

Коптят его). Эзоп его позже

Принес на стол… Снова, для чего Эзопа

Я вплел, с его вареным языком,

В мои стихи?

Мастер умолчаний, Пушкин в последней ХХII октаве предисловия, назвав язык Эзопа «вареным», через совокупность противопоставлений, позволяет понять читателю о том, что существует еще и язык живой, которому, в отличие от языка мертвого — вареного, «все доступно». ХХII октава предисловия поэмы самая тяжёлая и для поэта, и для читателя.

Для поэта вследствие того что в восемь строчков нужно было упаковать громадный количество информации исторического и мировоззренческого характера, не опустившись наряду с этим до назидательного тона. Без умолчаний и системы оглашений сделать этого было нереально; наряду с этим нужно было дабы умолчания и оглашения не подавляли содержательно друг друга. Для будущего читателя вся трудность — в раскрытии символики и иносказаний данной через совокупность умолчаний и оглашений.

Что вся прочла Европа,

Нет потребности снова разговаривать о том!

Насилу-то, рифмач я безрассудный,

Отделался от этот октавы тяжёлой!

И все-таки одну басню-притчу Пушкин написал, во второй половине 20-ых годов XIX века, за год перед тем, как им был создан «Домик в Коломне». В ней вы не отыщете, как в баснях И.А. Крылова, истории взаимоотношений животных, в ней действуют люди, но как раз через эту басню-притчу можно понять, что означает видеть “общий ход вещей” и как страшен узкий профессионализм.

Сапожник

Картину раз высматривал сапожник

И в обуви неточность указал;

Забрав в тот же час кисть, исправился художниик.

Вот, подбочась, сапожник продолжал:

«Мне думается, лицо мало криво…

А эта грудь не через чур ли нага?..»

Тут Апелесс прервал нетерпеливо:

«Делай выводы, друг, не более чем сапога!»

Имеется у меня друг на примете!

Не ведаю, в каком бы он предмете

Был знатоком, хоть строг он на словах;

Но линия его несет делать выводы о свете:

Попытайся он делать выводы о сапогах!

“Провидение не алгебра. Ум человеческий, в простонародном выражении не пророк, а угадчик. Он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие догадки, обычно подтверждаемые временем.

Но нереально ему предвидеть случая — замечательного, мгновенного орудия Провидения”. Этими словами Пушкин завершил замысел третьей критической статьи к “Истории русского народа” Н. Полевого, которая была написана в Болдино в октябре 1830 г. в ходе работы над “Домиком в Коломне”. В приведенном фрагменте свойство «видеть общий ход вещей» — основное в умении руководить социальными процессами.

Интересовали ли Пушкина социальные процессы? Само собой разумеется, в противном случае в двадцать пять лет не показался бы “Борис Годунов”, а в тридцать — “Скупой рыцарь”. Да и статьи, письма поэта говорят о круге вопросов, каковые его интересовали. Имела возможность ли осознать неприятности, каковые его тревожили, современная ему элита?

Нет, он умер не осознанный, кроме того по окончании того, как Николай I, император России дал ему самую высокую оценку — умнейший супруг России.

Уже тогда публичному точке зрения навязывался стереотип Пушкина-человека, интересы которого не выходили за рамки заинтересованностей людей его круга (вино, карты, дамы) и марающего занятные вирши от стремления и скуки быть уникальным. Но и сейчас вся официальная пушкинистика бьется в истерике, когда сталкивается с другой точкой зрения, в соответствии с которой Пушкин — глубочайший филосф-мыслитель, достигший совершенства не только в мастерстве владения словом (этого никто из “пушки