Волшебная повесть для детей «черная курица, или подземные жители» антония погорельского 1 страница

Приложение к билету № 2

Люля В.В. Бианки

-Прежде почвы вовсе не было, — говорит хант-зверолов.- Лишь одно море было. птицы и Звери жили на воде и детей выводили на воде. И это было весьма некомфортно.

Вот раз собрались птицы и звери со всех финишей моря, устроили собрание. Главой выбрали громадного-громадного Кита. И начали думать, как беде оказать помощь.

Продолжительно спорили, шумели, наконец постанови: дотянуться со морского дна щепотку почвы и сделать из нее громадные острова. И тогда на земле жить, и детей выводить на земле.

Прекрасно придумали. А как почвы дотянуться со дна, не знают. Море-то так как глубокое, не донырнешь до дна. Стали птицы и звери рыб просить:

— Принесите нам, рыбы, щепоточку почвы со дна.

— А вам для чего? — задают вопросы рыбы..

— Острова делать

— Нет, — говорят рыбы, — не дадим вам почвы острова делать. Нам без островов лучше жить: плыви куда желаешь.

Стали птицы и звери Кита просить:

— Ты из нас самый сильный и громадный зверь. Ты глава отечественный. Понатужься — нырни на дно.

Собрание требует — нельзя отказываться.

Собрал Кит воздуху, ударил хвостом по воде — нырнул. Пошли по морю волны, закачались на них птицы и звери.

Ожидают-пождут — нет Кита. Лишь громадные пузыри из воды выскакивают да с треском лопаются. И волны улеглись.

Внезапно забурлила вода, всколыхнулось море — выбросило Кита высоко в атмосферу. Упал Кит назад в воду, выпустил из ноздрей две струи.

— Нет, — говорит, — не дотянуться мне до дна. Весьма уж я толстый, не пускает меня вода.

Загрустили птицы и звери: уж в случае если Кит неимеетвозможности дотянуться, кто же дотянется?

Собрались все в круг, молчат, горюют.

Внезапно выплывает в середину круга востроносенькая птица. Давайте, — говорит, — я попытаюсь. Возможно, я донырну до дна.

Взглянули птицы и звери: да так как это Люля-нырец! Ростом с малую точку. На головке рожки из перьев торчат.

Зашумели, рассердились птицы и звери:

— Ты, Люля, смеешься над нами! Кита-гиганта море, как щепку, выкиуло. А уж тебя-то, слабенькую, разом расплющит.

— А возможно, и ничего, — говорит Люля. — Попытаюсь.

И как сидела на воде, так и ушла под воду: лишь голову опустила – и нет Люли. Кроме того ряби на волнах не осталось.

Ожидают-пождут птицы и звери — нет Люли. И море нормально, лишь белые пузырики из воды выскакивают и лопаются тихо.

Внезапно на том месте, где Люля нырнула, снова она сидит. А в то время, когда вынырнула — никто и не увидел.

Сидит, дышит не легко.

Зашумели, захохотали птицы и звери:

— Где тебе, Люля, до дна дотянуться! Маленькая ты, слабенькая ты, а с Китом тягаться желаешь.

А Люля молчит.

Отдышалась, отдохнула — снова под воду ушла.

Ожидают-пождут птицы и звери, наблюдают на воду – нет Люли. И море покойно, лишь розовые пузырики из воды выскакивают, лопаются тихо.

Внезапно на том месте, где Люля нырнула, снова она сидит. А в то время, когда вынырнула — никто и не увидел.

Сидит, не легко дышит. И глаза у нее розовые стали, и на клюве розовый от крови пузырик. Зашумели птицы и звери: жалко им стало мелкую Люлю.

— Достаточно, говорят, — ты для нас попыталась. Отдыхай сейчас. Все равно не дотянуться почвы со морского дна.

А Люля молчит.

Отдышалась, отдохнула — снова под воду ушла.

Ожидают-пождут птицы и звери, наблюдают на воду — нет Люли. И море нормально. Лишь красные пузырики из воды выскакивают, лопаются тихо.

Зашептали птицы и звери:

— Красные пузырики пошли это кровь Люлина. Раздавило море Люлю. Не видно нам больше Люли.

Внезапно видят: глубоко в воде, под тем местом, где Люля сидела, что-то чёрное мелькает, приближается. Ближе, ближе, — и всплыла наверх Люля ножками кверху. Подхватили ее птицы и звери, перевернули, посадили на воду ножками вниз и видят: сидит Люля, еле дышит.

Глаза у нее красной кровью налились, на клюве — красный кровяной пузырик, а в клюве — щепотка почвы со дна морского.

Были рады птицы и звери, забрали у Люли щепотку почвы и сделали громадные острова.

А маленькой Люле за то, что почву дотянулась со морского дна, постановили дать приз: пускай в память об этом подвиге окончательно останутся у Люли глаза и клюв прекрасного красного цвета.

На этом собрание и кончилось. И помчались животные, помчались птицы дробить между собой почву. А Люля осталась сидеть, где она сидела: она не имела возможности еще отдышаться.

птицы и Звери разобрали всю почву, до последнего клочка. Для Люли — то и не осталось места.

Вот и живет она на воде так же, как и прежде.

Придет пора детей выводить — соберет камыш да ветки, что с берега в воду упали, устроит себе плотик плавучий. На нем и выводит детей.

Так и плавает всю жизнь по воде.

А глаза и клюв у Люли — это правильно — и до наших дней красные остались.

Приложение к билету №3

Прочтите«Сказочную повесть Антония Погорельского «Тёмная курица, либо Подземные обитатели», обоснуйте композиции сказки и особенности поэтики, пользуясь замыслом для анализа:

задания и Вопросы для анализа сказочной повести Антония Погорельского «Тёмная курица, либо Подземные обитатели»:

1. Какое место занимает творчество А.Погорельского в истории русской литературы первой трети XIX века?

2. Каковы обстоятельства обращения писателя к созданию произведений для юношества и детей?

3. В каком времени и пространстве разворачивается сюжет произведения? Какими художественными средствами задаются эти художественные характеристики?

4. Отыщите в сказочной повести образы, создающие бытовой мир. Как они характеризуют жизнь Алеши?

5. Отыщите в повести описание приготовлений преподавателя к встрече ответственного гостя. С чьей точки зрения (автора либо храбрецов) оно дается? Какое значение это имеет для понимания того, что потом случилось с Алешей?

6. Каким в произведении предстает настоящий, бытовой мир? С чьей точки зрения он дан?

7. Понаблюдайте за поведением Алеши в сцене с кухаркой, чуть не изловившей Чернушку, и в последующей сцене в дортуаре (спальне). особенности восприятия характера и Какие черты мальчика мира ребенком тут раскрываются? Что переживает и о чем думает Алеша?

Какими видятся истоки детской мечты его читателю и автору произведения?

8. Перечитайте видения Алеши. Чем чудесный мир отличается от настоящего?

9. Проследите путь Чернушки и Алеши на протяжении первого и второго путешествий в подземное царство. Какую роль в них делает любой из персонажей? Где тут настоящее, а где фантастическое?

события и Какие предметы показались храбрецу-мальчику самыми серьёзными?

Из-за чего?

10. Как в «Тёмной курице…» создается образ прекрасного?

11. Чьи точки зрения представлены в сказочной повести? Выясните сущность каждой позиции.

12. Выясните внешние и глубинные обстоятельства поступков Алеши. Что в произведении помогло вам это сделать? Отыщите примеры проявления фольклорной и письменной эпической традиции.

Какую роль они играются?

13. Характеризуйте средства фактически языковой ясности в повести Погорельского: особенности синтаксиса, тропы, синонимические последовательности, применяемые аллегории и символы, устойчивые обороты речи.

14. Какую роль средства фактически языковой ясности играются в произведении? Какие конкретно из них дают представление об личном, авторском стиле самого Погорельского, а какие конкретно — об изюминках языка литературной сказки 20 — 30-х годов XIX века?

15. Обрисуйте, что случилось с Алешей по окончании получения чудесного дара. Как в этом фрагменте повести проявляется педагогическая направленность произведения?

16. Продемонстрируйте, как в «Тёмной курице» отражается процесс созревания детской души.

17. Обратитесь к эпилогу повести. Что изменилось, а что осталось неизменным во взаимоотношениях храбрецов? К какому выводу побуждает создатель собственного читателя?

Чудесная повесть для детей «Тёмная курица, либо Подземные обитатели» Антония Погорельского

Лет сорок тому назад… в Санкт-Петербурге на Васильевском острову, в Первой линии жил-был содержатель мужского пансиона, что еще и до сих пор, возможно, у большинства остался в свежей памяти, не смотря на то, что дом, где пансион тот помещался, в далеком прошлом уже уступил место второму, нисколько не похожему на прошлый. В то время Санкт-Петербург отечественный: уже славился в целой Европе собственной красотою, не смотря на то, что и на большом растоянии еще не был таким, каков сейчас.

Тогда на проспектах Васильевского острова не было радостных тенистых аллей: древесные подмостки, довольно часто из гнилых досок сколоченные, заступали место нынешних красивых тротуаров. Исаакиевский мост, узкий в то время и неровный, совсем другой воображал вид, нежели как сейчас; да и самая площадь Исаакиевская вовсе не такова была.

Тогда монумент Петра Великого от Исаакиевской церкви отделен был канавою; Адмиралтейство не было обсажено деревьями; манеж Конногвардейский не украшал площади красивым нынешним фасадом — одним словом, Санкт-Петербург тогдашний не то был, что теперешний. Города перед людьми имеют, кстати, то преимущество, что они время от времени с летами становятся прекраснее… Но, не о том сейчас идет дело.

В второй раз и при втором случае я, возможно, поболтаю с вами пространнее о переменах, случившихся в Санкт-Петербурге в течение моего века, — сейчас же обратимся снова к пансиону, что лет сорок тому назад был на Васильевском острову, в первой линии.

Дом, которого сейчас — как уже вам сказывал — вы не отыщете, был о двух этажах, крытый голландскими черепицами. Крыльцо, по которому в него входили, было древесное и выдавалось на улицу… Из сеней достаточно крутая лестница вела в верхнее жилье, складывавшееся из восьми либо девяти помещений, в которых с одной стороны жил содержатель пансиона, а с другой были классы.

Дортуары, либо спальные помещения детей, пребывали в нижнем этаже, по правую сторону сеней, а по левую жили две старухи, голландки, из которой каждой было более ста лет и каковые собственными глазами видали Петра Великого а также с ним говаривали…

В числе тридцати либо сорока детей, обучавшихся в том пансионе, был один мальчик, по имени
Алёша, которому тогда было не более девяти либо десяти лет. Родители его, жившие далеко-далеко от Санкт-Петербурга, года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион и возвратились к себе,
заплатив преподавателю условленную плату за пара лет вперед. Алеша был мальчик умненький, миленький, обучался прекрасно, и все его обожали и ласкали. Но, не обращая внимания на то, ему довольно часто скучно бывало в
пансионе, а время от времени кроме того и безрадостно. Особливо сперва он никак не имел возможности приучиться к мысли, что он разлучен
с родными собственными. Но позже мало-помалу он начал привыкать к собственному положению, и бывали кроме того
60 секунд, в то время, когда, играясь с товарищами, он считал, что в пансионе значительно радостнее, нежели в родительском
доме. По большому счету дни учения для него проходили не так долго осталось ждать и приятно; но в то время, когда наставала суббота и все товарищи его торопились к себе к родным, тогда Алеша горько ощущал собственный одиночество. По праздникам и воскресеньям он целый сутки оставался один, и тогда единственным утешением его было чтение книг, каковые преподаватель разрешал ему брать из маленькой собственной библиотеки.

Преподаватель был родом немец, а в то время в германской литературе господствовала мода на рыцарские романы и на чудесные повести, — и библиотека, которою пользовался отечественный Алеша, большею частию складывалась из книг этого рода.

Итак, Алеша, будучи еще в десятилетнем возрасте, знал уже наизусть деяния славнейших рыцарей, по крайней мере так, как они обрисованы были в романах. Любимым его занятием в долгие зимние вечера, по воскресеньям и вторым торжественным дням, было в мыслях переноситься в древние, в далеком прошлом прошедшие столетия… Особливо в свободное время, в то время, когда он бывал разлучен на долгое время со собственными товарищами, в то время, когда довольно часто целые дни просиживал в уединении, юное воображение его бродило по рыцарским замкам, по ужасным развалинам либо по чёрным, дремучим лесам.

Я забыл сообщить вам, что к дому этому принадлежал достаточно пространный двор, отделенный от переулка древесным забором из барочных досок. Ворота и калитка, кои вели в переулок, всегда были закрыты, и потому Алеше ни при каких обстоятельствах не получалось побывать в этом переулке, что очень сильно возбуждал его любопытство. Всегда, в то время, когда разрешали ему в часы отдыха играть на дворе, первое перемещение его было — подбегать к забору.

Тут он становился на цыпочки и внимательно наблюдал в круглые дырочки, которыми усеян был забор. Алеша не знал, что дырочки эти происходили от древесных гвоздей, которыми прежде сколочены были барки, и ему казалось, что какая-нибудь хорошая волшебница специально для него провертела эти дырочки.

Он всё ожидал, что когда-нибудь эта волшебница явится в переулке и через дырочку подаст ему игрушку, либо талисман, либо письмецо от папеньки либо маменьки, от которых не получал он в далеком прошлом уже никакого известия. Но, к крайнему его сожалению, не являлся никто кроме того похожий на волшебницу.

Второе занятие Алеши было в том, чтобы кормить курочек, каковые жили около забора в специально для них выстроенном домике и весь день игрались и бегали на дворе. Алеша весьма кратко с ними познакомился, всех знал по имени, разнимал их драки, а забияк наказывал тем, что время от времени пара дней сряду не давал им ничего от крошек, каковые неизменно по окончании ужина и обеда он собирал со скатерти. Между курами он особенно обожал одну тёмную хохлатую, названную Чернушкою.

Чернушка была к нему нежнее вторых; она кроме того время от времени разрешала себя гладить, и потому Алеша лучшие кусочки приносил ей. Она была нрава негромкого; редко прохаживалась с другими и, казалось, обожала Алешу более, нежели подруг собственных.

в один раз (это было на протяжении зимних вакаций — сутки был красивый и неординарно теплый, не более трех либо четырех градусов мороза) Алеше разрешили поиграть на дворе. В тот сутки жена и учитель его в громадных были хлопотах. Они давали обед директору училищ, и еще незадолго до, с утра до позднего вечера, везде в доме мыли полы, вытирали пыль и вощили красного дерева комоды и столы.

Сам преподаватель ездил закупать провизию для стола: белую архангельскую телятину, киевское варенье и огромный окорок. Алеша также по мере сил содействовал приготовлениям: его вынудили из белой бумаги вырезывать прекрасную сетку на окорок и украшать бумажною резьбою специально приобретённые шесть восковых свечей. В назначенный сутки рано поутру явился парикмахер и продемонстрировал собственный мастерство над буклями, тупеем и долгой косой преподавателя.

Позже принялся за мужу его, напомадил и напудрил у ней шиньон и локоны и взгромоздил на ее голове целую оранжерею различных цветов, между которыми блистали искусным образом помещенные два бриллиантовые кольца, когда-то подаренные ее мужу родителями учеников. По окончании головного убора накинула она на себя ветхий, изношенный салоп и отправилась хлопотать по хозяйству, замечая притом строго, чтобы как-нибудь не испортилась прическа; и для того сама она не входила в кухню, а давала приказания собственные кухарке, стоя в дверях. В нужных же случаях отправляла туда мужа собственного, у которого прическа не так была высока.

В продолжении всех этих забот Алешу отечественного совсем забыли, и он тем воспользовался, чтобы на просторе играть на дворе. По обыкновению собственному он подошел сперва к дощатому забору и продолжительно наблюдал в дырочку; но и в данный сутки никто практически не проходил по переулку, и он со вздохом обратился к любезным своим курочкам. Опоздал он присесть на бревно и только что начал манить их к себе, как внезапно заметил подле себя кухарку с громадным ножом.

Алеше ни при каких обстоятельствах не нравилась эта кухарка — сердитая и бранчливая. Но с того времени, как он увидел, что она-то и была обстоятельством, что от времени до времени уменьшалось число его курочек, он еще менее стал ее обожать. В то время, когда же в один раз нечаянно заметил он в кухне одного хорошенького, весьма любимого им петушка, повешенного за ноги с перерезанным горлом, то возымел он к ней отвращение и ужас.

Встретившись с ней сейчас с ножом, он в тот же час додумался, это что может значить, и, ощущая с горестию, что он не в силах оказать помощь своим приятелям, быстро встал и побежал на большом растоянии прочь.

— Алеша, Алеша, помоги мне поймать курицу! — кричала кухарка. Но Алеша принялся бежать еще пуще, спрятался у забора за курятником и сам не подмечал, как слезки одна за другою выкатывались из его глаз и упадали на землю.

Довольно продолжительное время стоял он у курятника, и сердце в нем очень сильно билось, в это же время как кухарка бегала по двору—то манила курочек: «Цып, цып, цып!», то бранила их.

Внезапно сердце у Алеши еще посильнее забилось: ему послышался голос любимой его Чернушки! Она кудахтала самым отчаянным образом, и ему показалось, что она кричит:

Кудах, кудах, кудуху!

Алеша, спаси Чернуху!

Кудуху, кудуху,

Чернуху, Чернуху!

Алеша никак не имел возможности долее оставаться на своем месте. Он, звучно всхлипывая, побежал к кухарке и ринулся к ней на шею в ту самую 60 секунд, как она поймала уже Чернушку за крыло.

— Любезная, дорогая Чернушка! — вскричал он, обливаясь слезами, — прошу вас, не прикоснись мою чернуху! Алеша так нежданно ринулся на шею к кухарке, что она потеряла из рук Чернушку, которая, воспользовавшись этим, от страха взлетела на кровлю сарая и, в том месте кудахтала .

Но Алеше сейчас слышалось, словно бы она дразнит кухарку и кричит:

Кудах, кудах, кудах!

Не поймала ты Чернуху!

Кудах, кудах,

Чернуху, Чернуху!

В это же время кухарка вне себя была от досады и желала бежать к преподавателю, но Алеша не допустил ее. Он прицепился к полам ее платья и без того умильно начал просить, что она остановилась. — Душенька, Чернушка! — сказал он,— ты такая хорошенькая, чистенькая, добренькая… Прошу вас, покинь мою Чернушку!

Вот взгляни, что я тебе подарю, если ты будешь хороша!

Алеша вынул из кармана империал, составлявший всё его имение, что берег он пуще глаза собственного, по причине того, что это был презент хорошей его бабушки… Кухарка посмотрела на золотую монету, окинула взглядом окна дома, чтобы удостовериться, что никто их не видит, и протянула руку за империалом. Алеше весьма, весьма жаль было империала, но он отыскал в памяти о Чернушке — и с твердостью дал драгоценный презент.

Так, Чернушка спасена была от ожесточённой и неминуемой смерти.

Только лишь кухарка удалилась в дом, Чернушка слетела с кровли и подбежала к Алеше. Она как словно бы знала, что он ее избавитель: кружилась около него, рукоплескала крыльями и кудахтала радостным голосом. Всё утро она ходила за ним по двору, как собачка, и казалось, словно бы желает что-то сообщить ему, да неимеетвозможности.

По крайней мере, он никак не имел возможности разобрать ее кудахтанья.

Часа за два перед обедом начали планировать гости. Алешу позвали наверх, надели на него рубаху с батистовыми манжетами и круглым воротником с небольшими складками, белые шароварцы и широкий шелковый светло синий кушак. Долгие русые волосы, висевшие у него практически до пояса, хорошенько расчесали, поделили на две ровные части и переложили наперед по обе стороны груди.

Так наряжали тогда детей.

Позже обучили, как он обязан шаркнуть ногой, в то время, когда войдет в помещение директор, и что обязан отвечать, в случае если будут сделаны ему какие-нибудь вопросы.

В второе время Алеша был бы весьма рад приезду директора, которого в далеком прошлом хотелось ему видеть, по причине того, что, если судить по почтению, с каким отзывались о нем учительша и учитель, он воображал, что это должен быть какой-нибудь известный рыцарь в блестящих латах и в шлеме с громадными перьями. Но на тот раз любопытство это уступило место мысли, только тогда его занимавшей: о тёмной курице. Ему всё представлялось, как кухарка за нею бегала с ножом и как Чернушка кудахтала различными голосами.

Притом ему весьма обидно было, что не имел возможности он разобрать, что она ему сообщить желала, и его так и тянуло к курятнику… Но делать было нечего: надлежало ждать, пока кончится обед!

Наконец приехал директор. Приезд его возвестила учительша, в далеком прошлом уже сидевшая у окна, внимательно смотря в ту сторону, откуда его ожидали.

Все пришло в перемещение: преподаватель стремглав ринулся из дверей, чтобы встретить его внизу, у крыльца; гости поднялись с мест собственных, а также Алеша на 60 секунд забыл о собственной курочке и подошел к окну, чтобы взглянуть, как рыцарь будет слезать с ретивого коня. Но ему не удалось встретиться с ним, потому что он успел уже войти в дом. У крыльца же вместо ретивого коня находились обычные извозчичьи сани. Алеша весьма этому удивился! «Если бы я был рыцарь, — поразмыслил он,— то ни при каких обстоятельствах бы не ездил на извозчике, а неизменно верхом!»

В это же время отворили настежь все двери, и учительша начала приседать в ожидании столь почтенного гостя, что скоро позже показался. Вначале не было возможности видеть его за толстою учительшею, находившейся в самых дверях; но, в то время, когда она, окончив долгое приветствие собственный, присела ниже обычного, Алеша, к крайнему удивлению, из-за нее заметил… не шлем пернатый, но легко мелкую лысую головку, набело распудренную, единственным украшением которой, как по окончании увидел Алеша, был мелкий пучок! В то время, когда вошел он в гостиную, Алеша еще более удивился, заметив, что, не обращая внимания на несложный серый фрак, бывший на директоре вместо блестящих лат, все обращались с ним неординарно почтительно.

Сколь, но ж, ни казалось всё это необычным Алеше, сколь в второе время он бы ни был обрадован неординарным убранством стола, но в данный сутки он не обращал громадного на то внимания. У него в головке всё бродило утреннее происшествие с Чернушкою. Подали десерт: разнообразные варенья, яблоки, бергамоты, финики, грецкие орехи и винные ягоды; но в этот самый момент он ни на одно мгновение постоянно помышляло собственной курочке.

И только что поднялись из-за стола, как он с трепещущим от надежды и страха сердцем подошел к преподавателю и задал вопрос, возможно ли идти поиграть на дворе. — Отправьтесь, — отвечал преподаватель, — лишь недолго в том месте будьте: уж не так долго осталось ждать сделается мрачно.

Алеша быстро надел собственную красную бекешу на беличьем меху и зеленую бархатную шапочку с собольим околышком и побежал к забору. В то время, когда он в том направлении прибыл, курочки начали уже планировать на ночлег и, сонные, не весьма были рады принесенным крошкам. Одна Чернушка, казалось, не ощущала охоты ко сну: она радостно к нему подбежала, захлопала крыльями и снова начала кудахтать.

Алеша продолжительно с нею игрался; наконец, в то время, когда сделалось мрачно и настала пора идти к себе, он сам затворил курятник, удостоверившись наперёд, что любезная его курочка уселась на шесте. В то время, когда он выходил из курятника, ему показалось, что глаза у Чернушки светятся в темноте, как звездочки, и что она тихо ему говорит:

— Алеша, Алеша! Останься со мною! Алеша возвратился в дом и целый вечер просидел один в классных помещениях, в это же время как на другой половине часу до одиннадцатого пробыли гости.

Прежде, нежели они разъехались, Алеша отправился в нижний этаж, в спальню, разделся, лег в постель и потушил пламя.

Продолжительно не имел возможности он заснуть. Наконец сон его преодолел, и он только что успел во сне разговориться с Чернушкой, как, к сожалению, пробужден был шумом разъезжающихся гостей.

Мало погодя преподаватель, провожавший директора со свечою, вошел к нему в помещение, взглянул, всё ли в порядке, и вышел вон, замкнув дверь ключом.

Ночь была месячная, и через ставни, неплотно затворявшиеся, упадал в помещение бледный луч луны. Алеша лежал с открытыми глазами и продолжительно слушал, как в верхнем жилье, над его головою, ходили по помещениям и приводили в порядок столы и стулья.

Наконец всё утихло… Он посмотрел на находившуюся подле него кровать, мало освещенную месячным сиянием, и увидел, что белая простыня, висящая практически до полу, легко шевелилась. Он внимательнее начал всматриваться… ему послышалось, как словно что-то под кроватью царапается, — и мало погодя показалось, что кто-то негромким голосом кличет его:

— Алеша, Алеша!

Алеша испугался… Он один был в помещении, и ему в тот же час пришло на идея, что под кроватью должен быть преступник. Но позже, рассудив, что преступник не называл бы его по имени, он пара ободрился, не смотря на то, что сердце в нем дрожало.

Он мало приподнялся в кровати и еще яснее заметил, что простыня шевелится… еще вразумительнее услышал, что кто-то говорит:

— Алеша, Алеша!

Внезапно белая простыня приподнялась, и из-под нее вышла… тёмная курица!

—Ах! Это ты, Чернушка!—нечайно вскричал Алеша.—Как ты зашла ко мне?

Чернушка захлопала крыльями, взлетела к нему в постель и сообщила людской голосом:

— Это я, Алеша! Ты не опасаешься меня, не правда ли?

— Для чего я тебя буду опасаться? — отвечал он. — Я тебя обожаю; лишь для меня необычно, что ты так прекрасно говоришь: я совсем не знал, что ты сказать можешь!

— Если ты меня не опасаешься, — продолжала курица, — так поди за мною. Наряжайся скорее!

— Какая ты, Чернушка, забавная! — сообщил Алеша,—как мне возможно одеться в темноте? Я платья собственного сейчас не сыщу; я и тебя насилу вижу! Попытаюсь этому оказать помощь, — сообщила курочка.

Тут она закудахтала необычным голосом, и внезапно откуда вы взялись мелкие свечки в серебряных шандалах, не больше как с Алешин мелкий пальчик. Шандалы эти оказались на полу, на стульях, на окнах, кроме того на рукомойнике, и в помещении сделалось так светло, так светло, как словно бы днем.

Алеша начал наряжаться, а курочка подавала ему платье, и так он скоро совсем был одет.

В то время, когда Алеша готовься , Чернушка снова закудахтала, и все свечи провалились сквозь землю.

— Иди за мною! — сообщила она ему.

И он смело последовал за нею. Из глаз ее выходили как словно бы лучи, каковые освещали всё около них, не смотря на то, что не так ярко, как мелкие свечки. Они прошли через переднюю…

— Дверь закрыта ключом,— сообщил Алеша.

Но курочка ему не отвечала: она хлопнула крыльями, и дверь сама собою отворилась… Позже, пройдя через сени, обратились они к помещениям, где жили столетние старухи голландки. Алеша ни при каких обстоятельствах у них не бывал, но слыхал, что помещения у них убраны по-древнему, что у одной из них громадный серый попугай, а у второй серая кошка, весьма умная, которая может прыгать через обруч и подавать лапку.

Ему в далеком прошлом хотелось всё это видеть, и потому он весьма был рад, в то время, когда курочка снова хлопнула крыльями и дверь в покои старух отворилась.

Алеша в первой комнате заметил всякого рода древнюю мебель: резные стулья, кресла, комоды и столы. Громадная лежанка была из голландских изразцов, на которых нарисованы были синей муравой звери и люди, Алеша желал было остановиться, чтобы разглядеть мебель, а особливо фигуры на лежанке, но Чернушка ему не разрешила.

Они вошли во тут и — вторую комнату-то Алеша был рад! В красивой золотой клетке сидел громадной серый попугай с красным хвостом. Алеша в тот же час желал подбежать к нему.

Чернушка снова его не допустила.

— Не трогай тут ничего,— сообщила она. — Берегись разбудить старух!

Тут лишь Алеша увидел, что подле попугая стояла кровать с белыми кисейными занавесками, через каковые он имел возможность различить старуху, лежащую с закрытыми глазами: она показалась ему как словно бы восковая. В другом углу стояла такая же совершенно верно кровать, где дремала вторая старуха, а подле нее сидела серая кошка и умывалась передними лапами. Проходя мимо нее, Алеша не имел возможности утерпеть, чтобы не попросить у ней лапки…

Внезапно она звучно замяукала, попугай нахохлился и начал звучно кричать: «Дуррак! дуррак!».

В то самое время видно было через кисейные занавески, что старухи приподнялись в кровати. Чернушка быстро удалилась, Алеша побежал за нею, дверь за ними очень сильно захлопнулась… и еще долго слышно было, как попугай кричал:

«Дуррак! дуррак!»

— Как тебе не стыдно! — сообщила Чернушка, в то время, когда они удалились от помещений старух. — Ты, правильно, разбудил рыцарей…

— Каких рыцарей? — задал вопрос Алеша.

Ты заметишь, — отвечала курочка. — Не опасайся, но ж, ничего; иди за мною смело.

Они спустились вниз по лестнице, как словно бы в погреб, и продолжительно шли по коридорам и разным переходам, которых прежде Алеша ни при каких обстоятельствах не видывал. Время от времени коридоры эти были так низки и узки, что Алеша принужден был нагибаться. Внезапно вошли они в залу, освещенную тремя громадными хрустальными люстрами.

Зала была без окон, и по обеим сторонам висели на стенах рыцари в блестящих латах, с громадными перьями на шлемах, с щитами и копьями в металлических руках.

Чернушка шла вперед на Алеше и цыпочках приказала следовать за собою тихонько-тихонько.

В конце залы была громадная дверь из яркой желтой меди. Только лишь они подошли к ней, как соскочили со стенку два рыцаря, ударили копьями об щиты и ринулись на тёмную курицу.

Чернушка подняла хохол, распустила крылья… внезапно сделалась громадная-громадная, выше рыцарей, и начала с ними сражаться! Рыцари очень сильно на нее наступали, а она защищалась носом и крыльями. Алеше сделалось страшно, сердце в нем очень сильно затрепетало, и он упал в обморок.

В то время, когда пришел он снова в. себя, солнце через ставни освещало помещение и он лежал в собственной постели: не ви