Командированный как агрегатное состояние

То-то. И не предполагай.

Не смотря на то, что я и опаздывал на самолет, но поспел так вовремя, что, легко подавая водителю пятерку, в мыслях сэкономил ее на муниципальном транспорте… Сутки был неправдоподобно безоблачен, и аэропорт безлюден до ощущения, что неким чрезвычайным декретом, до одного меня еще не дошедшим, начиная от сегодня воздушные сообщения отменены.

И верно. Чего летать-то? Что я в том месте, живу? Либо у меня в том месте родные?

Либо что-нибудь в том месте без меня состояться неимеетвозможности?

Один лишь мой самолет до Уфы сожрет тысячь киллограм семь кислорода. какое количество полянок и ёлок должны, трудясь ежедневно, по грамму собрать эти тонны…

Стоило лишь отменить полеты, как сразу же установилась такая хорошая, наконец летная погода! «Пускай любой живет, где прописан» — как сообщила незаконная свекровь собственному незаконному зятю, выставляя его сундучок на лестницу.

Иду я по безлюдному аэропорту, по которому, как ветер, хлещет солнце, легкость в мыслях неординарная! Потому что оттуда, где я прописан, а также оттуда, где не прописан, я уехал как бы по делу. В частности — взглянуть полуфинал первенства мира в мотогонках по льду.

Без меня, выходит, обойдутся и в том месте, откуда я уехал (раз я уехал), и в том месте, куда я лечу, по причине того, что я не мотоцикл, не стадион, не гонщик а также не судья… Как прекрасно!

В далеком прошлом пора было выдаться такому деньку. Это был один из тех обманчивых дней, что преждевременно обещают нам весну. По-видимому, дабы мы имели возможность ее дождаться, не забыть, и не отчаяться, что она когда-нибудь не редкость. «Денек, думал я, — погодка, бабенка…» «Еньк, аньк…» какое количество преходящей эйфории в этих уменьшительных суффиксах!

Позже слово подрастает до суровости, до тупого безличия, остановки понятия. «Так нужно жить! — думал я. — Солнышко, миленький…» Старые жизненные соки забулькали во мне, как в наконец подключенной батарее отопления.

Да, сколько ни летай, сколько ни кажись себе бывалым человеком, что-то в этом имеется: аэропорт без самолётов и людей, солнце, отсутствие багажа… очереди нет в буфете! — чудо, момент отрыва. Каким прекрасным отбывает командированный — кино! Это позже он станет несчастным, как два шестьдесят в день, — на данный момент он баловень мира: любовник, чемпион, артист!

Страшны такие деньки: набухнут почки, ударят заморозки…

Катится телега из подведомственного учреждения в центральное, из провинциального вытрезвителя в столичное отделение, из треугольника в товарищеский суд. Супруга, дети, не буду!

Заявили посадку. Откуда ни возьмись — отовсюду показался один человек, пересек солнце, сбился в кучку у турникета. Вот их два человека: один из дому в том направлении, победитель, — это я, второй из этого к себе, пораженец, — он.

Он мне показался так: старший учитель, помощник, аспирант с какой-нибудь кафедры неспециализированного дела. Лет за тридцать — под сорок; лицо чуть одутловатое, побелевшее от муниципальный судьбы, но еще желтоватое; очки, практически скрывшие широкость скул, узость глаз; белая рубаха, выбритость, портфель еще новенький, лысинка еще яркая; в руке — каракулевый пирожок… Ездил в Москву, вез двадцать банок башкирского меда, начальнику, жил в отеле, звонил одной привычной… Страшился дежурной по этажу, путался в вертлявых гостиничных дверях, брался рукой за узел галстука, делал шеей туда-сюда — из зеркала смотрело на него не его лицо… Похож, похож!

На кого-то он похож… на данный момент вот стоит у турникета, помаргивает на солнце, наблюдает на девушку в пилотке — это она, примерно, не пришла к нему в отель, — таковой вежливый… Ах, ему меньше удалось в эту поездку, чем он предполагал! Возможно сообщить, ничего не удалось… Судорожно промелькнули в мозгу столбики затрат, где самая верхняя цифра имеется два шестьдесят на пять, — что-то щелкнуло — женщина гордо отделилась от общей ужасной толпы и поплыла перед нами, отдельная, пока мы выдавливались, по одному, в турникете.

Ах, эта женщина! Пилотка всплыла на самый гребень золотой перекиси и еле в том месте держится, меня с ума свела, ах, пиджачок в талию, еще уже, уже, позже, шире-шире, ах, нога-вторая, ход рвет юбку… и поймал взор моего кандидата в науки — он потупился, перетоптался и пропустил меня вперед, молодец таковой!

Я иду по плитам аэропорта — как не стать тут походке более упругой! отрываюсь от почвы… в самом деле мы летим.

Тот, что о н, сидит впереди меня. Его кликают. Он оборачивается, кто окликнул. Лицо в промежуточном состоянии… Внезапно так сходу расправился, как надувная игрушка, кивнул вверх: «А, это вы, Рафик…» И вот уже разговор: «Вхожу в ЦК прямо к нему, прямо в кабинет… так и без того, — говорю, — он мне: „на следующий день же позвоню, дорогой, на следующий день же!“ Рафик сидит как в седле, целый внимание, смеется, совершенно верно угадывая места, где смеяться, кивает: „ЦК, МК, головной университет?

Да, да!

И Факира Султановича видели?“ — „Как не видел! Видел!“ — „И Султана Фонтановича?“ Рафик практически не верит от восхищения, не смотря на то, что как он, иначе, может не верить глубокоуважаемому… Ах, Рафик, Рафик, Рафинад Сахарович, любезный ты мой Рафик… ну, само собой разумеется, видел он Султана Фонтановича, как не видеть… Наблюдаю: самолет чем выше, чем дальше от Москвы — расправляется мой кандидат, и уже еле видно, как кивает он с вершины собственной мелкому, стройному в собственном служебном седле Рафику. „Как не видеть, видел…“ — губой пожует и кивнет.

Прилетит он в Уфу, я так думаю, большим человеком…» Отчизна! Возвращение.

Отворачиваюсь в иллюминатор — в том месте крыло: любой раз вот так, в досаде… В таком положении в самолете, по самому, так сообщить, жанру, по просьбе композиции, как не отыскать в памяти все то, что мне потребуется в последующем повествовании.

Запись третья

Из-за чего- УФА?..

Как произошло так, что Уфа, что именно Уфа — не Москва, не Киев, не мой разлюбимый Ленинград, не кроме того Одесса, а вот эта неизвестная Уфа, промышленный центр, столица Башкирии, увидьте: не столица Мордовии, не столица Татарии, не столица Бурятии Улан-Удэ, не столица Карелии, не столица Дагестана, не столица Кабардино-Балкарии, не тем самым Сыктывкар, столица моей любимой Коми АССР, где я служил счастливо и легкомысленно в строительном батальоне на территории штрафного… — как раз Уфа стала еще и столицей отечественного мотоспорта. Данный мне одесский юмор про Васюки!..

Прошу вас, вот вам Уфа столица мирового мотоспорта. Но отчего же как раз Уфа? Вот о чем я думал, глядя на трепещущее, посверкивающее, такое непрочное самолетное крыло, и не обнаружил ответа.

А я, казалось, уже кое-что знал, Кадыров и Самородов, возможно сообщить, у меня дома бывали. И на ленинградском мототреке я не в противном случае как за загородкой, где тренеры да участники, куда никого из смертных визитёров не пускают… Вот я в том месте стою — видите? — отпрыгиваю в сторону, пропуская участника, кричу ему: «Давай, Боря!» — и чуть не попадаю под самокат великого Гены (увижу в скобках, шепотом, — Кадырова!).

Очень многое уже знал, а из-за чего Уфа, не осознаю. Так быстро приближалась она ко мне за последний год! Неизбежно все-таки, что я в том направлении лечу… И опять возможно содрогнуться при мысли, как все это случилось.

Это я-то, привычный с десятком нарушителей и сотней литераторов порядка, — и внезапно на тебе!..

Кадыров и Самородов — вот кто мои приятели!

Запись четвертая

ФАЛЬШИВЫЙ ПИР

Это я утверждаю с дрожанием в голосе. По причине того, что прошлые мои приятели разочаровали меня, а я — их… Произошло это так.

Я планировал на долгое время уехать из дому и довольно далеко. У меня были причина и мотивы ехать в том направлении. Обстоятельство была посильнее.

Так вот, перед отъездом, как бы подбивая бабки, решил я пригласить одних собственных ветхих привычных: весьма Уж меня расстраивало постепенное и подспудное мое с ними расхождение.

Мы не ссорились, а расходились-таки, когда-то столь дружные и амурные друг к другу. Вот мне и пришла мысль, дабы все как прежде: пригласить, принять со всею любовью… дабы все было так мило, как будто бы мы и не расставались, а потребность видеть друг друга у нас ни при каких обстоятельствах не пропадала…

Пологаю, что тут и вкралась неточность, которая привела меня сперва в Уфу, а позже вот к этому тексту.

Вечер, как я сейчас осознаю, был страшный. И описание его я тут вычеркну…………………………………………………………. и т. д………………………………………………………….. и т. д………………………………………………………….

Так. Вот что направляться учесть раз и окончательно: ни при каких обстоятельствах не нужно поправлять положение — это все равно что устраиваться эргономичнее на эшафоте. Либо повязывать петлю перед зеркалом актуальным узлом (была такая карикатура?).

В эту ночь у меня произошёл жар — 39,5 (0,5 я прибавляю), а за окном первый заморозок. Я разморозил двигатель, а двигатели эти делаются в городе Уфе. 412-й — будь он неладен! — русский «мустанг», отчаяния и бремя тщеславия…

С той 60 секунд меня сильно повело на Уфу.

Начинается рассказ

Не про нас

И не про вас…

Запись пятая

РОМАН «ГАРАНТИЯ»

Возможно было бы, само собой разумеется, тут поведать, как все дальше было с этим двигателем, потому, что я себе тут все разрешаю говорить, что нужно и что не нужно, потому, что совсем не осознаю, что же нужно… О нескончаемых хождениях в Апраксин двор в гарантийную мастерскую (правильный маршрут этих записок: Апраксин двор — Уфа), о неисправимых планах дать кому-нибудь взятку; но крышек головки блока не было и в помине, что и привело меня неспешно к тесному сближению с коллективом, к ресторану «Чайка» и к дружбе с представителем Уфимского моторостроительного завода товарищем Севой Тамойленко.

Вот все-таки имеется приз за все мучения — дружба. Дружба настигает твое отчаяние и перегоняет его. Право, стоило разморозить двигатель, дабы перезнакомиться со всеми этими превосходными людьми! Вот уж вправду, не имей сто рублей… Сто рублей мне стоила крышка, но по рублю за приятеля это недорого.

Если бы владеть талантом и терпением, то вся эта история роман страниц на сто, «Улисс» собственного рода. Да что в том месте «Улисс»?!

Джойсу не под силу написать эпос «Гарантийная мастерская»! Какие конкретно характеры, какие конкретно типы! Что за настоящие страсти кипят у ограды гарантийной мастерской!

Какие конкретно социальные срезы, какие конкретно возможности крутых обобщений об обществе! Да, написать таковой роман — и погибнуть… Так как у нас на данный момент все — сюжет: и один сутки, и семь дней как семь дней, и обмен…

Но не так долго осталось ждать дело делается, да не скоро сказка отражается…

Роман данный покинем до тех пор пока в творческих замыслах…

А я, кроме того в этом маленьком очерке, все еще докатиться не могу до того, что же привело меня в Уфу, человека, как бы принципиально не склонного к неестественным ответам и придуманным темам. Какое все-таки имею я яркое отношение к мотоциклу?

То ли что у меня жила-была машина!

То ли что я разморозил двигатель?

То ли что мысль была сначала порочна — созвать не любящих уже друг друга друзей и устроить групповую оргию фальши?

Но с таковой неумолимой последовательностью в установлении причинных связей возможно дойти до самого факта собственного рождения и заколебаться в необходимости собственного появления на свет…

А такое я имею ко всему отношение, что все это со мной произошло. Я этого не выбирал.

По крайней мере сейчас я живу в полной неуверенности, что через пять мин. ко мне не ввалятся новые искренние мои приятели: чуть пьяные слесаря и чуть трезвые мото-и авто гонщики.

Запись шестая

КВАДРАТНОЕ КОЛЕСО

Что-нибудь куда-нибудь всегда катится… Исходя из этого наименование «Колесо» весьма успешное, не правда ли?

Катится камешек из-под ноги, пара независимо, как бы упорствуя и упираясь, переваливаясь и покачиваясь, но катится! Катишься ты за камешком.

Катится каждое колесо автомобили — и вся она катится, и все автомобили катятся.

И мое колесо все катится по Садовому кольцу, с того времени как я умудрился (хохот и грех!) утратить его среди столичного траффика.

И само Садовое кольцо, я думаю, катится из-под автомобили. Особенно в то время, когда летит по его белой середине заморский гость.

Катится шар по зеленому сукну, пока не попадает в лузу. В случае если же не попадает — снова катится.

Катится яблочко по блюдечку: светло синий моря, голубые горы, леса- зеленые…

Сама Почва катится по собственной орбите. Кто нарисовал совершенный данный эллипс?

Катится все куда-то в ожидании собственной лузы, лунки, ямки, могилки.

С того времени как кто-то, нет уже имени у этого Ползунова либо Кулибина, сообщил: «А катись-ка ты…» — что он имел в виду? — с того времени все в том направлении и катится. Нет имени у автора колеса, к услугам поэтов, желающих иметь имя.

Катится мяч по полю — самая любимая, вразумительная людям игра. Приостановиться в собственном качении, взглянуть, как что-то без них катается. Бразилия — Англия 1:0.

Кроме того плавание — такая независимость от качения! — выяснилось, как узнали дельфины, также качением. И парус — то же колесо, турбинная лопатка.

И скольжение, я думаю, всего лишь неудавшееся качение.

Выкатывается лист из машинки.

Исходя из этого хотя бы — как мне не восхищаться мастерами качения! Какая совершенная условность прикатиться первым к произвольно выбранной кем-то цели. Детская прелесть проведения по земле неровной черты.

Финиш.

Катятся два колеса — и катится целый мотоцикл; к тому же катится он практически по кругу. Вращение в качении — головокружительно. И как мудро абстрактно!

Пускай снобы говорят, что соревнования в качении — тщетны, потому что сами-то снобы не знают, куда катятся всю собственную жизнь, и только присваивают себе целевое осмысленное существование, а сами катятся- и пускай катятся… В направлении, указанном безымянным Ползуновым.

Медлено катится моя жизнь на квадратных колесах, каковые я старательно и своевременно смазываю, дабы не скрипели.

Двадцать пять китайских шаров друг в друге — головокружение, немыслимый волчок…

Как во сне, нарушая тяготения и законы трения, все катится, кружится, скользит, летит, легко пританцовывая: планеты, люди, ракеты — по часовой и по кругу, около себя и кругом кого-то — танец сна, планета танца. Вальс часы.

Катится само время по склону времени же, как круглый будильник.

Шире круг!

Там-там! Там-барам-там-там!

Летка-енка — вас приглашает тан-це-вать!

Все на мототрек!

Запись седьмая

ВИД НА МОТОТРЕК

А нас уже встречают!.. Мой сосед-кандидат спускается По трапу и исчезает в объятиях. Он идет в расступающейся толпе — цветы, руки, приветствия на незнакомом языке — дарит всех светом собственной ухмылки, помахивает каракулевым пирожком… И Рафика — ах, Рафик, Рафик, Рафик, Рафик, Рафик!.. — встречают, кружком мельче, верные и преданные приятели, верящие в его будущее.

Я выпадаю в осадок, спускаюсь один по трапу на совсем безлюдное поле — но на краю его светит мне сдержанная ухмылка до ушей — Сева1 Сева! Приятель мой ситный.

В том месте! В том месте! Там-барам-там-там! — катятся бодрые звуки летки-енки по летному полю.

Мы садимся в машину. Сева за рулем. Р-р-р! — на первой передаче до шестидесяти, р-р-р! — на второй до девяноста, р-р-р! — на третьей до ста тридцати, р-р-р! — на четвертой сто шестьдесят.

Так едет лишь 412-й!

Так мощно трещит лишь он! Он отрывает звуки летки-енки, назойливой, как пластырь, от моих ушей…

…Но точно такая музыка- снова на мототреке. Бодрая, как будто бы нагишом по снегу, она звучит из замерзших репродукторов, воскрешая воспоминания молочно-восковой спелости. Музыка имени Нели Нехорошевой.

Ах, как, рука в руке, скользили мы, бывало, в Парке отдыха и культуры имени китайца Цэ Пэ-као (шутка того времени).

Летки-енки тогда еще не было, но Неля была, и сейчас она танцует летку-енку, в том же катковом стиле, мужественно не стареющая девочка, сохраняющая себя для поездки во Францию вот уже пятнадцать лет.

Каток приходит в голову совсем кстати, по причине того, что гонки по льду происходят именно на нем, в отсутствие конькобежцев, конькобежцы же катаются в отсутствие мотогонщиков.

И верно Гонки — это вам не парное катание по телевизору

ВИД НА МОТОТРЕК СВЕРХУ (ЗИМА)

С птичьего полета мототрек похож на серое гнездо с одним громадным сверкающим яйцом, возможно птицы Рух. Никаких мотоциклов не видно — легко гнездо, мирное и неподвижнее, а из яйца еще не вылупился ужасный цыпленок Но, если вы пролетите низко, до вас уже донесется страшный треск, означающий, по-видимому, что цыпленок проклевывается…

ВИД СБОКУ (ЛЕТО)

Трек находится, в большинстве случаев, на окраине и в восприятии как бы не в собственности городу в той мере, как театр, либо кафе, либо метро… Он отделен, засунут, экзотичен. Поездка на трек исходя из этого в основном мероприятие, чем любой отечественный муниципальный поход. Набег на трек возможно в этом смысле сравнить с рыбалкой, что ли… Мы едем куда-то, в то время, когда едем на трек, едем как за город. Мы ожидаем от трека нечайно чего-то особенного — и он неизменно неожидан…

Вот начались новые районы, вот пригород, и дома все реже, вот одинокий рощица и домишко… Вот опять что-то: пустырь, какие-то сараи, свалка, снова пустырь… И внезапно перед вами трек, необычное сооружение. Но когда вы окунетесь в данный другой, вставной для города мир (это будет уже вид с трибуны), а окунетесь вы неизбежно, взглянув первый же заезд, и позже внезапно оглядитесь около и заметите как бы в обратном порядке пустырь, свалку, сараи, строительство, стайку инвалидных колясок (калеки — мотоболельщики с оттенком профессионализма), жидкий лужок с неизвестной козою, новый жилмассив за рощицей, а в том месте уже угадывается и город с его теснотой и уже как бы далекостью от вас, — тут вас разбудит треск нового заезда, и вам покажется, что все, что видели около, так нужно относится к мототреку, так цельно и художественно с ним связано, словно бы это не мототрек вкраплен чужеродно в окружающий мир, а целый данный мир в собственности мототреку и неуловимо зависит от него… И это уже будет совсем…

ВИД С ТРИБУНЫ (ЗИМА)

Допустим, вы поднялись на трибуны до начала заезда… Около ледяного яйца столпились в ожидании зрители С острого финиша слышен ни с чем не сравнимый треск прогреваемых двигателей — проклевывается заезд. И оттуда доносится сладкий и несравненный запах выхлопных газов. Так пахнет первая электрическая дуга, полученная храбрым экспериментатором из шестого класса посредством карандашных грифелей, под картиной, где Рихмана убивает шаровая молния.

Гоночные мотоциклы ходят на спирту — может, от этого таковой неповторимый запах?.. Беспокойство поднимается в вашей крови, и под музыку из прошлого, из фильма «ЦПКиО» с собою в ключевой роли, данный грифельный запах внезапно смешивается с запахом керосинной либо зеленной лавки, запахом, совсем непохожим, но таинственно возбуждающим нас во время созревания… И мы понимаем, что тревожит нас данный запах гоночных мотоциклов тем, что он в свое время пропущен.

И такая пустота и тишина — под стрельбу невидимых за барьером, в загоне, мотоциклов… Все перетаптываются, посматривают в программки, пускают пар изо рта… Мелкие тёмные судьи деловито перешептываются на своем капитанском мостике… Меж двух столбиков, на льду чернеет «резинка»,[3]аккуратной чертой означая финиш и старт. И мы еще не понимаем до тех пор пока, что такое «резинка», что свидетельствует эта математическая, неумолимая условность…

Внезапно забегали суетливые технари… уперлись и отвалили на сторону барьер… и оттуда, из загона, из хлева, как свирепые быки, вырвались… Что это, коррида?..

О, это была предательская, нарочная, театральная тишина!

ВИД С МОТОЦИКЛА (Зимний период И ЛЕТОМ)

Вид с мотоцикла неописуем. С мотоцикла вы ничего не видите. Круглый мир трека проносится мимо вас в сером, грифельном тумане, вы неподвижны.

Но еще неподвижнее ваше колесо — единственное, что вы видите.

С мотоцикла вы видите колесо. Другое вы чувствуете…

Вид колеса — неописуем.

Вы этого не осознаете.

Запись восьмая

ЧТО СООБЩИЛ МОЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ?

В то время, когда я обучался управлять автомобилем, мой педагог обожал выделить, что всего, чего он добился на свете, он добился сам. Тут возможно лишь подчернуть, что основания для довольства собой может отыскать любой, кто этого захочет. Мой преподаватель особенно бывал доволен собственной удачливостью и хитростью.

Эти два дополняющих друг друга качества выражались, например, в том, что он жил с женой и тремя детьми в одной комнате в громадной коммунальной квартире на первом этаже с окнами, выходившими на ветхий каретник, но помещение эта была самой большой в квартире, с успешными антресолями, на которых дремали две дочки; супруга, трудясь медсестрой в военного госпиталь, была ему неверна, но родила ему третьим сына, в котором возможно было души не чаять, и у свекрови был домик в Лисьем Носу, следовательно, никаких затрат на дачный период он не нес; у него же самого был личный автомобиль, первый выпуск «Москвича», приобретённый в комиссионке, в который он сам вмонтировал новенький мотор, и машина забегала не хуже «Волги», но он не гоняет так уж очень сильно: куда торопиться? — по большому счету, тратиться на машину ему совсем не приходится, потому, что руки и голова у него, слава всевышнему, имеется, но доход на новой работе негуст, что, само собой разумеется, худо, не смотря на то, что и не всякому доверят быть инструктором, как ему, дабы его первый класс не пропадал; вот с гаражом удачно вышло, прямо во дворе у него гараж, в бывшем каретнике — действительно, в то время, когда машина у него появилась, все места в гараже были уже заняты, но на зиму ему разрешают загнать ее к дальней стенке, а летом прямо под окнами стоит, весьма комфортно… В общем, к концу фразы неизбежно начинал он потирать руки от некоего избытка успеха, частично растворенной кроме того в ловкости самой фразы, и обожал «растолковывать жизнь», куда был помещен, Наверное, специально для сравнения с другими в качестве несомненного примера. Данный красивый мужчина, так он со мной говорит, время от времени внезапно теряет нить:

— Дама, — видел?

Я, нужно сообщить, сейчас бешено справляюсь с рычагами управления, делая вид, что это я веду машину, а не она меня.

— Где? — оборачиваюсь я, бросая руль.

— Ты на дорогу, а не на дам наблюдай! — сердитей он, лениво успевая подтолкнуть пальцем руль и выровнять машину. — Дама прошла красивая… — задумчиво говорит он, взор его делается мал, скоро содержа в себе изменницу жену, и он вздыхает. — Куда гонишь?.. Это тебе не мастерство вождения- жать на газ, это и дурак может. Негромко ездить — вот мастерство. — Но в этот самый момент он потирает руки, по причине того, что вспоминает сына.

Все делается так нестерпимо прекрасно, что нужно срочно ехать на дачу взглянуть на него, и снова все так умело и удачно складывается: и урок идет, другими словами он меня учит, и получает, и на дачу к сыну собственному заодно безвозмездно едет.

На даче он также все весьма умело распределил: сына посадил в машину бибикать; меня поставил мыть машину, продемонстрировав, как это делать, другими словами урок так же, как и прежде шел; свекровь отправил в огород за огурцами; сам сел мастерить что-то из катушки и ножа. Эта одновременная занятость весьма утешила его, что в одном времени столько он уместил еще собственного времени в берущих с него пример людях, — и в мыслях рвал с свекровью огурцы в заплечном огороде, освобождался от грязи и ученика на его машине, сынишка тем же временем рос… Так, если бы человек, завязывая утром шнурки на ботинках, считал, что вот как прекрасно, что он не только обувается, но и готовится к завтраку, но и дышит наряду с этим воздухом, и полезно нагибается, и массирует шнурки, то он был бы практически такой же радостный человек, как мой преподаватель, — хозяин.

Из катушки за то же самое время он соорудил вертушку-игрушку — подарил сыну и уехал на чистой машине, полной огурцов.

— Слушай, — задал вопрос я его, как мастера судьбы, — одного не осознаю: как так получается?.. Автомобили же у нас появились сравнительно не так давно, ну, пятьдесят лет назад… Никак они не могли успеть еще в кровь людскую попасть… И вот любой мальчишка, вот твой, к примеру, либо мой племяш Котька — так тот, перед тем как сказать обучился — да что в том месте! перед тем как находиться, — уже би-би! и лишь бы велосипедную педаль рукой крутить, и «сипед» — первое слово, раньше чем «мама». Откуда же эта страсть?

В чем она раньше-то имела возможность выразиться, в то время, когда автомобилей еще не было?

Так превосходно и наблюдательно поставил я вопрос, и вот — опоздал я кроме того доразвить идея, дабы он меня совсем осознал, данный не казавшийся мне далеким человек, он с уверенностью ответил:

— А лошади? Ты говоришь: деревня… Вот я появился в деревне, в том месте никаких автомобилей не было. Попытался бы ты от лошади мальчишку отогнать! Мы все время собственный около лошадей проводили…

Пример данный поразил меня несомненностью и простотой ответа.

Запись девятая